Вторая жизнь Дмитрия Панина
Шрифт:
Дима выбрал путь наименьшего сопротивления, просто отправился к дочери Полины Андреевны Ирине.
Последнее время Полина Андреевна редко появлялась у себя в комнате: ей тяжело было подниматься на пятый этаж, и жила у дочери. Внук вырос, обитал у подружки в Москве, и они жили втроем: дочь, зять и она.
Дима пошел к ним с Натальей. Полина знала их историю, слышала о Лиде ещё от Антонины, и с интересом отнеслась и к Наташе, и создавшейся ситуации.
Наташка, хоть и была родной дочерью Димы, но воспитанная Анатолием, обладала коммерческими данными, напрочь отсутствующими у Дмитрия. Она навела
Всё это она выложила перед новыми для нее знакомыми, предложила цену, они помялись, сказали, что им нужно всё обдумать.
– Слишком долго не думайте, уходя, - строго сказала им Наташа.
–
Дима тоже уже не молодой, не очень-то ему подниматься на пятый этаж, просто это для нас самый удобный вариант, да и для вас тоже.
Ирина думала бы долго, считая, что может быть, лучше сдавать, но Полина не соглашалась на это, боялась за свои вещи, а тут сын надумал жениться, нужны были деньги на свадьбу, на покупку квартиры и Ира согласилась.
В конце августа, когда девочки вернулись, Ира с Натальей довольно быстро всё оформили, а пока оформляли, Светлана за небольшую плату жила в комнате Полины Андреевны, та Диме доверяла полностью.
– Больше, чем самой себе - сказала она дочери.
26
Мишка примчался сразу же, как только услышал об изменившихся обстоятельствах отцовской жизни, о которых сложно было говорить по телефону. Пропустил занятия рисунком в Строгоновке и приехал в Долгопрудный.
Сейчас он, выслушав невеселую историю смерти Анатолия Петровича Воронова и его завещание, сомнительно разглядывал Светку, примостившуюся на стуле: пятки босых ступней на краю сидения, подбородок уперся в коленки. Любимая поза сестер Вороновых.
Посмотрев на это скульптурное изваяние, Дима повернулся к отцу:
– Ни фига себе, - сказал он.
– Что ж мне не позвонил?
– Да ведь у тебя и своих забот предостаточно, - ответил Дима. На самом деле он не был уверен, что имеет право загружать сына своими проблемами с дочерью.
– Ну, в такой ситуации...
Помолчали все четверо.
– А это тебе значит, теперь нагрузка, довесок к Наталье, - начал Михаил, глядя на Светлану.
– Наказание за грехи, - вставила Наташка, всегда помнящая, что Дима не женился на матери, когда она была беременной ею, Наташкой: то, что Панин об этом не знал, было в её глазах слабо смягчающим обстоятельством - поинтересовался бы, узнал.
– Ну-ну, - попытался остановить взрослых детей Дима, старающихся, как ему казалось, обидеть младшую.
Но Светлана в его жалкой защите не нуждалась:
– Я не довесок, а целый кусок, и не наказание. Я вполне социально не опасное существо.
И она стрельнула глазами в Мишу.
– Не строй Мише глазки, ты, социально не опасное существо, - сказала Наталья.
– А чего нет? Он мне не брат...
Наталья махнула рукой и отвернулась. Плечи её опустились, она как-то сжалась, и Панин подумал, что он всего лишь Дима для них. И девочкам
этим придется жить без отца и без матери с каким-то непонятным Димой.– Да, отец, не было ни гроша, и вдруг алтын, - Миша смотрел на отца и думал, как он справится со всем тем, что свалилось ему голову.
Из молодежи он один знал о его болезни, Панину пришлось признаться, когда он принес справку, что он болен реально, и что справка не фикция.
Дима ничего не ответил сыну. Он думал о будущем, и оно рисовалось ему не в радостных, а в тревожных красках.
27
Подморозило. После целой недели оттепели и серой нудной пасмурности, проглянуло солнышко, засинело высокое небо, воздух искрился серебряными кристалликами крохотных льдинок: настроение поднималось до Новогоднего.
Панин шел домой с занятий, щурил глаза, утомленные блеском снега, льдинок, золотых куполов церкви и улыбался.
Он пытался перехватить Свету в школе, но не удалось, она ушла раньше него, хотя обычно по средам дожидалась, и они вдвоем возвращались, иногда заходили в магазин купить продуктов.
Дима поднялся на пятый этаж, тихо открыл дверь, вошел и прислушался.
Было тихо, квартира выглядела безлюдной.
Дима снял пальто и осторожно заглянул в Светину комнату.
Она сидела на диване, в руках альбом с семейными фотокарточками, и слезы беззвучно струились по щекам, капали на руки, на альбом, и это безмолвное страдание испугало Диму.
Он вошел, тихо ступая, сел рядом, но утешать не стал, представляя себе, какой водопад окатит его, если он скажет что-то жалостливое.
Он осторожно, как будто не замечая слез, взял у нее альбом и стал перелистовать к началу.
На первых страницах были школьные фотографии, и Дима касаясь пальцами лиц на выцветших поверхностях, глуховатым тихим голосом стал рассказывать Свете обстоятельства, при которых была снята та или иная фотография и которые остались за кадром, стараясь выбирать веселые моменты.
Светлана вслушивалась в жизнь своих родителей, которая происходила задолго до нее появления на свет, и постепенно слезы высохли и только две бороздки на щеках напоминали о них.
А Дима говорил и говорил, и сам увлекся, и дошел до выпускных фотографий и рассказал и про подсказку, и про то, что только на выпускном Лида узнала правду, и Света уже улыбалась, и вот уже и свадебные фотографии, и Света берет инициативу в свои руки и теперь она рассказывает Диме о своих родителях, о вечеринках, где она маленькая на коленях матери, а Наталья где-то гуляет, потому что выросла.
И посреди рассказа, Света вдруг остановилась и сказала:
– А знаешь, папа ведь очень любил маму. Наверное, больше, чем нас.Я даже ревновала. А мама нет, для мамы всегда мы на первом месте были, даже не знаю, кто первее был, я или Натка. И никогда бы я не подумала, что между мамой и папой когда-то другой человек стоял, казалось, вот они учились вместе, дружили и поженились. И так и идут по жизни.
– А про меня не говорили?
– вдруг спросил Панин. Сердце у него замерло.
– Говорили, я знала, что у них был школьный друг, но потом уехал в Москву и там остался, и что-то случилось, и навестить этого друга было нельзя.