Выученные уроки
Шрифт:
— Ты не понимаешь, Кейт, — злобно выкрикивает он. Меня уже так достало, что он говорит, что я не понимаю; это так раздражает. — Ты не понимаешь, что мне пиздец. Когда дойдет до экзаменов, уроков и всего такого, мне пиздец. Ты не понимаешь, потому что тебе это легко дается.
— Дерьмо собачье! — теперь я зла. — Я чуть задницу не надорвала, зарабатывая эти оценки. Я не какой-то там природный гений, я нахер работала. Твоя проблема в том, что ты даже не пытался!
— Я пытался…
— Нет, ты не пытался! — пришло время указать на его же дерьмо, и я твердо решила рассказать ему все о нем. — Ты ждешь, что тебе все просто так свалится прямо в руки, и, если что-то идет не по твоему плану, ты ничего не делаешь кроме того, что ноешь об этом и придумываешь идиотские планы, как этого избежать! — он расстреливает меня взглядом, но я держусь курса. — Может, ты думаешь, что сможешь избавиться от этого с помощью этой идиотской забастовки или как ты там еще это
— Когда это ты вдруг решила превратиться в мою мать?
— Наверное, когда ты решил вечно оставаться ребенком. Подрасти, наконец, нахер, Джеймс!
Несколько секунд висит мертвая тишина, и мы просто смотрим друг на друга. Я не знаю, между нами словно беззвучная борьба. Я только секунду сдерживаю себя, прежде чем забрать у него мою сумку.
— Значит так? — спрашивает он, когда я натягиваю ее на плечо.
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь.
Еще одна долгая пауза, и затем я углом глаза вижу, как он качает головой:
— Ну и ладно, — вяло говорит он, а потом словно усмехается. — Ну и нахер ладно.
Дверь громко хлопает, когда он выскакивает вон, и я даже не вздрагиваю. Ну и ладно — это так по-Джеймсовски. Что вообще это значит? Ну и ладно?
Что ж, ну и нахер ладно и с тобой.
Господи, он меня с ума сводит. Всего несколько недель назад он звал меня замуж, конечно он был обдолбан обезболивающими в то время, но все равно. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, так ведь говорят… Не только это, он еще и сказал, что любит меня. Он никогда не говорил этого раньше и точно не говорил этого после. Но он точно сказал это один раз, и, может, я была наивной, когда думала, что он действительно имел это в виду. Определенно это я была дурой, потому что Джеймс никогда не изменится. Он всегда будет думать сначала о себе, а потом о других, и я никогда не смогу этого изменить.
Я должна быть была дурой, что думала, что это сработает.
========== Глава 46. Скорпиус. В шестнадцать, в напряжении ==========
Я никогда не был популярным.
На самом деле, сколько себя помню, я был полной противоположностью. Я не рос среди других детей, и моему положению в обществе, которое сложилось в школе, вряд ли можно позавидовать. Я даже не думаю, что это меня особо волновало; недостаток друзей — это то, с чем я вырос и к чему привык. Тяжело скучать по тому, чего у тебя и не было, поэтому, думаю, я просто перестал это замечать. В любом случае это не имело значения, потому что все вокруг меня были идиотами.
Кроме одной девочки, которая была более чем далека от идиотизма.
У Роуз никогда не было проблем с приобретением друзей. Она пришла в школу, уже зная многих, и быстро сошлась с теми, кого не знала. Люди хотели быть ее друзьями, и, хотя было очевидно, что многие больше очарованы легендами об ее родителях, чем ей самой, она не обращала особого внимания. Она была популярна. Я думаю, для некоторых людей популярность имеет значение. Теперь я понимаю, что ее впервые по-настоящему заметили тогда, учитывая, что она пришла из огромной семьи. Так как в ее семье, кажется, мало потакают детям за геройское прошлое их родителей, я представляю, как она была растеряна, попав во весь этот круговорот. Не говоря уже о том, конечно, что я теперь знаю, что она не так уж и ладила с другими детьми из своей семьи. Не то чтобы я знал их всех особенно хорошо, но по тому, что я знаю, я не могу сказать, что могу ее винить. Те, кого я знаю — зациклены на себе, избалованны, и особенно милыми их не назовешь. Ну, кто-нибудь может сказать, что и Роуз в точности такая же, и, может быть, она и может такой быть, но у нее, по крайней мере, есть оправдание. По крайней мере, когда она относится к кому-то, как к человеку ниже себя, то это лишь потому, что это правда. Я не представляю, как можно быть такой умной и при этом терпеть таких людей, как ее кузены. Они меня раздражают, а я ведь и вполовину не так умен, как она.
Но, если посмотреть на них снаружи, легко понять, почему люди их так обожают.
Я не думаю, что кто-нибудь из них понимает (или хотя бы допускает), что они настолько похожи. Может, это из-за того, что они часть большой семьи, или, может, просто потому, что это у них от родителей, которые спасли мир, но у всех них яркие характеры. Особенно у Роуз и Джеймса. Они оба значительны во всем, что делают, у обоих такие заметные характеры. Я думаю, именно поэтому они друг друга и ненавидят (или притворяются, что ненавидят). Очевидно, что у них глубоко закоренившийся соревновательный комплекс, потому что все, о чем они думают, это как быть значительнее или заметнее. Вот почему они такие исключительные. Но, так как это больше чисто автоматическая реакция, я думаю, они словно думают, что должны друг с другом бороться. Но, когда доходит до дела, они смешно друг друга защищают, так что, думаю, их так называемая «ненависть» — просто показуха.
Поэтому я уверен, что, если бы они были более благосклонны, Роуз и Джеймс шикарно бы поладили и захватили мир, если б захотели.Но они никогда не доставят друг другу такого удовольствия.
Джеймс обожает над ней издеваться, а Роуз, ну, Роуз нужны люди, которые не будут выражать желания бороться с ней за власть. Вот почему они с Алом так хорошо ладят. Он сделает все, что бы она ни сказала, и даже никогда с ней не спорит, по крайней мере, не так, чтобы она не смогла его заставить думать по-другому. Я полагаю, что так было всю их жизнь. Он, наверное, всегда делал то, что она говорила, и я хотел бы поспорить, что он, вероятно, не раз попадал в неприятности, виновницей которых была она. Даже когда они были маленькими, я представляю, сколько раз она втягивала его в многочисленные истории, потому что он, скорее всего, никогда не задавал ей вопросов, когда она ему что-то говорила. И именно это ей нравится. И, наверное, думаю, что поэтому ей нравлюсь я. Если честно, мне кажется, ей нравится ссориться, и иногда я уверен, она наезжает на меня специально, но вообще, думаю, ей нравится, что я не пытаюсь управлять ситуацией вместо нее. Она любит командовать и любит, когда все идет, как она хочет, и когда люди делают то, что она говорит. К счастью для нас обоих, я и не знал бы как командовать, даже если бы вдруг попытался.
Думаю, это некоторые из причин, почему ей всегда легко было быть популярной. Она любит власть, которую дает популярность, и она обычно всегда была на самой вершине, по крайней мере, своего курса. Люди стекались к ней толпой. Ей даже не нужно было ничего делать. И вот такой была ее жизнь последние несколько лет.
Так что вы можете только представить, как тяжело ей было, когда все это рухнуло.
Я полагаю, она сама это заварила. Во всяком случае, она так сказала. Что-то про девчоночьи правила и тому подобную херню, которую я не понимаю, и вообще-то мне на нее плевать. Думаю, это началось с Дэвида Джордана, из-за того, что Роуз решила начать встречаться с ним, после того как он порвал с ее лучшей подругой. Я лично не вижу в этом проблемы, ведь технически Элизабет и Дэвид разошлись (единственная проблема, которую я вижу это то, что он придурочный мудак, который ни хрена не знает, потому что держит свою голову в своей же жопе так глубоко, что, наверное, и солнечного света никогда не видел), но, оказалось, в Девчоночьем Мире это какой-то непростительный грех.
И так и было. Долгое время.
Роуз потеряла всех своих друзей. Не только Элизабет отвернулась от нее — все девчонки. И ей приходилось смотреть, как ее популярность тает. Я думаю, что должен быть за это благодарен, потому что, если бы ни то, что у нее не было друзей, она, наверное, никогда не отчаялась бы до такой степени, чтобы начать со мной говорить. Да, я не дурак. Я не представляю, чтобы она вдруг начала общаться со мной, потому что, мол, у нее такое доброе сердце, и она такая лапочка. Ей было скучно, она отчаялась, и это сработало в мою пользу. Так что, может, мне стоит поблагодарить Дэвида Джордана. А может, и нет. Мне хочется его вместо этого проклясть.
Теперь все по-другому, тем не менее. Она помирилась с друзьями и медленно, но верно снова становится лидером их группы. Я думаю, это просто естественная для нее роль, так что, когда она скажет прыгать, ее только спросят откуда. Люди сами становятся за ее спиной, и, когда я уже не за границей всего этого, я вижу это даже еще яснее, чем раньше.
Но что теперь со мной?
Ну, трудно сказать на самом деле. По правде, я немного переживал, что, если она помирится с друзьями, то решит, что я ей больше не нужен. Или это, или же она решит, что я создаю помехи для ее новообретенной популярности, и бросит меня, объяснив все случившееся временным помешательством. Но она этого не сделала. Пока, во всяком случае. Главная проблема в том, что наши семьи все еще хотят нашей смерти — моя немного больше, чем ее. Ее отец предпочел бы убить меня своими собственными руками, уверен, но, как оказалось, ее мама хорошо поработала над тем, чтобы его немного приглушить. По крайней мере, Роуз больше не получает писем с угрозами совиной почтой. Я же, в свою очередь, раз в неделю получаю весточку, сообщающую, что я позор, мерзость и разочарование — все от дедушки, конечно, который уже успел вычеркнуть меня из завещания и отречься, так что я действительно не понимаю, почему он считает нужным продолжать мне писать о том, как он меня презирает. Я уже давно уловил общую идею, спасибо.
Но я даже не знаю, что теперь делать со свежевернувшейся популярностью Роуз. Все еще не закончилось совсем, но определенно теперь все по-другому. Не то чтобы она меня игнорировала на публике, потому что она этого не делает, но у нее теперь остается на меня меньше времени. Она снова сидит с подружками и иногда уговаривает меня сесть с ними. Но даже если я это и делаю, она большую часть времени проводит с ними, больше смеясь и сплетничая с девчонками, чем разговаривая со мной. Это нормально (я полагаю), но ведь никто не сказал, что мне должно это нравиться.