Вымирание

– Таня?
– услышала она голос Леонида.
– Что с тобой?

Вместо ответа она поочерёдно нанесла себе две безжалостных пощёчины.

Сутурин подскочил к ней и схватил за запястья.

– Ты с ума сошла? Остановись!

– Всё, - только и смогла произнести она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.

– Что всё?

Она помотала головой.

– Так, иди сюда.

Мужчина помог ей перебраться со стула на кровать, и Татьяна прижалась к нему, изо всех сил сдерживая рыдания. Он нерешительно обнял за плечи и сказал:

– Не спеши хоронить нас. Мы ещё слишком мало знаем, чтобы отчаиваться. Прошло всего полдня.

– Прошло УЖЕ полдня.

– Рано опускать руки, - повторил он.
– Рано.

Они посидели в тишине, и когда ком в горле перестал душить женщину, она спросила:

– У тебя вообще есть близкие?

– Где-то есть, - пожал плечами Леонид.
– Только я их почти не знаю. Родителей и то едва помню. Мама умерла, когда я в первый класс пошёл. Слабое сердце. Отец после этого предпочёл оставить меня на попечение двоюродной сестры, а сам начал новую жизнь. Раньше я его осуждал, потом мне стало всё равно. Когда я достиг совершеннолетия, предпочёл выбраться из-под крыла опекунши и отправиться в свободный полёт.

– И стал учителем.

– Да.

– Почему?

– Если в твоём вопросе кроется ещё один: люблю ли я детей, то ответ будет короткий. Я их не люблю, но мне с ними интересно. Особое место в моей душе занимает самый первый класс, который я учил, а остальные уже такой отклик не вызывают. Для меня это просто работа, хотя, надо отдать должное, не обременительная.

– Ты не завёл собственную семью из-за неудачи родителей?

Он помолчал, прежде чем ответить:

– Просто так сложилось. Вернее, не сложилось. Никакой тайны нет, как нет и интересной истории.

– Жаль. Работа с людьми, а жизнь в одиночестве. Так ведь можно и...

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату нетвёрдой походкой зашёл Михаил. Направив пистолет на Татьяну и Леонида, он сказал:

– Дайте мне ключи от машины и не мешайте.

– Ты что, сдурел?
– вскинул брови Сутурин.

– Куда ты поедешь?
– в свою очередь спросила женщина ещё дрожащим от слёз голосом.

– Не твоё дело. Я не стану болтать с вами.

– За сыном он собирается, - вздохнул Леонид.

– Заткнись!
– рявкнул Афанасьев и шагнул к кровати, направив оружие в лицо мужчины.
– Заткнись, слышишь! Ни единого слова!

– Убери пистолет, Миша, - сказала Татьяна.
– Нас и так мало, ссоры нам ни к чему.

– Я не хочу никого убивать, - ответил он.
– Просто отдайте эти чёртовы ключи.

– А мы не хотим, чтобы ты погиб, - смотря парню в глаза поверх ствола пистолета, произнёс Сутурин.

– Я знаю, что тебя волнует на самом деле, - процедил Афанасьев.
– Твоя поганая шкура. Поэтому ты и уговорил меня уехать, а не спасти Костю.

– Ты не понимаешь...

Татьяна положила руку на грудь Леонида, призывая его помолчать, и снова обратилась к Михаилу:

– Ты действительно веришь, что можешь помочь сыну?

– Да!

– Хорошо, - она встала с кровати и положила связку на стол.
– Бери.

Сутурин в немом протесте покачал головой. Афанасьев протянул свободную руку, когда Татьяна спросила:

– Ты готов убить своего сына?

– Что ты несёшь, дура?!
– выпалил он, направив пистолет на неё.

– Сегодня утром, - не шелохнувшись, продолжила она, - я зарезала своего мужа. Кухонным ножом.

Она заметила, как расширились глаза у Леонида; лицо Михаила не изменилось, но напирать он перестал.

– Мне пришлось сделать это, потому что он уже не был тем человеком, которого я знала. Он ВООБЩЕ не был человеком, и если бы я замешкалась, то валялась бы сейчас дома со сломанной шеей. Твой сын мог выжить, да. Мог и умереть вместе с другими. А мог стать одним из этих существ. В таком случае тебе ПРИДЁТСЯ его застрелить - или позволить убить себя. Если ты готов это сделать - бери ключи.

Умолкнув, Татьяна отошла в сторону.

Афанасьев посмотрел на связку, потом перевёл взгляд на женщину. Она не отводила глаз, как бы ей этого ни хотелось. Леонид продолжал сидеть на кровати, затаив дыхание.

Рука Михаила с зажатым в ней пистолетом медленно опустилась. Постояв так немного, парень бросил оружие на стол рядом с ключами и, ни слова не сказав, вышел из комнаты.

Татьяна шагнула к двери и прислушалась. Михаил вернулся в гостиную, звякнула уроненная бутылка - и всё стихло. Взявшись за ручку, женщина заметила, как сильно дрожат её руки. Притворив дверь, она вернулась на кровать и закрыла глаза.

– Я, правда, не думаю, что была возможность спасти...
– начал Леонид.

– Не надо, - сказала Татьяна.
– Я верю.

Она почувствовала его руку у себя на плече.

– Ты молодец. Не знаю, как бы я с этим справился.

– Хватит, больше ни слова.

Он убрал ладонь и, помолчав, произнёс:

– Я, пожалуй, пойду. Посижу на крыльце.

– Нет, не уходи, - остановила его женщина, открыв глаза.
– Я сейчас не хочу разговаривать, но ещё больше не хочу оставаться одна. Можешь заниматься, чем хочешь. Только останься.

Их взгляды встретились, и когда Сутурин кивнул с усталой искренней улыбкой, Татьяна почувствовала, как в груди у неё потеплело.

* * *

Лучи угасающего солнца уже не могли бороться с темнотой в боксе, но Анатолий не торопился задействовать генератор, несмотря на то, что топлива было достаточно. И дело не в тарахтении дизеля, которое наверняка снова привлечёт внимание "зомби". Мужчина не боялся вторжения - его раздражало осознание того, что они рядом и пытаются добраться до него с тупым упорством. Сейчас, когда он обзавёлся оружием, сдержаться от того, чтобы пустить его в ход, будет особенно трудно. А поддаться искушению - неразумно.

Подойдя к умывальнику, Проценко повернул кран, желая сполоснуть лицо. Добился он лишь приглушённого стона труб, сменившегося мёртвым безмолвием через несколько секунд. Кое-какие запасы воды имелись в кухне наверху, плюс ещё немало дожидалось своего часа в будке ЗИЛа. Смерть от жажды мужчине пока не грозила, а вот с другой потребностью сложнее. Поразмыслив, он отыскал пару вёдер и перетащил их в туалет - в сложившихся обстоятельствах об унитазе лучше вообще забыть.

После этого Анатолий поднялся на второй этаж и налил в стакан давно остывшей кипячёной воды из чайника. Выпив больше половины, а остальное плеснув себе на лицо, он вытер глаза и подошёл к окну во внутренний двор.