Второгодка. Книга 4. Подавать холодным

Я бы снял, как в зловещей тишине с лёгким скрипом открывается дверь, и в неё медленно входит Плохой. Его роль я бы однозначно доверил Раждайкину, он ведь даже походил чем-то на Ангельские Глазки из фильма, правда был ниже и коренастее. Он бы остановился на пороге, наклонил голову и прищурился.

А дальше бы шёл долгий крупный план, в кадре были бы только глаза Альберта Маратовича, но я сумел бы сделать так, чтобы зритель следил за этим кадром, затаив дыхание. В этом будто бы безразличном взгляде, промелькнули бы страсть, ярость, опыт и ледяное самообладание. И только маленькая бьющая жилка на виске могла бы выдать, что он далеко не настолько спокоен, как хочет показаться.

И тогда камера быстро бы полетела в другой конец длинного коридора и упёрлась в меня. Себе бы я, разумеется, взял роль Хорошего. И теперь зритель разглядывал бы мои добрые, честные и справедливые глаза, понимая, что за кажущейся простотой и открытостью скрывается железный стержень верхотомского Клинта Иствуда.

Камера бы медленно отъехала, открывая зрителям мою фигуру, облачённую в пыльную ковбойскую одежду и руку, нервно замершую у кобуры на поясе, красиво расшитом индейским бисером. А потом бы кадр снова сменился, и все бы увидели подрагивающую руку Плохого, его скрюченные пальцы с грязными и обломанными ногтями, тянущиеся к инкрустированной перламутром рукоятке старого доброго Кольта.

Но я оказался никаким не Серджио Леоне и поэтому нетленные кадры мне снять было не суждено. И наслаждаться этим драматическим зрелищем мне предстояло на пару с незваным гостем.

Раждайкин подмигнул и поболтал висящим на колечке ключом, как колокольчиком. Потом он кивнул сам себе и убрал ключ в карман. На руках его были тонкие латексные перчатки чёрного цвета. Как в бургерной одного шоумена, недавно открывшейся в нашем городе. Возможно он просто забыл их снять после позднего ужина.

Он мягко улыбнулся и потянулся во внутренний карман. А я потянулся к тумбочке, рядом с которой стоял. На ней под бесплатной газетой, которую несколько раз в неделю бросали мне в почтовый ящик, лежала Беретта из тайника в доме Розы. С навинченным на ствол глушителем.

Глаза наши в это время буравили друг друга и, как водится, искрили.

— Не нужно, — покачал я головой, потому что успел первым.

Вжик, и в мою руку удобно легла рукоять прекрасного и проверенного пистолета. Взгляды иногда значат гораздо больше заверений и тысячи высказанных слов. Наши взгляды оказались вполне убедительными и достаточно вескими, чтобы ничего не переспрашивать и не уточнять.

Рука Раждайкина остановилась не выполнив начатого движения до конца. Замерла и что-то увесистое вернулось на своё место под коротким демисезонным пальто.

— Не могу представить, что бы ты делал с моим телом, истекающим кровью, — пожал он плечами и очень медленно вынул пустую руку с расставленными пальцами. — Распилил бы на куски?

— Достаточно было бы повредить руку для начала, — ответил я, прищурившись и не отводя от него ствола. — Чем обязан, Альберт Маратович?

— Жизнь полна неожиданностей, — пожал он плечами и развёл в стороны руки, держа их ладонями вверх, как проповедник. — В жизни встречается много умных людей, но ещё больше самонадеянных дурачков. И оружие часто играет дурную роль. Оно вселяет в этих дурачков необоснованную веру в совершенство своих мыслительных функций. Способностей.

Он театрально вздохнул.

— Некоторые люди думают, что стрелять в человека легко. Они добывают себе оружие, какой-нибудь охрененно крутой и красивый ствол, например, Беретту, как у Джеймса Бонда, любуются им, уповают на него и тешатся мыслью, что в случае нужды смогут защититься. Но приходит эта самая нужда и оказывается, что у них кишка того самого.

— Будем проверять? — спросил я и почувствовал, как похолодело в груди и палец поудобнее устроился на спусковом крючке.

Я понял, что не задумываясь нажму на спуск, если придётся.

— Но ты не такой, — не обращая внимания на мои слова продолжал он. — Ты уже попробовал кровушки человеческой, полакал из парящей раны. Стакан, Харитон…

— Поклёп возводите, — пожал я плечами.

— Я осматривал оба этих тела. Хочу сказать, что убить человека, может быть, даже проще, чем прострелить ему ногу и смотреть, как он корчится и орёт от боли… Там чпок и готово, а тут видишь что…

— Мы оба знаем, что Харитона убили вы, Альберт Маратович.

— Ой, да прекращай, — усмехнулся он. — Убили, не убили. Какая разница, кто кого и по какой нелепой причине когда-то убил. Лишил жизни. Жизнь не давал, но забрал. Присвоил чужое, понимаешь? Никакой разницы нет. Я могу забрать твою, ты можешь забрать мою. Можем даже поменяться.

— Меняться я с вами не буду.

— Как знаешь, — усмехнулся он. — Так что, может, чаю попьём?

— Не в этот раз, мне спать пора. Так что говорите, с какой целью провели незаконное проникновение в неприкосновенное частное жилище, и на этом остановимся.

— Меня попросили преподать тебе урок, чтобы ты на своём личном опыте понял, что такое незаконное и нежелательное проникновение и больше так не делал. Ты понимаешь ведь, о чём я говорю?

Я не ответил.

— Иронично, да? Ты пришёл, потому что хотел подразнить тигра и подёргать его за усы. Или у тебя другая была задача?

Я опять промолчал, дожидаясь, когда он закончит.

— Иронично, — повторил он и кивнул, как бы подтверждая, что да, мол, иронично, — что подобные действия в отношении твоей персоны не кажутся тебе разумными и адекватными. Правильно?

— Я вас понял, Альберт Маратович, благодарю за науку. На этом мы можем проститься.

— А знаешь, что ещё более иронично? — не слушая меня, продолжал Раждайкин. — Получить пулю в лоб из того самого пистолета, из которого был убит вьетнамец.

Он задумался и улыбнулся.

— Прямо отличная идея, а? И, главное, смешная. Почему ты не смеёшься? Тебе не нравится? Ну ладно. Просто ты ещё слишком юн, чтобы оценить гениальность идеи. Так что, мой юный друг, советую тебе очень хорошо подумать над моими словами, прежде чем снова приблизиться к известной тебе даме. Если, конечно, не хочешь лежать в анатомичке в соседней морозилке с Нгуеном. С дырками одинакового диаметра.

Он развернулся и щёлкнул замком, открывая дверь.

— Ключик оставлю себе на память, — бросил он и выскользнул из прихожей.

* * *

После школы я поменял замок, а к двум часам пришёл в «РФПК Инвест» и спросил на проходной Максима Фёдоровича.

— Руднёва что ли? — уточнил дежурный.

— Его, — подтвердил я, разглядывая холл.

Видно было невооружённым глазом, контора богатая. Охранник набрал телефонный номер.

— Вера Михайловна, тут к Руднёву пацан какой-то. Как фамилия?

— Краснов.

— Краснов… Да… Одноразовый? Понял.

Он взял у меня паспорт, что-то записал и вернул обратно вместе с пластиковой картой.