Вторая семья

– Давай присядем?
– спросил Вадим, входя следом за мной на кухню.

Туда, где было и сердце дома, и, своего рода, место для переговоров и решения весьма важных вопросов.

– Давай, - согласно кивнула я.

Мы устроились за столом, и сын, посмотрев на меня совершенно серьезно, сказал:

– Я хочу попросить у тебя прощения, мам… Тебе так досталось от папы, а еще и я добавил… А ты же у нас самая хрупкая, тебя защищать нужно.

От слов Вадима, сказанных искренне, хоть и сбивчиво, на глазах сами по себе появились слезы.

– Прощаю, - кивнула я.

– И я хоть и кажусь хрупкой, но довольно сильная. Теперь я это точно поняла.

Мы помолчали какое-то время. Я давала возможность Вадиму собраться с мыслями, а может, с духом. И когда он заговорил, внимательно слушала каждое его слово.

– Я ведь по-настоящему хотел… думал… что все может быть если не как раньше, то хотя бы чтобы я папу не потерял, - начал он, и я заметила, как его руки сжались в кулаки.
– Я люблю его, даже несмотря на то, что он с тобой и с нами сделал.

– Это нормально. Как я уже много раз тебе говорила - он твой папа, и это неизменно, - сказала я.

– Только не очень-то я ему нужен, - с горькой усмешкой ответил Вадим. Покачал головой, взъерошил пятерней волосы на затылке, после чего потянул пряди, зажатые в кулаке, словно ему нужно было сделать хоть что-то, чтобы прийти в себя.

– Почему ты так думаешь?
– с опаской спросила я, боясь услышать то страшное, что мог пережить Вадим за эти часы, когда был в доме Лемешевых.

– Потому что когда его дочь заставила папу сказать, что он любит ее больше и выберет всегда только ее… он это сделал.

Я округлила глаза, не веря тому, что слышала. Сердце заколотилось так сильно, что мне показалось, будто оно разрослось до огромных размеров. Я-то опасалась, что сын может пострадать там физически, а оказалось, что удары, нанесенные ему, были гораздо страшнее.

– Как так?
– в ужасе выдохнула я.

– А вот так, - притворно-равнодушно пожал плечами сын, хотя я и видела насколько ему не все равно.
– Потом, когда мы наедине остались, он, конечно, сказал, что соврал. Что Бэлла пока слишком мала, она сама не понимает, чего требует.

Все она прекрасно понимала… Маленький заносчивый требовательный монстр, который был зеркальным отражением своей матери. И в такое же чудовище превратился и мой бывший муж, который никогда не был таким. Не был до момента, пока не стал вращаться в тех кругах, доступ к которым ему открыло семейство Лемешевых.

– Когда он это озвучил, его дочь успокоилась. И стала рассказывать мне, как сильно папа ее любит, потому что заваливает подарками, возит в разные места отдыхать. Даже фотографии показала на своем супер-дорогом телефоне. О таком я и мечтать не смею.

Я подалась к сыну и сказала то, что первым пришло в голову. Потому что мне так отчаянно хотелось, чтобы он не чувствовал себя ущемленным.

– Все у нас с тобой будет. Все, о чем мечтаем. Мы сами справимся, вот увидишь.

Вадим закивал, сделал глубокий вдох и заявил:

– Я всего добьюсь. Стану звездой и ни ты, ни я никогда ни в чем не будем нуждаться.

– А я и так не нуждаюсь, - заверила сына в ответ.
– У меня есть я сама и ты. Больше мне никого и не нужно.

Он посмотрел на меня внимательно, и мне стало под этим взглядом неуютно. Я примерно понимала о чем, -вернее, о ком - может пойти речь. Но была ли готова сейчас это обсуждать? В этом я сильно сомневалась.

– А как же тот… брат папиной новой жены?
– все же спросил Вадим.

Я поджала губы и сделала глубокий вдох. Могла сейчас отмахнуться, промолчать, сделать вид, что этот вопрос не стоит обсуждения. Но и недоговоренностей нам с сыном уже хватало с лихвой.

– Пока я не знаю, что тебе ответить на этот вопрос. Адам мне нравится. Он не сделал ничего плохого, напротив… но, как говорится, обжегшись на молоке, - я развела руками и кривовато улыбнулась.

– Я был неправ и в этом… прости меня, мам.

Сын подался ко мне и мы с ним крепко обнялись. Так и сидели, не обращая внимания на то, что нам обоим неудобно в такой позе, когда нас разделял стол. Просто каждый из нас чувствовал сейчас, что мы максимально близки друг другу. Как, наверное, никогда.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, - наконец сказал сын, но не успела я заверить его, что чувствую сейчас себя именно счастливой, как он добавил: - Многое отцу готов был простить, но только не того, что услышал сегодня.

Отстранившись, я нахмурилась. Выражение лица Вадима стало жестким, таким я сына еще не видела. И в то же время мне стало страшно вновь - неужели я своими руками сделала то, что нанесло Вадику такую травму, о которой он никогда не забудет?

– Что ты услышал?
– упавшим голосом спросила я у сына.

– Это утром было, - словно бы нехотя ответил Вадим после небольшой паузы. Насупился и уставился на сложенные на столе руки.
– Мы с папой вчера уехали от его второй семьи. Он сказал мне, что жутко от них устал. И что не хочет там со мной находиться. Привез меня в эту квартиру, кажется, она ему принадлежит.

Вадим потряс головой, словно ему нужно было избавиться от тех картинок, которые в ней появлялись.

– Никак не могу понять, как папа все это покупал за нашей спиной, пока мы жили здесь?
– прошептал он.

– Ну, конечно, это не дворец, - усмехнулась я, - но я люблю наш дом.

– Я тоже люблю, - с жаром заявил Вадим.
– Просто все это так подло…

Он сделал рваный вдох, после чего вновь замолчал. И я опять не торопила сына, давая ему возможность рассказать мне все тогда, когда он сам будет к этому готов.

– Утром папа думал, что я сплю, ну, я так считаю… иначе бы, наверное, не говорил всех этих ужасных вещей. Я не знаю, с кем он созвонился. С мужиком каким-то. И он сказал… - Вадим сделал еще один вдох.
– Он сказал, что тот - лох, потому что не может приструнить своих баб.

– Так и сказал?
– вскинула я бровь.

Сама же прекрасно представляла себе Антона в качестве автора именно этой фразы. Она, на сегодняшний момент, как нельзя кстати с ним ассоциировалась.