Второе пришествие

Все это выглядит просто невероятно. Второе пришествие Иисуса. Ему ли не знать, что в церкви в эту возможность почти никто не верит, всем кажется, что это не более чем привычный оборот речи. Да и вообще, Иисус был очень, очень давно, это не более чем удобный и полезный символ. А если он действительно явился, это меняет буквально все.

Чаров вспомнил один разговор. Тогда на синод съехались предстоятели с разных мест. А вечером он оказался в теплой кампании из нескольких епископов. После нескольких рюмок хорошей водочки у них развязались языки. Протоирей был поражен степенью их неверия, равнодушия к религии и цинизма. Никто всерьез не воспринимал фигуру Спасителя, для них он был скорее источник заработка. Наивные верующие клевали на этот символ, позволяя им хорошо жить.

Большой неожиданностью, для Чарова это не стало, он прекрасно был осведомлен о таких настроениях. Как знал и другое, в церкви было немало искренне верующих священнослужителей. И между этими двумя лагерями шла незримая для большинства борьба. Она длилась уже много столетий, возможно, началась буквально на следующий день после вознесения Христа на небо, а то и раньше. И не прекратится до судного дня. Но вот лично он, Чаров, всегда старался быть где-то посередине. Верил ли он, об этом старался глубоко не задумываться, хотя с формальной точки зрения сомнений у него никогда не было. Но если опуститься в самое свое духовное ядро, то не исключено, что там все обстоит по-иному. Самый верующий на поверхности может оказаться самым не верующий на глубине. И так во всем. Этими мыслями Чаров ни с кем и никогда не делился, даже старался по-возможности скрывать их от самого по себя. По крайней мере, без большой необходимости не запускал их на свою мыслительную орбиту. Они могли помешать его привычному, благополучному существованию. А этого он очень не любил.

Но сейчас, сидя в своей комфортабельной машине, он не мог отделаться от этих непрошенных гостей. Поднявшись из глубины, они настойчиво лезли в мозг, словно ребенок в утробе матери, которому пришло время выходить в мир. Если в самом деле объявился Христос, то как после первого его появления жизнь в мире круто переменилась, то логично предположить, будет тоже самое и сейчас. А этого почти никто не желает, если не считать епископа Антония и некоторых его соратников. Но они пока в подавляющем меньшинстве. Как жаль, что покушение Матвея провалилось, сейчас бы одной проблемы было бы меньше. И ему бы не пришлось ехать к этому мерзавцу и просить об организации встречи. Самое обидное в этой ситуации то, что с Ним контактирует Введенский, а, к примеру, не он, Чаров. И даже не патриарх. Это не может быть случайностью, этот Его выбор имеет под собой серьезную основу. И она наводит на размышления.

Прежде чем с Христом встретится патриарх, было бы целесообразно встретиться с Ним ему, Чарову. Может быть, тогда хотя бы что-то станет ясным. Но в любом случае представляется крайне важным сохранить все в тайне. Если станет широко известно о пребывании тут Иисуса, вся страна, да что страна, весь мир в едином порыве встанет на уши. Даже страшно представить, что тут начнется. К счастью, пока эта новость известна очень немногим. И это дает некоторую надежду. Правда, не совсем ясно на что. Но, по крайней мере, возможны какие-то маневры. И все же положение крайне сложное. И удастся ли выйти из него без потерь, далеко не ясно. Но в любом случае следует приложить масса стараний.

За свою жизнь он успешно выбирался из многих сомнительных ситуаций, в том числе, когда в них попадали важные иерархи, включая патриарха. И ему приходилось помогать им выпутываться из них. За что тот и ценил его, не отдавал никому на съедение, хотя желающих полакомиться им было немало. Но до сих пор он знал, как сделать так, чтобы быть нужным тем, от кого зависела его карьера и судьба. Но сейчас все на много порядков сложней, с такой проблемой не сталкивался не только он, но и никто из живущих на протяжении вот уже две тысячи лет.

Они заранее договорились о встрече. Чаров полагал, что Введенский сильно удивится его звонку, но не услышал в его голосе ни одной, даже слабой нотки удивления. Протоирею показалось, что тому совершенно безразличен их предстоящий разговор. Введенский даже не спросил об его теме.

Введенский отворил дверь и без всякого выражения посмотрел на гостя. Но Чаров прекрасно осознавал, что они могут быть только врагами. И лишь на этой основе выстраивать свои отношения. Других вариантов нет и не предвидятся.

Введенский провел Чарова в комнату. К своему удивлению тот увидел сидящую в кресле Веру. Он был немного с ней знаком и прекрасно знал, чья она дочь. Вот только застать ее в этой квартире он никак не ожидал.

Чаров нерешительно остановился посередине комнаты.

– Я надеялся, Марк Вениаминович, что у нас будет приватный разговор.

– Приватный разговор и будет, - ответил Введенский.
– У меня от Веры нет секретов. Быть может, вам неизвестно, что она моя жена.

– Ничего не слышал про вашу свадьбу.

– И не могли слышать, ее еще не было. Но свадьба - это формальность.

– И ваш батюшка, епископ Андрей так считает?
– обратился он к Вере.

– Я сама по себе. Мне достаточно собственного решения.

Эта новость была для Чарова неожиданной, странно, что епископ Андрей ничего и никому не сообщил о самовольстве дочери. Но эту тему он прибережен на потом.

Чаров удобно устроился в кресле.

– Хотите, принесу что-нибудь выпить?
– предложил Введенский.

– Не будем отвлекаться по пустякам, - отверг предложение протоирей.
– Меня привело к вам очень важное дело. Вы не догадываетесь?

– Даже если и догадываюсь, вам все равно придется его изложить.

Но именно делать этого больше всего не хотелось Чарову. Он бы с огромным удовольствием предпочел избежать изложения некоторых деталей. Но теперь это вряд ли получится.

– Поверьте, Марк Вениаминович, я очень сожалею о случившимся с епископом Антонием.

– А откуда вы знаете, что с ним случилось?

К этому вопросу Чаров был готов. Он заранее решил: чем меньше врать, тем лучше. Обманывать следует только в ключевых точках.

– Мне об этом рассказал ваш брат. Он был потрясен случившимся. И крайне раскаивается о содеянном. Это было помутнение рассудка.

– Возможно, хотя не уверен, - сухо произнес Введенский. Он сидел напротив Чарова, положив ногу на ногу и без всякого выражения, словно на пустое место, смотрел на него. И это почему-то бесило протоирея. Жаль, что безнадежно ушло время инквизиции, с каким бы наслаждением он отправил бы этого еретика погреться на костре.

– Поверьте, я долго с ним беседовал, он сам не свой. Его буквально испепеляет чувство раскаяния.

– Я знаю своего брата, чувство раскаяния его не может испепелить. Не тот человеческий материал. Кстати, где он?

– Не знаю, он убежал и не дает о себе знать.
– Это была первая ложь. Но он понимал, что, скорей всего, не последняя.
– Но не о брате я хотел говорить.

– Да я в этом и не сомневался. А о чем тогда?

– То, что там дальше произошло... По словам Матвея Вениаминовича, это было чудо, на которое способен только Он.

– Он - это кто?

– Ну, зачем мы с вами играем в кошки-мышки. Мы же прекрасно знаем, что говорим с вами о Христе.