Второй Шанс

— Я не настолько интересовалась историей, чтобы обратить на это внимание. Для меня вся история – это сплошное предание. Я ведь уже говорила вам, что живу сегодняшним днем.

Басх прижал ладони к вискам.

— Да, я понимаю. Но для меня это очень важно. Я очень хотел бы докопаться до ответов на множество оставленных официальной историей вопросов… Это моя цель. Я живу этим, если хотите. Вот вы о чем-нибудь мечтаете?

— Даже и не знаю. Проснуться завтра живой, наверное.

— Вы боитесь смерти?

— Конечно. Все боятся. Или вы – нет?

— Нет. Я бы с радостью умер, если бы это было нужно для моего дела.

— Я думаю, что этому делу вы нужнее живым, — сказав это, я улыбнулась ученому. Хотелось подсластить пилюлю, да и вообще в таком настроении мне хотелось поговорить о чем-то более приятном и спокойном, чем история и неприятная правда нашей действительности. Особенно мало желания я имела обсуждать последнее: в безоблачно честное и справедливое Воссиянное Царствие, которое обещают жрецы Синего Неба, я не верила, а значит, с этой правдой приходится мириться и принимать ее как должное.

— Оно меня переживет. Вы же сами говорите, что были и другие, кто пытался пройти в земли эльфов.

— Вы, кстати, не первый наироу на моей памяти, который этого хочет.

— Серьезно?

— Угу.

— Но, может, стану первым, у кого все-таки получится, — Басх тоже улыбнулся. – Вы считаете меня дураком?

— Угу, — кивнула я. – Но ведь вас это не волнует.

— Ха-ха-ха! Вы совершенно правы. Нисколько.

Ром в моей крови взмолился: “Ну почему, почему ты не можешь хотя бы на некоторое время унять свою эту дурацкую честность?!”. В глазах Басха все так же плескалось тепло от очага, и у меня в голове плыло от этой дурманной зелени. Мы такие разные, просто до невозможности… почему же я его так хочу?

Хорошо, что я не выпила больше, иначе сейчас я бы уже не думала.

— Белка, можно задать вам нескромный вопрос?

Я чуть не поперхнулась:

— Какой?

— Э… как так получилось, что у вас… так странно отколот зуб?

Вот те раз! Разулыбалась, дура. Надо же было так не вовремя забыть про эту… особенность… собственного оскала!

— Как-как… Орехи грызла, вот как, — отрезала я, чувствуя себя очень противно. – Пойду-ка я спать. Доброй вам ночи.

— Ой, я надеюсь, я вас не обидел?..

— Нисколько, — передразнила я его и полезла на лежанку. В ожидании сна я даже позволила себе пустить несколько тихих слезинок и вспомнить несколько наиболее неприятных ругательств. А потом стало тепло, тихо и все равно.

…Я вдохнула запах хвои. Он был не сырым, а очень душистым – как бывает летом. Как-то это странно: во-первых, я не помню, чтобы я выходила из сруба, во-вторых, почему в небе горит какой-то неестественно яркий закат? Осенью таких точно не бывает. И сколько ж я, выходит, проспала?

Поляна-то точно была та же, но вот сруба я, оглянувшись, не обнаружила. Это еще что за шутки такие?

— Что ты собираешься сделать?

Женский голос раздался совсем недалеко. Он был необыкновенно музыкален, но звучал тревожно. Я поспешила на его звук и увидела пару, стоявшую среди сосен. Мужчина и женщина. Один только их вид заставил меня остановиться, да что там — просто пригвоздил к месту. Это были эльфы. Женщина была невысокой по сравнению с мужчиной, который производил очень внушительное впечатление. Его жемчужно-серые одежды, казалось, сотканы были из ветра и тумана, а на покрытые тканью плаща плечи падали длинные волосы цвета воронова крыла. Лицом был бледен, но под его стальными глазами залегли темные тени. Казался молодым, да вот только сжатые губы говорили, что повидал он немало. Очень немало.

А вот женщина была совсем юной. Она казалась очень хрупкой в своей свободной зеленой одежде. Одеяние было простым, и в то же время – изящным и нежным, точно молодая листва. На капюшоне лежала такая восхитительная и струящаяся пшеничная волна, что даже очаровавшие меня волосы Басха показались рядом с ней тусклой подделкой. Она очень походила на старшего эльфа; я решила, что они – отец и дочь. Во всяком случае, и глаза, и их выражение у них были совершенно одинаковы.

— Я собираюсь разорвать тропу, — сказал старший эльф. — Я боюсь, это единственный выход.

— Я не согласна с тобой! Уверена, Авальдар сможет что-то придумать.

— Он слишком далеко, а времени у нас нет. Скоро они поймут, что дело сделано, и тогда мы уже не остановим вторжение.

— А големы?

— Мы не сможем ими управлять. Ты слишком молода для этого.

— Позволь мне хотя бы попробовать!

Старший эльф коснулся щеки дочери, улыбнулся. Как соединились в этой улыбке нежность и печаль!

— Нет, Таэринне.

— Почему?..

— Потому, что так ты точно останешься жива. Я хочу быть в этом уверен.

Таэринне поджала губы, как маленькая девочка. В серебристых ее глазах блеснули слезы.

— Я командир отряда Нэль, а не ребенок!

— Для меня ты навсегда останешься ребенком.

— Но ведь, если ты разорвешь тропу... Все те, кто остался по эту сторону... Они ведь уже никогда не вернутся домой!

— Нам придется принять эту жертву, — брови эльфа сошлись на переносице, взгляд стал темным и тяжелым. — Просто для того, чтобы все те, кто ждет нашей победы за рубежом Даирвай, выжили. Чтобы выжило Царство. Авальдар сможет навести там порядок, я не сомневаюсь.

— А если нет? Магия меняется, отец, я чувствую это всем телом! Мир слабеет и задыхается! Что, если Царство не переживет этого?

— Здесь мы бессильны, Таэринне. Давай постараемся изменить то, что еще можем. Я разорву тропу, таково мое решение. А ты... Ты соберешь оставшихся и постараешься найти им дом по эту сторону Аутерскаа. Я ведь могу рассчитывать на тебя?

Молодая эльфийка вдруг упала на колени и разрыдалась. Громко, по-детски. Отец присел рядом и положил руки ей на плечи, гладя и утешая ее.

— Ну, ну, Таэринне. Я не могу видеть, как ты плачешь. Если ты сейчас отправишься в Царство, то успеешь перейти тропу. Возвращайся, если хочешь, будь с братом. Я не могу взваливать на тебя такой груз...

— Нет, — гнусаво выдавила девушка. — Нет! Я командир. Я не брошу своих. Я сделаю это, отец. Для тебя, для них... И... И для...

— Для мамы, — тихо закончил старший эльф. — Она и не ждала от тебя ничего другого, Таэринне...

Он прижал дочь к себе, и я увидела, как по его твердокаменной щеке тоже бежит одна-единственная, но почему-то сияющая, точно карбункул, слеза... Ослепленная, я зажмурилась.