Выбор

— Я… — шепчет Эмма, из-за чего у меня буквально едет крыша.

— Ты мне противна.

— Эйден, я… — девушка хватает моё запястье, но я вырываю руку, а из её глаз брезгают слёзы.

Сбрасываю её ладонь и тру место, которого она касалась. Кожа горит, но это ощущение невозможно назвать приятным. С трудом, но смотрю на неё последний раз пред тем, как развернуться и уйти. Я бы с удовольствием выжег всякие воспоминания о ней в памяти, чтобы никогда не узнавать и не помнить.

— Больше никогда не трогай.

Не пытаюсь выносить её присутствие рядом хотя бы секунду. Разворачиваюсь и хочу бежать.

— Эйден, я не сделала! — в слезах, кричит она, и ноги автоматически останавливаются, как по сигналу стоп.

Сердце не билось, но резко очнулось и начало тарабанить грудную клетку. Оно стучит так, что становится больно, словно сейчас кости сломаются, и оно вылетит наружу. Не поворачиваюсь, пытаясь понять, не ослышался ли. Мне легко могло показаться.

— Я не сделала… — ещё раз, но уже шепчет она. — Должна была вчера… но было страшно… и я… И я не сделала, перенесла на другой день.

Я ещё никогда не чувствовал подобного облегчения, словно с души спал неподъёмный камень. Только тогда, когда в голову закралась мысль о том, что она сделала аборт, стало понятно, что я вовсе этого не хочу. Возможно, другой на моём месте мог радоваться и только подгонять на данный шаг, но у меня щемит в груди. Это не меняет того факта, что она солгала, и не меняет того, что ребёнок есть или был. Аборт или рождение и отказ от него — продолжает делать нас и других родителями, которые сделали какой-то выбор, вовсе неважно, каким он был. Я не смогу забыть и жить так же, как жил прежде, зная, что что-то сделал. Это останется отпечатком, и только нам решать, положительным или отрицательным. Доверие, что было — не возвратить, оно бесследно исчезло, оставив после себя мрачный осадок. Но так или иначе, я не испытываю ненависти ни к ней, ни к ребёнку, что является моим. Я мирюсь и со своей глупостью, ведь тоже поверил словам. Возможно, не до конца, потому что оглядываясь назад, понимаю, что хотел её не меньше. Наши эгоистичные желания затуманили рассудок и привели к двум полоскам на тесте.

— Это очередная ложь? — переспрашиваю я.

Эмма начинает быстро крутить головой из стороны в сторону, благодаря чему волосы избивают её заплаканное лицо, по которому продолжают скользить слёзы.

— Нет… — подавлено вторит она. — Я хотела попросить Жака сходить со мной… я боялась идти одна, но Алестер удалил его номер, и мне пришлось… Я думала, это всё исправит…

— Исправит что?

— Всё между нами. Думала, ты простишь меня. Я ошиблась…

— Ты права, — киваю, осматривая её с ног до головы.

Глаза девушки начинают сиять от слёз, которые она не торопится смахивать.

— Права?

— Ты ошиблась.

— И ты…

— Я не знаю, как тебе верить.

Её нижняя губа начинает дрожать, и Эмма прикусывает её, вероятно, чтобы не сломаться передо мной окончательно.

— Не можешь мне верить… — безжизненно повторяет Эмма, и в её глазах вспыхивает понимание, словно она знает, что я скажу дальше.

Смахнув слёзы тыльной стороной ладони, она находит мой взгляд.

— Это ведь конец?

Вздохнув, качаю головой, потому что сам не понимаю, конец ли это. Прихожу к другому варианту, который будет менее болезненным.

— Мне нужно время. Я не хочу тебя обманывать. Я всегда буду принимать участие во всём, это не только твоя ответственность, не позволяй эмоциям взять верх. Если ты убьешь его, это ничего не изменит.

— Но это конец…

— Это не конец, просто наши жизни немного поменяются.

Оскорбление вспыхивает на её лице.

— Немного поменяются? Ты будешь в моей жизни только из-за того, что будешь чувствовать вину и ответственность! Ты будешь в ней только потому, что будешь считать себя должным и обязанным, ни потому, что любишь меня, а потому что должен!

— Ты всё приукрашиваешь.

— Посмотри мне в глаза и скажи, что любишь меня! Ты уже говорил, но это ничего не означает, ведь так? Ведь таким было твоё мнение: после секса не признаются в любви!

— Многое поменялось.

Сокращаю между нами расстояние и провожу пальцами вдоль карамельных волос, наблюдая, как они покорно позволяют пройтись между ними. Знаю, что буду скучать по этим моментам, что больше не смогу подойти и поцеловать её, бросить всё и найти её в стенах университета, чтобы увезти и с помощью таких мелочей, как пицца, звездное небо, зоопарк, катание на сноуборде, помощь в лаборатории или принятие совместной ванны, не заполучу самую искреннюю и обворожительную улыбку. Она будет считать, что я рядом только из-за ребёнка, а я буду учить себя жить так, как жил до встречи с ней: упиваясь хоккеем. По крайне мере, попытаюсь. Нас всегда будут связывать воспоминания, и я надеюсь, не только они. Страшно разочароваться в ней ещё больше. Страшно, если она сделает то, что задумала.

— Я продолжаю любить тебя.

Оставляю поцелуй на её лбу, но мягкость моего голоса Эмма принимает в штыки, когда вздрагивает и отстраняется. Она смотрит на меня с неприкрытой болью и печалью.

— Если бы это было правдой, ты бы выбрал меня. Мы могли справиться со всем вместе. Но ты не выбираешь меня.

С этими словами, она разворачивается и направляется в параллельную мне сторону. Эмма не оборачивается, кажется, она даже вскидывает подбородок и выпрямляет спину, словно после моих слов единственное заключение, к которому она пришла — гордость.

Глава 38

Каждый последующий день отдаляет нас друг от друга. Теперь наш диалог раз в день сводится с вопросу от меня:

— Как себя чувствуешь?

И ответу от неё:

— Всё в порядке.

Так каждый день. Кажется, даже не нужно спрашивать, ведь ответ очевиден, как и вопрос. Эмма проходит мимо. И если бы я не пытался завести с ней разговор первым, вероятно, она больше никогда не сказала бы мне и слово. Несмотря на то, что она может находиться на расстоянии нескольких шагов или вытянутой руки, пропасть между нами становится немыслимой. Единственное, что известно — она встала на учёт, но это только благодаря Алестеру, который держит меня в курсе. Кажется, пропасть образовывается даже между ними. Я замечаю, что они редко переглядываются, шепчутся или смеются. Конечно, она улыбается, но уже не так, как прежде, скорей, вынуждено. Каждый новый день я чувствую себя виноватым ещё больше, ведь буквально поставил её перед фактом и то, что она не делает аборт, скорей всего, только благодаря мне. Я пошатнул её силу воли. Спустя неделю, она начинает редко появляться на обеде, тогда я встаю и ищу её, заочно зная, что обнаружу в лаборатории. Она больше не поворачивается, даже если чувствует мой взгляд. Я просто смотрю ей в спину несколько минут и ухожу, не получая никакой реакции. Отныне она старается делать вид, что мы не знакомы, хотя знает, что я не оставлю её. Я буду рядом, как и говорил. Это не только её ответственность, но и моя. Нас всегда будет связывать ребёнок. Глупо врать себе, что только он. Чувства живы, хоть и подавлены. На наших собственных глазах разваливается абсолютно всё, и мы ничему не препятствуем, позволяя этому карточному домику складываться.

Я даю согласие на игру не дождавшись четверга, но это согласие только потому, что хочу убежать от самого себя. Так или иначе, сбежать не получается. Мысли догоняют и становится только хуже. Я тренируюсь каждое утро и каждый вечер, днём стараюсь отвлечься и даже вовлечь себя в учебу, но буквы перед глазами плавают, а слова, что влетают в сознание, тут же из него вылетают. Говорят, что любовь окрыляет, но также легко она подрезает крылья и единственное, что происходит — падение. Неважно, как высоко взлетел, падать больно с любого расстояния.

— Смотри.

Обращаю взгляд к руке, что мельтешит перед глазами и натыкаюсь на телефон.

— Знаешь, дерьмово лазить по её шкафам, — говорит Алестер. — Лучше узнавай сам или вообще сходи с ней.

— Она ничего не говорит.

— Может, ты плохо спросил?

Листаю фотографии выписок из клиники, которые сделал Алестер, но ничего не понимаю, кроме её личных данных. На них непонятные цифры и буквы.

— Я сказал, что хочу пойти с ней и помочь, она отказалась.

— У неё все вены исколоты, — мрачно сообщает он. — Гребаные анализы, как будто им нужно несколько литров её крови, чтобы всё проверить.