Второгодка. Книга 2. Око за око

— Скажешь Рашиду, — кивнул он Пугливому, который испугался меня в окне, — что дня через три двадцать человек, здесь заселим по пять сотен с рыла в неделю будут платить.

— Там в гараже ещё двоих можно поселить, — заметил Скрипучий, тот что первым вошёл в дом. — Или даже четверых можно, и здесь забьём по максимуму, поставим шконки в два яруса, пускай живут.

Они переговаривались между собой, не обращая на меня никакого внимания. Обсудив подробности того, как устроят здесь гостиницу для таджиков, они наконец взялись за дело. Мне на руки натянули пластиковую стяжку и запихали во что-то наподобие буханки, только праворукую и невероятно древнюю. Потом перетянули и ноги.

Часы и тот скромный скарб, что нашёлся, они запихали в машину сами. Положили на пол рядом со мной. Харитон, естественно, только руководил, а гренадёры пахали. Они были страшно недовольны, что работают, а я лежу и ничего не делаю.

Но это было решение вьетнамца, который не хотел, чтобы я смылся. Хитрожопый урод. Естественно, я бы попытался свалить.

Наконец, всё было закончено. Они расселись, и мы поехали. Тот, что был за окном, уселся за руль. Рядом с ним устроился Харитон. А Плевака и чувак, вошедший в комнату первым, сели на лавку рядом со мной.

— Ну чё, представитель собственника покатаемся? — заржал Плевака и несильно ткнул меня носком ботинка.

— Зря вы ребятишки эту игру затеяли, — отчётливо сказал я. — Ох, как зря. Пожалеете ведь. Плакать будете. Прощенья просить. А я не уверен, что смогу простить.

Они посмеялись. Я тоже посмеялся. Но я, в отличие от них был уверен в своих словах.

Ехали мы больше часа. Я лежал на полу поэтому мог ориентироваться только по небу. А небо сегодня было серым и тревожным. И чувствовал я себя паршиво, и ситуация была хреновой, и выглядело всё погано. Наконец, похоже, мы прибыли. Экипаж оживился, а водитель вышел и вскоре заскрипели ворота. Значит, территория была огороженной. Понятно…

Пугливый вернулся за баранку и мы куда-то заехали. Харитон кивнул, и меня грубо вытащили из машины. Срезали пластиковые стяжки и поставили на ноги. Я огляделся.

Двор был обнесён бетонной стеной. В центре стояло запущенное, промышленное здание, грязное и закопчённое, похожее на котельную. Кроме котельной, было ещё несколько покосившихся построек и морских контейнеров. Что находилось за забором, видно не было.

Наш микроавтобус стоял у небольшого здания с железной дверью. Плевака подошёл и открыл дверь ключом. Я заметил, что связка ключей болталась у него на поясе. Он отстегнул её, открыл замок и пристегнул обратно. Дверь душераздирающе заскрипела на всю округу. Плевака похлопал меня по спине.

— Вот так сынуля, ещё спасибо скажешь. Условия, как в пятизвёздочном отеле. А то чё ты там один мыкался? Ни тепла, ни еды, ни людей. Ну, давай. Добро пожаловать домой.

Сказав это, он толкнул меня вперёд, и я оказался в тёмном зловонном помещении. Капец! Я даже рукавом нос закрыл. Пахло экскрементами и грязными людьми.

Свет в помещение попадал через маленькое окошко, было сумрачно. Когда глаза привыкли к мраку, я увидел настоящий бомжатник. На полу на грязном тряпье и на вонючих матрасах лежали люди, заросшие грязные и опустившиеся.

Их было всего трое. Я покрутился на месте, пытаясь разглядеть хоть какой-то уголок, куда можно было притулиться

— Постели все заняты, глядь! — просипел глухой голос.

Ко мне подошёл старый, заросший, похожий на Робинзона Крузо чувак.

— Не зыркай, — глухо сказал он. — Свободных мест нет.

Голос был такой, будто грудь ему забили ватой.

— Сейчас — добавил он, — рабы приедут с работ, и им лучше под руку не попадаться. Убьют.

— Ладно, отец, как скажешь, — нахмурился я.

Остальные жильцы не проявили к словам Робинзона никакого внимания.

— Ты что здесь, за старшего? — спросил я.

Он равнодушно посмотрел на меня тусклыми и безжизненными глазами и ничего не ответил. Одежда у него была изодрана, а волосы уже очень долго не видели ни мыла, ни ножниц.

— И как вы здесь живете? — поинтересовался я.

— А это не жизнь, — потряс он своими нечёсаными патлами. — Глядь! В аду жизни нет, в аду только страдания, только вой и скрежет зубов.

— О, образованный, — кивнул я, — уважаю. Как здесь-то оказался?

Он обречённо махнул рукой.

— Пару дней позубоскалишь, — бросил он, — а потом как все, приживёшься.

— Да ладно, батя, как все так и я. Какой разговор, никаких возражений. Ты меня только сориентируй мальца, чё тут у вас к чему и почему. А то меня сгребли ничего не сказали запихали все, блин.

— Глядь, жизни нет, но харч дают. А чё тебе ещё надо? Жрём каждый день. Вечером принесут, так что от голода не подохнешь. От сифилиса можешь, от палочки кишечной тоже можешь, от сепсиса легко, и от столбняка, и от бешенства, и от желтухи. А от голода ещё никто не сдох. Так что ты, чем скорее станешь, как все, тем больше шансов продержаться подольше.

— Так вы рабы значит? А чем занимаетесь? Где народ-то?

— Мы рабы, — пожал плечами Робинзон. — Кто строит, кто копает, но лямку все тянут. Работа всегда найдётся, особенно грязная. Слава труду, глядь! Слава труду…

— Так действительно что ли рабы? — снова спросил я.

А ты-то кто? — усмехнулся он. — Человек только родится, а уже раб. Рабом родился, рабом и сдох, даже если думал, что он хозяин, а все равно раб. Раб похотения, раб страстишек, раб гордыни… Короче, глядь, сам поди не дурак, смекнёшь.

Он закашлялся и кашлял долго и прерывисто, будто пёс лаял.

— Да, только, — продолжил он, откашлявшись, — долго здесь, мало кто протянет. Это дно жизни, а мы подонки. Там, на верху бабочки и мотыльки, свет и блеск. И никто не хочет верить, что на дне вот… Идут они мимо вонючих бомжей и рыла свои воротят. А потом, бах! А у меня тоже хата была, да Харитошка узкоглазый отжал, переписал, а меня вот. Трудоустроил и жильё подобрал.

Он хлопнул в ладоши и развёл руками, показывая удручающую картину скорби и прозябания. Снаружи послышались шаги, и Робинзон, как молодая козочка, отскочил от меня и уселся на тряпье.

Заскрипела дверь, и в каземат снова заглянул Плевака.

— Э, слышишь ты, представитель собственника, — ухмыльнулся он. — Иди сюда, урист, куртку снимай.

— Куртка моя, — пожал я плечами, глядя на болтающуюся на поясе связку ключей и просчитывая, как одолеть этого бугая.

— Я не понял! — вдруг изменился он в лице и голос его стал ледяным. — Здесь я хозяин, а вы все мои шавки, я решаю что вам делать. Эй, псы, ну-ка сюда!

В дверь вошли два крупных бомжа с резиновыми дубинками. Поэтому я пока решил не форсировать события. Но и затягивать было нельзя. Пока ко мне не привыкли, пока можно было воспользоваться эффектом неожиданности, шансов было значительно больше.