Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей
Шрифт:

Несмотря на подписание в 1997 г., Великобритания не приблизилась к ратификации. 13 января 2005 г. тогдашний министр, Берт Рэммелл, дал письменный парламентский ответ, что Великобритания подписала, но ещё не завершила процесс ратификации нескольких конвенций Совета Европы с 1997 г., включая Социальную хартию (пересмотренную) [805] . Он не привёл никакой причины, но в 2003 г. ответил, что «департамент труда и пенсий рассматривает вопрос, как будет функционировать пересмотренная Хартия и, с другими заинтересованными департаментами и деволюционированными администрациями, обдумает условия исходной Хартии в контексте будущих решений о ратификации пересмотренной Хартии» [806] . Неизвестно, когда Великобритания ратифицирует её. Россия подписала её в 2000 г., но весьма вероятно, что ратифицирует раньше Великобритании.

805

http://www.publications.parliament.uk/pa/cm200405/cmhansrd/cm050113/text/50113w17.htm.

806

http://www.publications.parliament.uk/pa/cm200203/cmhansrd/vo030514/text/30514w13.htm.

Ясно,

что для Великобритании — как и для Соединённых Штатов, которые до настоящего времени не ратифицировали даже ООНовский Пакт об экономических, социальных и культурных правах 1966 г.— ключевой аргумент заключается в том, что только гражданские и политические права подлежат судебному рассмотрению. Ибо, согласно классическому принципу общего права, не может быть права, если нет никакого судебного средства, а из этого следует, что социально-экономические права — не права человека. На деле, утверждаю я, это — второе поколение прав, социально-экономических, на которых только и может базироваться социальная справедливость. Как показывают Черчилл и Халек, этот аргумент больше не заслуживает никакого доверия. Они отмечают, что рассуждение ведётся следующим образом. Экономические и социальные права — часто прогрессивны по характеру, и многие из таких прав «…изложены слишком неточным языком, чтобы быть обеспечены правовой санкцией в судебном порядке» [807] . Однако они напоминают нам, что индийский Верховный суд и южноафриканский Конституционный суд уже имеют юриспруденцию по существу в отношении обязательств, налагаемых конституциями Индии и Южной Африки, «многие из которых изложены в терминах, подобных находящимся в договорах, защищающих экономические и социальные права, в которых они определили не только обязательство, но также и средство» [808] . Таким образом, ясно, что социально-экономическим правам не присуще ничего такого, что бы исключало судебное определение их содержания.

807

Churchill & Khaliq (2004) p. 419.

808

Churchill & Khaliq (2004) p. 420.

Также важно отметить включение в Социальную хартию (пересмотренную) права коллективной жалобы. Ещё один аспект столкновения между либеральными правами человека — глубокая антипатия на Западе, и, в частности, в Великобритании, к коллективным или групповым правам, тема, которую я рассматриваю в этой книге в другом месте. Для Джона Пэкера, например,— а он был советником Верховного комиссара ОБСЕ по правам человека и одним из самых серьёзных теоретиков и практиков прав меньшинств,— философия прав человека обязательно либеральна и индивидуалистична, так что всякая коммунитарианистская тенденция ведёт к национализму, который является «по своему существу конфликтопорождающим» [809] . Великобритания ратифицировала Рамочную конвенцию о защите национальных меньшинств Совета Европы 1994 г., но на том базисе, что британское право не признаёт существования национальных меньшинств, а просто право индивидов не подвергаться дискриминации.

809

Packer (1993) p. 23.

Однако легко видеть, что социальная справедливость никогда не будет исключительно вопросом индивидуальных прав. Группы, коллективы, меньшинства всегда будут наибольшей частью её предмета. Игнатьев замечает, беря за пример курдов, что «слишком долго права человека виделись как форма аполитичного гуманитарного спасения для угнетаемых индивидов» [810] . Но Игнатьев решительно придерживается индивидуализма. Согласно его образу мышления, «…права человека — только систематическая программа „негативной свободы“, набор инструментов против угнетения, набор инструментов, которые индивидуальные агенты должны быть свободны использовать так, как считают целесообразным, в более широких рамках культурных и религиозных верований, которыми они живут».

810

Ignatieff (2001) p. 26.

Но есть аспект отношений между правами человека, которых Великобритания не избежала.

Опосредование

Несмотря на то, что я сказал выше, европейский подход к правам человека не был просто артефактом «Холодной войны». Это — одна из причин, по которой Великобритания, несмотря на своё отличительное наследие общего права, оказалась способна постепенно и неохотно, но принять Европейскую конвенцию. И, как правительству время от времени приходится осознавать, учреждения государства всеобщего благосостояния и сильный коллективизм в Великобритании глубоко укоренены. Как отметил профессор Дейвид Фельдман, юрисконсульт парламентского Совместного комитета по правам человека в 2000—2004 гг.,

«…подход Конвенции намного больше гармонирует с чрезвычайно коллективистским культурным наследием, формирующим часть фундамента, на котором развилось и должно возводиться государственное устройство Великобритании» [811] .

811

Feldman (1999) p. 178.

Это означает, что защита по Конвенции многих прав первого поколения, гражданско-политических, сочетается и уравновешивается правом правительства вмешаться, делая это с законной целью в интересах общества, согласно закону и пропорционально его цели. Это не относится к правам на жизнь и на свободу от пыток, но совершенно точно относится к правам на личную свободу и справедливый суд, уважение семьи и частной жизни, к свободам совести, выражения и объединений. Особенно в отношении свободы выражения, этот подход не мог более резко отличаться от американских традиций «прав как козырей», говоря словами Роналда Дворкина. В Европе, по меньшей мере, права человека — всегда продукт баланса между интересами индивида и общества. Игнатьев также критикует «…большую иллюзию, что права человека выше политики, набор моральных козырных карт, функция коих состоит в прекращении и разрешении политических споров» [812] .

812

Ignatieff (2001) p. 21.

Нигде это не обнаружилось более ясно, чем в деле Джеймс и другие против Великобритании [813] , одном из самых странных случаев — по меньшей мере, для моих студентов из экс-СССР,— которые рассмотрел Европейский суд по правам человека. Джеймс был не кем иным, как попечителем владения герцога Уэстминстерского, а сам герцог был вторым заявителем. Герцог жаловался, что его конвенционное право на частную собственность было нарушено актом 1967 г. о реформе системы владения на правах аренды тогдашнего лейбористского правительства, позволившим его арендаторам в районе Белгрейвия выкупить свои дома. Соответствующее положение Конвенции утверждает, что «никто не может быть лишён своего имущества иначе как в интересах общества…». Суд был должен определить значение слов «интересы общества» в случае герцога и лейбористского правительства. При этом он использовал выражение «социальная справедливость» не меньше четырёх раз.

813

Решение от 21 февраля 1986 г.

Привожу самые значительные отрывки. Обратите внимание на ссылку на «социальную справедливость».

«Не может быть прочитано в английском выражении „в интересах общества“, что передаваемая собственность должна быть помещена в пользование широкой публики, или, что сообщество в целом, или даже его существенная доля, должно прямо получить выгоду от принятия. Принятие собственности во исполнение политики, рассчитанной на увеличение социальной справедливости внутри сообщества, может должным образом быть описано как осуществляющееся „в интересах общества“. В частности, справедливость правовой системы, управляющей договорными правами или правами собственности частных сторон,— вопрос общественного значения, и потому законодательные меры, предназначенные установить такую справедливость, способны быть „в интересах общества“, даже если они включают принудительную передачу собственности от одного индивида другому».

То же было применено к компенсации, которая могла быть меньше полной рыночной стоимости. Суд заявил что Конвенция

«…Не гарантирует, однако, право на полную компенсацию при всех обстоятельствах. Законные цели „интересов общества“, такие, как преследовались в мерах экономической реформы или мерах, предназначенных для достижения большей социальной справедливости, могут требовать менее чем возмещения по полной рыночной стоимости. Кроме того, право пересмотра Суда ограничено установлением, выпадают ли условия компенсации за пределы оценки государством в этой области».

С моей точки зрения, значение этого решения и использованного Судом языка получило недостаточное внимание в новолейбористской Великобритании, кроме как, возможно, в ДМР Клэр Шорт (в противоположность Хилари Бенну). То есть, что права человека, как они ныне защищены законодательством, не так ограничены и уравновешены индивидуальной ответственностью, как настаивают коммунитарии в Кабинете, во всяком случае, когда это ответственность родителей-одиночек и получателей пособия. Напротив, истинная ответственность лежит на индивидах и корпорациях, владеющих истинной экономической властью и чьи права на нестеснённое наслаждение своей собственностью были значительно расширены.

Теперь я обращаюсь к такому аспекту отношений между правами человека и социальной справедливостью.

Взаимное осуществление через борьбу

Одна из причин, по которой меня особенно радуют преподавание и изучение прав человека, состоит в том, что к этой теме можно подойти лишь через множество дисциплин. Юристы всегда будут склонны сводить права человека к просто ещё одному набору позитивных инструментов. Для понимания корней понятия необходимы философы и антропологи. Невозможно уяснить практическое применение и содержание прав человека без сотрудничества с политологами и социологами.

Поделиться с друзьями: