Вторая половина книги

Семь негритят дрова рубили вместе,

Зарубил один себя – и осталось шесть их.

Шесть негритят пошли на пасеку гулять,

Одного ужалил шмель, и их осталось пять.

Пять негритят судейство учинили,

Засудили одного, осталось их четыре.

Четыре негритенка пошли купаться в море,

Один попался на приманку, их осталось трое.

Трое негритят в зверинце оказались,

Одного схватил медведь, и вдвоем остались.

Двое негритят легли на солнцепеке,

Один сгорел – и вот один, несчастный, одинокий.

Последний негритенок поглядел устало,

Он пошел, повесился, и никого не стало»^[118].

И разбиваются одна за другой фарфоровые статуэтки, изображающие всё тех же негритят, всякий раз отмечая очередную жуткую казнь попавших в ловушку гостей зловещего Анонима^[119]…

Обреченные начинают расследование, – но отнюдь не для того, чтобы доказать свою невиновность. Ибо они знают, что преступления, в которых их обвинили, действительно были ими совершены. Нет, они, эти восемь (к моменту осознания происходящего двое уже убиты) сыщиков – квазисыщиков, – затеяли расследование с целью найти мстителя. Найти того неведомого, но грозного, всеведущего судью, который решил их убить, одного за другим. Или, вернее, не убить, а казнить. И вот эта ложная (с точки зрения классического детектива) цель именно и превращает их в квазисыщиков, ложных сыщиков, самозванцев. А самозванцем в мире детектива (как в мире волшебной сказки) быть опасно. Смертельно опасно.

В романе Агаты Кристи существует одна очень важная и многозначительная деталь, на которую многие читатели не обращают внимания. Во всяком случае, в экранизациях романа эту деталь просто опускают, как несущественную. А она весьма существенна.

Запись на грампластинке, та запись неизвестного голоса, в которой перечисляются преступления, содеянные десятью гостями острова, завершается фразой:

«Обвиняемые, что вы можете сказать в свое оправдание?»^[120]

Можно задаться вопросом: что было бы, если бы обвиняемые ответили на это? Если бы каждый из них, признавшись в совершенных преступлениях, привел в оправдание какие-то смягчающие обстоятельства, мотивы, да мало ли! Но нет, они считали себя полностью невиновными (во всяком случае – стремились убедить в этом и себя, и других), а всю энергию потратили на то, чтобы найти своего незримого судью и палача. Потратили безрезультатно – несмотря на то, что среди них был и настоящий частный детектив, в прошлом – полицейский, и люди, бывавшие в переделках. Все они погибли – в полном соответствии с шутливо-жуткой считалочкой:

«– Нет, это невозможно! – взорвался сэр Томас Легг, помощник комиссара Скотленд-Ярда.

– Совершенно верно, сэр, – почтительно ответствовал инспектор Мейн».

– На острове нашли десять трупов – и ни единой живой души! Бред какой-то!» ^[121]

«– …на острове должен был находиться е щ е к т о - т о . Этот “кто-то”, когда все было закончено, и навел порядок. Но где он прятался все эти дни и куда скрылся? Рыбаки Стиклхэвна абсолютно уверены, что никто не мог покинуть остров до прихода лодки. А в таком случае… – Он запнулся.

– Что в таком случае? – спросил сэр Томас Легг.

Инспектор вздохнул. Покачал головой. Наклонился к помощнику комиссара:

– Но в таком случае, к т о ж е и х у б и л ? – спросил он»^[122].

В самом деле – кто?

…Их убил рок.

Или ангел мщения.

Или дьявол.

Или чувство собственной вины, похороненное каждым глубоко в душе и внезапно вернувшееся, пробужденное неподкупным судьей – Анонимом:

«…Но странно, сейчас ему совсем не хотелось покидать остров… Снова жить затворником в своем домишке, снова те же самые тревоги, те же страхи. В открытое окно доносился шум прибоя: море грозно шумело, поднимался ветер. Генерал думал: “Убаюкивающий шум

моря… спокойное местечко… Хорошо жить на острове – не надо ехать дальше… Ты словно на краю света…”

В н е з а п н о о н п о н я л, ч т о е м у с о в с е м не х о ч е т с я о т с ю д а у е з ж а т ь »^[123].

Остров – преддверье иного мира. Отсюда уплывают лишь в царство Аида, царство Смерти, на челне Харона, обязательно заплатив за перевозку. Поэтому – не важно, как называется сила, убившая персонажей. Минос, судья загробного царства, или сам Аид-Плутон, повелитель преисподней.

Важно, что гибель «негритят» – это и есть настоящий финал. Десять респектабельных преступников казнены – в полном соответствии с их виной. Они отняли жизни – и потому отдали жизни свои. И не важно, дьявол их казнил или рок, – все они почувствовали свою обреченность, едва прозвучал обвиняющий голос с исчезнувшей грамзаписи.

Читатель вправе тут заметить: «Но позвольте! Есть ведь текст и после эпилога! Текст, в котором всё объяснено!»

Есть, конечно, есть. Есть такой текст, который следует за эпилогом. В полном соответствии с «Методом Кузмина – Цветаевой», он наверняка появился прежде, чем королева детектива царственной своей рукой вывела на первой странице заголовок «Десять негритят».

Он называется: «Рукопись, которую переслал в Скотленд-Ярд капитан рыболовецкого судна “Эмма Джейн”». В этом втором эпилоге всё, действительно, объясняется вполне разумно и логично, уже без всякой мистики. Оказывается, вся жуткая история, приключившаяся на острове, была подстроена одним из десяти гостей, который, казнив девятерых, и себя казнил, покончив с собой таким образом, чтобы это самоубийство выглядело убийством. Но…

Но, друзья мои, но! Последняя фраза и этого, дополнительного эпилога вновь погружает историю в мистический туман:

«После шторма на остров приплывут люди, но что они найдут здесь – лишь десять трупов и неразрешимую загадку Негритянского острова».

Таков парадокс романа «Десять негритят», лучшего романа Кристи (по ее собственному признанию): мрачная, мистическая атмосфера создана настолько убедительно, а итоговое, пост-финальное объяснение, «разоблачение черной магии», выглядит, напротив, настолько фиктивно, что кажется уже просто лишним. И неправдоподобным – хотя, вроде бы, и призвано было придать всей истории реалистическую окраску.