Вторая жизнь Дмитрия Панина

Он пригласил дочь приезжать с ночевой, и весь вечер провозился в комнатке, готовясь к её приезду: переставил диван в угол и отгородил его шторой. Цена на шторы его слегка шокировала, он не мог понять, почему два куска подшитой материи стоят в два раза дороже, чем просто материал такого же метража. Трудности были и с карнизом, ниша была слишком широка стандартных, и пришлось приколотить к стене кусок деревянного бруска, и получилось не бог весь как складно, зато девочка могла, не стесняясь, свободно раздеться перед тем, как лечь спать.

Наташа оглядела всё, критически заметила, что всё совершенно необязательно, она прекрасно переоделась бы и в ванной, но он чувствовал, что ей приятна его забота.

Занимались они весь вечер, легли поздно, и когда Дима утром проснулся, он решил не будить спящую Наталью, заварил себе кофе, достал булочки с маком, и только устроился на табуретке, как раздался звонок в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть, Дима открыл дверь. На пороге стояла Тамара.

– Привет, - радостно улыбаясь, как человек, который не сомневается, что его приходу всегда рады, сказала она.

– Здравствуй, ты почему звонишь? У тебя же ключ есть.

– Но я без предупреждения, сюрпризом, а вдруг у тебя другая?

Дима посторонился, пропуская Тамару в узенький коридорчик под громким названием прихожая, когда дверь в комнату открылась и на пороге со словами:

– Дима, это кто?
– показалась Наталья в розовой пижамес голубыми цветочками, сонная, всклокоченная.

При виде Тамары она воскликнула:

– Ой, - и скрылась в комнате, судорожно разыскивая халатик, чтобы накинуть его на себя.

– Это я должна спросить, кто это?
– Тамара повернулась к Дмитрию, лицо её вспыхнуло от гнева.

Дмитрий, когда разливал кофе, сосредоточенно обдумывал, как нагляднее объяснить Наталье необходимые и достаточные условия наличия у функции экстремума на отрезке, в двусмысленность ситуации совершенно не врубился, и, будучи ни в чем не виноватым перед Тамарой, растеряно стоял в коридоре, не делая никаких попыток объясниться.

На Тамарин вопрос не стал отвечать, что Наташа его дочь, так как даже Дмитрий понимал, как это невероятно звучит: вчера никого не было, а сегодня двадцатилетняя дочь, и поэтому он произнес уклончиво:

– Да так, математическим анализом занимаемся, у нее экзамен послезавтра.

– Анализом? В 9 утра? В таком виде? А ты не мог придумать что-нибудь правдоподобнее? Соврал бы, что она твоя родственница.

– Она и есть моя родственница, - пустился в объяснения Дима, двусмысленность возникшей ситуации, наконец, начала до него доходить, но Тамара не слушала, она выскочила из дверей квартиры, в секунды скатилась с пятого этажа, выскочила на улицу и бросилась бежать от дома. Лицо её было покрыто пятнами, она дрожала от гнева и обиды.

Когда Дима выскочил на балкончик, чтобы её окликнуть, она уже скрылась за углом.

– Нехорошо получилось, - огорченно сказал Дима.
– Обидели Тамару.

– Побежишь за ней?

– Да нет...

– Ну и нечего бегать за женщиной, которая так о тебе плохо думает, увидела молодую женщину в доме и сразу чёрт знает что заподозрила. Даже объясниться не дала. Намаешься ты с ней.

Наташа села за стол, налила себе кофе, сморщила нос: остывший, и в раздумье сказала:

– Мне кажется, тебе не везет с женщинами...

К Диме уже вернулось самообладание.

– Даже с дочерьми?
– подковырнул он её.

Но Наташа не поддалась на шутку.

– Думаю, что с дочерью тебе всё же повезло...
– заявила она без тени юмора.

Дима засмеялся:

– Будем надеяться.

И они вернулись к анализу.

17

Дмитрий Степанович сощурился, выйдя из темного коридора школы на залитое майским солнцем крыльцо.

Среда был тяжелый день для него: два спаренных урока математики в выпускном классе, по его личному выбору, тригонометрия или алгебра, потом геометрия в шестом, очень непростом, вязком, ещё не расслоенном на гуманитариев и тяготеющих к точным наукам детей, потом два пустых часа и один последний урок в девятом классе.

Дмитрий позавтракал очень скудно, одним бутербродом, и сейчас мечтал перекусить.

Школьный буфет его не устраивал, и он решил отправиться по старой памяти в физтеховскую столовую, всего квартал от школы. Кормили там, после ужасов начала девяностых, сносно.

У ворот школы он обратил внимание на юношу, стоящего через дорогу, и почему-то остановился, прежде чем перейти к нему, так как на какие-то доли секунды ему вдруг почудилось, что юноша ждал его, и от ожидания этого веяло чем-то неожиданным, опасным.

Он знал за собой такие неожиданные смены настроения и возникающее чувство опасности, обычно ложное, и подумал сразу о том, что придется тащиться к Виктору за рецептом на транквилизаторы, которые он не пил уже давно.

Опустив голову, и не встречаясь взглядом с наблюдающим за ним парнем в джинсовой куртке, Дмитрий торопливо, широким шагом пересек улицу. Опять паранойя начинается, думал он, ну почему мне кажется, что этот парень имеет ко мне какое-то отношение?

Он вступил на тротуар рядом с незнакомцем, и утвердившись на качающейся на тротуаре плитке, поднял глаза и встретился взглядом с юношей.

– Дмитрий Степанович Панин?

– Да, это я, - сказал Панин, вглядываясь в парня. Чувство опасности прошло, а вместо него появилось ощущение, что они где-то встречались.

– Да это я, - повторил он.
– Чем могу служить?

– Разрешите представиться в тон ему, тоже слегка по-старомодному произнес юноша.
– Михаил Дмитриевич Панин.

Прошло не меньше двадцати секунд напряженного молчания, которое сгущалось по мере того, как Дмитрий осознавал сказанное.

– Я рад, - он старался говорить обыденно, но предательская хрипотца в голосе выдала его, - я рад, - он запнулся, - сын, что ты оставил мою фамилию.

– Ты же не отказался от родительских прав, как хотела мать, - и Дима вспомнил, что да, был момент, приходил к нему документ с такой просьбой, и он звонил адвокату и сказал решительное нет, сказал не потому, что так хотел, а потому что был уверен, это очень оскорбило бы его покойного отца.

– Панин - хорошая фамилия, - Дмитрий говорил, а сам разглядывал сына. У него были карие глаза бабки Антонины, Панинский нос аккуратной картофелиной, и темные кудри матери.

Красиво получилось, думал Панин. Вслух сказал: