Второгодка. Книга 2. Око за око

— Где куртка, тварь?!

— А? — не мог сообразить он, в чём дело. — Какая? Ты кто? Мужик, ты…

— Ты, кого мужиком назвал?! — прорычал Кукуша и его кулак, украшенный знаками воровской доблести, указал на допущенную Плевакой ошибку.

Плевака тонко завыл, схватился за рожу, а Кукуша начал долбить его могучими и жёсткими пинками.

— Где куртка? — спросил я, склоняясь над сломленным рабовладельцем, когда Кукуша устал, запыхался и начал утирать своё взмокшее лицо.

Увидев меня в свете фар, Плевака обомлел.

— Я… я… я… — заблеял он.

— Головка патефонная, — закончил его мысль Кукуша.

— Ошибся ты, мудила, — покачал я головой. — Бабки, часы и куртку. А, ещё наручные часы. Быстро.

— Я не знаю, — замотал он головой.

Тогда я поднял руку и выстрелил в землю рядом с его головой. На стволе был глушак, так что эффект получился не слишком грандиозным, но от сдержанного лязга, запаха пороха и дрогнувшей от удара пули земли, Плеваке стало действительно страшно.

Я навёл ствол ему в междуножье и он засучил, задёргал ногами, попытался подняться и тут же получил от Кукуши новую оплеуху.

— Быстро, гнида, если не хочешь, чтобы следующая моя куртка была сшита из твоей шкуры, — процедил я и нацелил ствол ему в лоб.

— Куртка, я понял! Куртка… здесь… Она в котельной…

— Часы! Напольные! Старые часы, которые ты из моего дома взял!

— Их Харитон увёз!!!

— Где Харитон?! — заорал Кукуша так, что стены задрожали. — Где?!

— К Стакану увёз!

— Где сам Харитон? — спросил я.

— Я не знаю…

— Веди! — зарычал Кукуша и рывком поставил Плеваку на земелю. — Живо!

Ноги у него подкашивались, но отказать Кукуше он не смел.

— Туда… — чуть слышно сказал он и махнул рукой в сторону здания.

— Живей! — приказал я. — Бегом, тварь!

Мы прошли в котельную. В кочегарке пыхтели два бомжа и больше никого не было. Мы пошли было дальше, но я вдруг остановился. Ботинки. Вернулся назад и точно, из-за печки торчали ноги. Я прошёл мимо не обращающих на меня внимания кочегаров и уставился на тело.

Там лежал человек. Мёртвый человек. Я стиснул зубы. Буквально заскрипел зубами.

— Чего там? — Крикнул Кукуша, вернувшись ко мне.

Одной рукой он держал Плеваку, а во второй сжимал пистолет. Я не ответил. К горлу подкатил комок. На полу, как мусор, приготовленный к сжиганию, лежал Робинзон. На нём от побоев живого места не было. Сердце моё запеклось от жалости, от гнева, от несправедливости этой жизни.

Я поднял глаза на Плеваку. И он понял. Такие моменты всегда чувствуются. Мой вид не предвещал ничего хорошего, потому что он задрожал, затрепыхался, замотал головой.

— Они… они же не люди… звери… — залепетал он. — За кусок мяса… за хавку…

— Ты его забил? — прорычал я.

— Что?

— Ты? За ведро? За то, что тебя опомоил, петушара?

— Нет! — заорал Плевака. — Я? Что? Нет!

— Выходите! — приказал я кочегарам и подтвердил легитимность приказа, взмахом ствола. — Быстро отсюда.

Кочегары, забитые и замордованные соображали слабо и тупо уставились на Плеваку.

— Скажи им, — кивнул я.

— Идите, идите! — кивнул он.

Те молча бросили лопаты и двинули на выход.

— Я не понял! — раздался в то же время недовольный голос из коридора. — А кто грузить будет? Я чё боссу скажу за задержку? Куда все делись?

— Это кто? — тихо спросил я.

— Водила фургона… — ответил пленник.

— Скажи, чтобы шёл сюда.

— Сюда иди! — неуверенно крикнул он.

— Громче, — недовольно прошипел Кукуша и встряхнул Плеваку за шкирку.

— Я здесь! — послушно повысил он громкость, а я подобрал с пола лопату и встал так, чтобы меня не было видно от входа.

— Я не понял, чё такое? — раздалось совсем близко, и коротко стриженный человек вбежал внутрь. — Почему рабы твои…

Бом! Он не договорил и рухнул на пол. Вечерний звон . Я хорошенько приложил его лопатой. Как много дум наводит он…

— Время! — рыкнул Кукуша, и Плевака повёл нас дальше. Мы вошли в кандейку со столом и старым продавленным диваном. На стуле у стола висела моя куртка.

— Часы, бабки! — заорал я, снимая со стула то, что принадлежало мне.

— А? — затрясся наш пленник.

— Бесит он меня, — едва сдерживаясь, сказал Кукуша и приставил к его голове ствол.

— Щас-щас… я всё… — залепетал Плевака. — Всё, что есть… Всё, что…

Он начал поспешно вытаскивать из карманов деньги. Вытаскивать и выкладывать на стол. Кукуша молча сгрёб всё это и повторил вопрос.

— Где найти Харитона? Ты в натуре хочешь за него сдохнуть?

— Я правда, — замотал он головой. — Я правда не знаю…

— Для человека, который каждый день забирает жизни, — сказал я. — Ты очень плохо держишься. Очень.

— Пора валить, — заметил Кукуша, и я кивнул. — А с этим что?

— Времени мало, я бы его засунул в печь вместо Робинзона. Но придётся взять с собой.

— Да я его пальцем не трогал! — завизжал Плевака. — Я всё сказал. Куртку отдал. Я не знаю, где Харитон шкерится. Он мутный! Никому не говорит!

— После тебя куртку в химчистку отдавать придётся, — заметил Кукуша. — Давай, шевели булками, помойка.

— Да я её не одевал даже! Я всё! Я всё сказал! Мужики! Ой, то есть… не надо!

Мы вышли на улицу и двинули к машине.

— Что в ящиках? — спросил Кукуша.

— Сигареты… — ответил пленник. — И техника там всякая… Это на продажу…

— Придётся его… — начал я, и не договорил.

Хотел сказать, что его придётся вырубить так же, как йети и сунуть в багажник, но йети нарисовался сам, как живой. Да ещё и с мушкетом. Он появился из темноты и бросился на нас. Не добегая, остановился и поднял ружьё.

— Вот же тварь бессмертная, — покачал я головой.

— А? — переспросил, смотревший в это время на меня Плевака, переживавший, как я распоряжусь его жизнью.