Вторая попытка

В общем, харе в каюте отсиживаться - пора на свет божий выйти, господин капитан первого ранга. Тем более что одежду уже принесли. Сухую. И Владимир четвёртой степени с мечами и бантом приколот.

Ладно, оденемся, выдохнем, вдохнём и пойдём. Хватит уже квёлого из себя изображать.

'Пограничник' изрядно покачивало, но привычное тело прежнего хозяина уверенно двигалось по неспокойной палубе, неся Мурзина-Колчака к мостику. Хоть Александр в жизни своей из военных кораблей побывал только на 'Авроре' в родном Петербурге и на 'Дерзком' в Варне, но стало уже совершенно ясно - это именно эсминец времён Первой Мировой. Натуральный. Нет, какой-нибудь Абрамович, конечно, и мог бы, наверное по своему капризу такую посудину заказать, даже актёров нанять и в соответствующие шмотки переодеть, но уж никак не Серёга. Он, разумеется, человек весьма и весьма обеспеченный, но не до такой степени. Тем более, что с палубы было видно, что в кильватере следуют ещё три систершипа. Вроде в одном дивизионе с 'Пограничником' состояли 'Сибирский стрелок', 'Охотник' и 'Генерал Кондратенко'. Они, что ли? В общем - что угодно, но не розыгрыш. Или долгоиграющая галлюцинация, или, как ни бредово звучит - реальность.

– Доброе утро, Александр Васильевич!
– поприветствовал каперанга командир эсминца, когда тот достаточно бодро поднялся на мостик.
– Как чувствуете себя?

– Здравствуйте!
– пожал руку Руднева Колчак.
– Физически вполне сносно. Но, вероятно головой ударился прилично - некоторая амнезия присутствует. Слышал о подобном, но не представлял, что такое может произойти со мной. Где находимся? Куда следуем?

– Идём в Ревель. Только что прошли траверз Одесхольма. Скоро будем в Ревеле.

Зараза! Число-то какое? Видно, что лето, понятно какого года раз на плечах погоны без звёздочек... Грохнули уже в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда?

– Как думаете, Владимир Иванович, война скоро?

– А почему война?
– удивился командир эсминца.
– Вроде ничего не предвещает. Да и не готовы мы пока...

– Ну, знаете... А к какой войне Россия была готовой? Кто нас спрашивать будет?

– Знаете, Александр Васильевич, я военный, а не политик, но кому сейчас нужна война? Экономика у всех серьёзных стран Европы на подъёме...

Ну да, вспомнился Мурзину альтернативный 'Евгений Онегин', которого он когда-то выучил наизусть, чтобы выпендриваться на всевозможных вечеринках:

Он был великий эконом,

То есть умел судить о том,

На что все пьют и там, и тут,

Хоть цены все у нас растут...

Одно понятно - конец июня ещё не наступил.

А ещё пришла на память фраза Гришковца из его моноспектакля 'Дредноуты': 'А чьи дредноуты лучше?' Ну и далее про то, что именно для выяснения этого вопроса Первая Мировая и началась. Не, конечно, это шутка автора пьесы, но войны на самом деле имеют 'привычку' начинаться вообще не из-за чего. А потом перерастать в такие бойни...

Чёрт! Как бы выяснить какое сегодня число?..

Ай, кретин! Ну вот что значит не быть настоящим моряком! Ведь легче, чем высморкаться на самом деле же!

– Владимир Иванович, позвольте просмотреть вахтенный журнал? Что тут у вас происходило, пока я в каюте валялся...

– Разумеется, прошу!
– слегка удивился Руднев.
– Но ничего особенного, смею вас уверить.

– И, тем не менее...

Мурзину, на самом деле, было совершенно пофигу, что здесь происходило - корабль уверенно идёт в порт назначения, значит действительно всё в порядке, но записи датируются...

Семнадцатое июня... То есть до выстрела в Сараево около десяти дней... В общем ни черта не успеть...

– Благодарю, всё в порядке, и, действительно, ничего серьёзного, - Александр протянул вахтенный журнал командиру.

– Завтракать будете в кают-компании или прикажете подать вам в каюту?

– Если это не обидит господ офицеров, то в каюту. Благодарю за приглашение, но мне нужно попытаться собраться с мыслями. Передайте мои извинения, пожалуйста.

– Извинения совершенно излишни, Александр Васильевич. Спускайтесь к себе, и через четверть часа завтрак доставят.

– Ещё раз благодарю. Пожалуй, действительно пойду в каюту - голова так и гудит...

По дороге к себе Мурзина так и ударило: Ёксель-моксель! Так семнадцатое июня ведь, небось, по юлианскому стилю! То есть ещё плюс почти две недели до Сараевского убийства.

Захотелось матернуть Российскую Православную Церковь за её упёртость и вызывающее игнорирование астрономии.

Здесь, как автор, позволю сделать себе 'астрономическое отступление':

Помните знаменитый фильм 'Тот самый Мюнхгаузен'? Помните, что главный 'Тот самый' выяснил, что год, это не триста шестьдесят пять дней и шесть часов, а триста шестьдесят пять дней, шесть часов и ещё какие-то там секунды.

Врал как всегда. Год не длиннее, а короче чем триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Приблизительно на двенадцать минут. Вот и набирались за века дни, и уползала дата равноденствия от самого факта равноденствия - а с Равноденствием связана Пасха! Поэтому папа Григорий Восьмой ввёл календарь, где три из четырёх годов, которые заканчиваются на два ноля не были високосными. В результате эквинокс* держится на двадцатом-двадцать первом марта и даёт точку отсчёта к дате празднования Пасхи.

Русская Православная Церковь этого категорически не приняла, вот и ускакали за шестнадцать с лишним веков даты друг от друга на тринадцать дней...

А может и нет этих самых двух недель, - опять засомневался Александр.
– Флот есть флот, не во внутреннем озере 'купается' - по всему миру корабли ходят. И документация обязана соответствовать международным стандартам. Так что разумнее было бы заполнять вахтенный журнал именно по новому стилю...

Вот ёлки-метёлки! Ну ладно, хотя бы известно, что июнь Четырнадцатого.

С этими мыслями и добрался до своей каюты. Несмотря на нахождение в растрёпанных чувствах, есть действительно уже хотелось. Хотя бы чайку или кофеёчку с каким-никаким бутербродиком.

– Едрить твою налево! Во стыдуха-то?
– ноги уже сами, не дожидаясь сигнала от головы, понесли Мурзина-Колчака на мостик.

– Что-то не так, Александр Васильевич?
– обернулся Руднев.

– Спаситель мой где? Как он?

– А, Фомин, - усмехнулся командир миноносца.
– Не беспокойтесь - жив-здоров, пожалованную за ваше спасение бутылку рома выхлебал. Дрыхнет, небось, сейчас без задних ног. Беспокоить, чтобы выразить свою благодарность пока не рекомендую. К награде, разумеется, представлю.

– Спасибо, Владимир Иванович, а то я совсем с этими событиями, - слегка (внешне слегка, а в душе достаточно сильно) смутился Александр.
– Но я не сойду с борта, не поблагодарив его.

– Разумеется. Этого права вас никто лишить не может.

– Да, разумеется...

А что 'разумеется'?

Мурзин категорически не мог придумать, как продолжить этот неудобный разговор, который сам же и начал.

– Я всё-таки вас оставлю - там, когда я подходил к каюте, вестовой как раз завтрак нёс... Прошу простить, но зверски проголодался со вчерашнего дня.