Встретимся в раю

— Одумайтесь, господин майор! — сказал Гвоздев. — Мы так не договаривались.

— Заткнись, — сказал «эксперт». — Баба. Вернемся, подам рапорт! Если такой щепетильный — вали в детсад, нянечкой…

Гвоздев подхватил саквояж, содрал плащ-накидку и выбежал на улицу.

— Между прочим, — дрожащим голосом сказал белобрысый, — мы нашли у него визитку Зотова… Это новый начальник в марсианском кабэ. Наверное, они как-то связаны, если Зотов увез девку.

— Вот пусть Зотов и занимается марсианскими делами, — усмехнулся губастый. — И не лезет в наши!

Белобрысый взял лампу и побрел на крыльцо. Вскоре вышел губастый, сунул коллеге канистру. Вытер руки тряпкой, поджег ее и бросил, не оглядываясь, в сенцы… Потом влез в «мазду» Шемякина, снял с тормоза. Машина тихо покатила к обрыву, губастый на ходу выпрыгнул, проследил, как «мазда» сорвалась в черную воду.

Они немного постояли перед избой — из окон потянуло дымом, мелькнули полосы огня. Старое дерево, мокрое и трухлявое, загоралось неохотно.

— Как думаешь, — вдруг пробормотал губастый, — насчет лейкемии… он действительно знал, колдун проклятый?

— Вполне возможно, — сказал белобрысый с плохо скрытым злорадством. — Приедете домой, господин майор, обязательно сходите на обследование. Может, еще не поздно.

— Как же он меня расстроил! — обиженно сказал губастый. — Ну, не подлец, а?

Серый «плимут» и спортивный «фиат», в котором ехал «эксперт», уже добрались к Аграфенину, когда позади в мороси встало широкое, отраженное низким небом зарево. Остановились. В «плимуте» молчали. В «фиате» пели:

— И вопрошал рыбак рыбачку, куда, мол, ездила вчерась!

— Уйду, — нарушил молчание Гвоздев. — Не по мне такая работенка… Хоть раньше, в гориллах, всяко было, всего насмотрелся. Уйду, Виктор Аркадьевич… В палачи не нанимался. А потом, боюсь, пристрелю как-нибудь майора, не стану дожидаться, пока он загнется от лейкемии. У нас на медицинском…

— Я вас раньше пристрелю! — взвизгнул неожиданно динамик над головой Гвоздева. — Перестаньте трепаться, паскуды, перестаньте!

Спецподразделение

Кухарчук уже привык к новой форме, пообмял ее и не косился больше с тайным ликованием, как в первые дни, на свои новенькие серебряные звездочки. Особенно нравились ему офицерские сапоги со шнуровкой — мягкие и легкие, совсем не то, что желтые американские «крокодилы» для рядового и унтер-офицерского состава. У него, как он чувствовал, даже походка изменилась. Будто гирю от задницы отвязали.

На дивизионной стоянке Кухарчук осторожно припарковал красный спортивный «фиат» — с премии купил, спасибо генералу. Не хотелось выбираться из уютной и теплой машины в промозглую слякоть. И сапоги было жалко. Но что делать, пришлось прыгать через колдобины на дороге, полные грязной ледяной воды. Декабрь перевалил на вторую половину, а зима и не думала вставать. Во дворе дивизиона было чисто и относительно сухо, лишь кое-где на плацу тускло светили мелкие лужицы. Кухарчук ополоснул ранты сапог, обстучал их на крыльце.

Небрежно козырнул дневальному, вдыхая привычный запах сырой кожи амуниции и оружейного масла. В коридоре на первом этаже толкались патрули. Среди них Кухарчук заметил своих бывших подчиненных — Жамкина и Чекалина, которые стояли, неприкаянные, под стендом с фотографиями погибших патрулей и не знали, видно, чем заняться.

— О-о, який гарний! — обрадовался Жамкин и принялся лупить бывшего начальника по спине.

Чекалин смущенно улыбнулся, тряся руку Кухарчука. Жамкин чуть отступил и залюбовался:

— Ну, блин! Прямо генерал. В гости или как? Ты же вроде на каких-то курсах?

— Отозвали, — сказал Кухарчук. — Две последние недели по ускоренной программе занимались. А потом — марш-марш. Что у вас слышно? Как служба?

А хрен ее знает, — вздохнул, посерьезнев, Жамкин и оглянулся на дневального. — Ничего не понимаем. Сначала снарядами задолбили. Потом эту… Диспансеризацию чертову на всю катушку закрутили. А после дали неделю отгулов. Я ка-ак пошел по бабам!

— Погоди, — перебил напарника Чекалин. — Голодной куме — одно на уме… Ага, дали неделю отдохнуть, а сегодня полковник приказал явиться. Кроме нас, вызвали еще десятка два ребят — вон дожидаются. Тоже на девять часов. Не знаешь, Евгений, зачем собирают?

— Догадываюсь, — сказал Кухарчук. — Но это, братцы, пока служебная тайна.

— Ладно залупаться! — обиделся Жамкин. — Нацепил звезды…

— Тайна так тайна, — сказал Чекалин. — Не об ней речь. Ты, Евгений, теперь в офицерах… Выручи, замолви слово! Тут, знаешь, какое дело…

Перебивая друг друга, напарники поведали Кухарчуку горькую повесть. Когда его послали на офицерские курсы, Чекалину и Жамкину, бедолагам, назначили нового старшого, тоже унтера, настолько тупого и злобного, что даже эти деревенские увальни чувствовали себя перед ним кладезями ума и разнообразных добродетелей. Кухарчука они вспоминали как любимого отца, внезапно ушедшего из семьи, и горько смеялись над страхами, с которыми когда-то отправлялись с ним в первый наряд.

— Женя, спаси! — взмолился Жамкин. — Сил больше нет с этим придурком. Он нас скоро вусмерть уделает.

— Потерпите, братцы, — сказал Кухарчук. — Чем смогу — помогу. Однако, думаю, сегодня и так все решится.

И он побежал на второй этаж, а вослед ему с надеждой смотрели патрули.

— Может, в Зимбабву пошлют, как из шестого дивизиона? — прошептал Жамкин. — Я бы с удовольствием… Негритянки, говорят, о-го.

— Тьфу на тебя, — сказал Чекалин.

Между тем командир восьмого дивизиона представлял Кухарчука квадратному, похожему на бегемота молодому майору в черной парадной пилотке:

— Вот, Леонид Вадимович, один из наших лучших патрулей! Блестяще окончил ускоренные курсы. Рекомендуем его вашим заместителем. Кстати, генерал… гм… поддерживает нашу рекомендацию. А вы, Кухарчук, поступаете в подчинение майору Гусеву. Прошу любить и, так сказать, не жаловаться.

Заплывшие глаза на сонной ряшке майора обежали Кухарчука. Гусев Леонид Вадимович, скорей всего, остался не очень доволен пижонским, прямо-таки петушиным видом подпоручика: набриолиненная голова с пробритым пробором, пушистые усы вразлет, сапоги сияют, подворотничок высовывается из-за воротника зеленого зимнего френча ровно на три уставных миллиметра, погоны влитые, а звездочки на них посажены не иначе как под циркуль. На лице майора промелькнула снисходительная усмешка. Он протянул руку, Кухарчук сделал шаг вперед и с полупоклоном протянул свою. Бегемот молниеносно выбросил кулак, целясь подпоручику в солнечное сплетение. Но уроки Жамкина даром не прошли. Кухарчук почти без усилий поймал руку майора в непопулярный захватик, в капкан тигра. Бегемот охнул и чуть присел.

— Виноват, — щелкнул каблуками Кухарчук. — Привычка такая, знаете ли… Рефлекс.

— Однако! — потряс кистью майор и даже вроде огорчился. — Ты хоть знаешь, подпоручик, кого поймал?

— Леонид Вадимович, — посмеиваясь, объяснил Кухарчуку полковник, — чемпион России по боевому пятиборью. Ну-c. господа, надеюсь, этот маленький инцидент не обострит ваши служебные отношения. Прошу садиться.

— Обязательно покажешь! — погрозил майор Кухарчуку толстым пальцем. — Это что-то новенькое…