Всячина

– Птицам? Нет, конечно.

– А летучим мышам?

– Да летучие мыши, между прочим, где угодно пролетят!

– А, скажем, гарпиям? Драконам? Мантикорам всяким? Другим крупным летучим существам?

– Как в сказке, что ли?

– Ну, пусть будет, как в сказке. Традиция такая, предположим, так что скажете?

– Крупным будет неудобно, - признал я.
– То есть, было бы неудобно, если бы они...

– Они существуют, потому что иначе бы мы в них не верили, - прервал меня Йорк.
– Но есть еще один вид крупных летучих... Очень большая летучая мышь. Понимаете, очень большая. Она сможет пикировать на прохожих? А? Айвэн? Смотрите на меня! На меня смотрите! И на мою звезду!

Черт... Это точно магия какая-то. Сжало-то как. То есть, не сжало, а скорее заморозило Судорога такая во всем теле - ни голову повернуть, ни вскочить, ни голос подать.

– Сидеть! Я же сразу вам представился. И звезду свою показал. Так чего теперь дергаться? А то - ишь! Мешают ему наши "провода". "Сети" наши мешают. Да если бы не мешали, вы бы тут разгулялись, представляю! У вас-то давно все в проводах, да под током. Народ ваш быстро перенял нашу традицию защиты от кровопийц. Провода по столбам... Ишь! А вы часто видели места, где со столбов провода заходят в дом? У вас большие дома. Ну? Видели? Нет? Только в маленькие избушки на дачах? Думайте, я слушаю! Народ ваш ремесленный. Он наши традиции усовершенствовал даже. Электричество - это вещь хорошая не только для освещения, но и для защиты. Проволока - и электричество в ней. А у нас - канаты и магия вокруг них. Вот и остается нам, шерифам, просто ждать в участке, пока сработает, пока поколеблется особым образом защитная сеть.

Он бормотал сердито себе под нос, проверяя одновременно мои карманы и выкладывая на стол все оружие и амулеты.

– Ну, вот, вот и еще... И деньги есть - кабатчик не останется внакладе. И документы - можно будет написать письмо в ваш город. Там ведь тоже есть шериф... Ну, или какой другой чин, которому обязательно нужно знать, кто там по ночам шалил. Проверить надо вашу лежку. Гнездо проверить... А вот, кстати, и ваш экипаж, дорогой Айвэн.

По улице почти бесшумно приблизилась черная карета, окруженная угрюмыми всадниками на черных же конях.

– Пакуйте голубчика, ребята. В камеру его. А я еще комнату проверю.

И уже сквозь закрывающуюся дверь донеслось сердитое:

– Ишь, "провода" ему наши не понравились! Турист! Фотограф!

Пышки

– И-и-ирка-а-а!
– в ушах зазвенело.

Даже зачесалось в ушах. Ну, кто еще может так визжать, кроме Таньки? То есть, давно уже Татьяны, как там ее папу, Петровны, что ли?

– Здорово, Петровна, чего блажишь-то, как прямо...?
– Ирка, несмотря на время года, была по-осеннему сумрачна и хрипло-басовита.

Она и в школе такой была - серьезной и даже суровой. А Танька - та балаболка известная. И блондинка к тому же самая натуральная. То есть, и волосами, и внутренним своим содержанием. И фигура у нее тогда была - ого-го. Секс-бомб, секс-бомб... Прямо вот про нее давнишняя песня. Не то, что сейчас, критически оглядела ее Ирка. Хотя, эх, кто сейчас не с такой фигурой? Годы - они же прибавляют вовсе не там, где надо.

– Да ладно тебе нудеть, подруга! Ты погляди, какая погода! Весна!

Погода была просто классная. Вчера прошел сильный дождь, помывший город и сбивший легкий летучий мусор в дальние углы. Теперь этот мусор лежал живописно по газонам, вдоль поребриков из гранита, блестящего сколами граней, сметенный с черной скользкой мостовой утренними дворниками.

Традиционно начало первого по-настоящему весеннего месяца мая было холодным, но солнечным. В воздухе плыл чуть уловимый запах огурцов - неподалеку толстая бабка в пуховом платке и сером ватнике продавала из пластиковой бочки свежую корюшку. Очереди к ней не было.

Подруги синхронно закурили, каждая своё, облокотились на парапет, глядя в отражавшую синее небо и яркие желтые дома медленно и тяжело текущую внизу воду.

– А помнишь..., - начали вдруг так же синхронно и рассмеялись вместе.

Раньше у них тоже так бывало, что одна и та же мысль вдруг приходила в голову. Бывает так: вроде, совершенно разные на вид люди, а думают иногда - слово в слово.

– А помнишь, как в "Пышечную" всем классом ходили на Первомай? Помнишь?

– Ну, не всем, наверное? Нас все же было тогда - ого-го. Под сорок человек...

– Конечно, ничего ты не помнишь. И еще отличница была, а память-то - никуда. Стареешь, что ли? Нас так много было, что в две очереди пришлось встать тогда. Я пошла налево, а ты - направо. И стояли потом у столиков в разных залах. Потому что тесно было. Но тепло-о-о...

– А вот в Москве наши пышки называют пончиками, представь, да? Пончики! Они там охренели в конец в столице своей.

Ирка научилась говорить разные грубые слова без всякой запинки, и не опуская глаз. Работа, чтоб ее так и туда и в другое место... Тут с мужиками за день так наговоришься, что и дома потом хрипишь, бывало, как пьяный матрос.

– Пончики - это же такие круглые, с повидлом! Вот!
– сжала пухлый кулачок Танька.

– А они их пирожками называют. Те, что с повидлом.

Ирка в Москве бывала почти еженедельно. И всегда приезжала оттуда с головной болью от суеты и крика. Москвичи все какие-то шумные были. Спешили куда-то все время. И народа в Москве всегда слишком много. Хоть на улице, хоть в метро.

– А пирожки - они вот так, плоские такие, - сомкнула ладони, не выпуская сигареты, зажатой между двумя пальцами, Танька.

– У меня бабушка тогда делала классные пирожки. С картошкой и с жареным луком. И еще с рисом и с яйцом.

– Ага, помню, помню... Слушай, а пойдем-ка, что ли, в "Пышечную", а? Ну, не хочу я что-то в ресторан сегодня. Хочу, блин, детство свое вспомнить школьное. Молодостью тряхнуть, типа.

– Ты только, когда трясти начнешь, не просыпь песок, подруга!
– хрипло хохотнула Ирина. А потом вместо ответа просто повернула направо.

В стороне от набережных было теплее. Не дул промозглый ветер с Финского залива, на котором еще не растаял лед вдоль берега. Не сквозило морозной свежестью вдоль каналов. И еще там было тихо. Шаг в сторону от Невского - и уже тихо.

Они одинаковым жестом синхронно откинули капюшоны модных курток. У Ирки под капюшоном обнаружилась хулиганская маленькая парижская кепка с пуговкой на макушке. У Таньки - берет художественной расцветки. То есть, такой расцветки, что просто словом каким-то назвать было невозможно. Старое "серобуромалиновый" тут не годилось. Химические цвета со страшной силой лупили по глазам, отбрасывали на светлые кудряшки какой-то нереальный киношный отблеск.

– Ну, ты, мать, даешь, - одобрительно сказала Ирка.

– А то!
– гордо выпрямилась Танька, искоса посматривая по сторонам.
– Или мы не в своем городе?

В "Пышечной", которая не меняла вывески и ассортимента все то время, сколько подруги помнили себя, было не по-весеннему пусто. Странно пусто и странно тихо.

Они взяли по пять пышек ("не объедаться пришли, а чисто для памяти!") и по стакану кофе, который тут варили в большой алюминиевой кастрюле и разливали черпаком, как в прежних столовых. Запах от такого кофе был точь-в-точь, как в детском саду. Вот тот самый кофейный напиток с молоком и коричневыми пенками. Тот самый, как в детстве.