Выученные уроки

Роуз, похоже, решила, что эта идея смехотворна, потому что она это и делает — смеется, я имею в виду.

— Да, конечно. Ты себе представляешь последствия этого?

— Ну, один из вас точно умрет, — довольным тоном говорит Ал. — Хотя я не уверен кто.

— Значит, она устраивает вечеринку? — спрашиваю я, и я говорю тихо, потому что ну вот такой вот я трус. Роуз и Ал перестают дразнить друг друга и смотрят на меня явно непонимающе.

— Ну да, — говорит Роуз и оглядывается на Ала, тщетно стараясь сделать это незаметно. — Они, наверное, подождут конца учебного года, чтобы мы с Хьюго смогли прийти.

Я киваю и стараюсь не выказать свою заинтересованность:

— И ты можешь пригласить кого-то с собой, так?

Тут Роуз снова смеется. Я чувствую себя придурком и не знаю, какого черта моему языку понадобилось произносить хотя бы половину всего того дерьма, что он говорит. Ал выглядит повеселевшим, хотя это больше похоже на коварство и злость, что странно, потому что обычно вроде бы это Роуз занимает такую позицию.

Когда я немедленно не присоединяюсь к смеху, Роуз понимает, что я серьезно, и выглядит перепуганной.

— Слушай, я не сделаю этого, понимаешь? — быстро говорит она — Боже, ты можешь себе хотя бы представить, какую это вызовет реакцию?

— Что «это»? — спрашиваю я, и я не знаю, раздражен ли больше или оскорблен. Оба чувства кажутся логичными.

— Ну, если моя мама станет чертовым министром магии, я не смогу привести на ее первое публичное мероприятие внука Люциуса Малфоя, как можно?

— Я вообще-то уверен, что весь мир уже знает, — отвечаю я немного горячее, чем хотел. — Вряд ли для кого-то это будет сюрпризом.

— Да, вот только мой папа, наверное, сломает тебе шею, и, если этого будет недостаточно, придет кто-нибудь из лагеря твоего дедушки и закончит эту работу, уверена, — она снова смеется и качает головой. — Одно дело, что люди знают, а другое — вот так вместе появиться на публике.

Значит, она стыдится. Это вполне видно по тому умудренному жизнью и сверхнебрежному тону, которым она говорит об этой возможности. Я такой гребаный придурок.

Один человек кажется очень развлеченным этим разговором — это Ал, который смотрит с той же самой полуухмылкой, которая не сходила с его лица с той секунды, как он завел разговор о вечеринке. Мне ужасно хочется ударить его в нос, но не думаю, что смогу достать его через Роуз.

— Слушай, — сказала она, и ее голос стал немного нежнее. Она изо всех сил старается не казаться очень развлеченной этой придурочностью. — Может, это не самая лучшая идея ни для кого, замешанного в это дело, если мы появимся вот так на публике. Но, может, ты мог бы… Я не знаю, мог бы прийти к нам на ужин как-нибудь летом? — она пожимает плечами как раз в тот момент, когда ее кузен взрывается смехом. Роуз пронзает его взглядом сузившихся глаз, словно что-то говорит ему на тайном языке. Он ржет еще громче и качает головой.

— Ой, да брось, Роуз! Ты это представить можешь? Воскресный ужин в Норе? Все просто умрут!

— Ох, заткнись, — грозно сказала Роуз, и я думаю, на моем лице написано расстройство, потому что она хмурится и хватает мою руку под столом. — Не обращай на него внимания, — сказала она мне, и я не говорю ей, что стараюсь игнорировать его уже на хрен вечность. — Ты можешь прийти в мой дом, если захочешь, ясно? Моему папе придется с этим смириться, — она берет мою руку под столом и кладет ее на свои колени, прежде чем ободряюще мне улыбнуться.

— О, на хер, блин, — Ал закатывает глаза. — Не думаю, что хочу блевануть на свои книги.

— Тогда уйди куда-нибудь, — многозначительно сказала Роуз, перед тем как снова обменяться с ним взглядами. Она снова мне улыбается, и я ужасно хочу ее поцеловать. Но я, конечно, не делаю этого по двум разным причинам, и не самая маловажная из них та, что она только что сказала, что ей стыдно появляться со мной на публике. Ее кузен, кажется, следует ее инструкциям, потому что он поднимается и оставляет нас одних, забирая с собой книгу по Зельям.

— Не обращай внимания на Ала, — говорит Роуз, едва заметив, что он вообще ушел. — Он несчастен и любит делать других несчастными тоже.

— И почему он несчастен?

Она закатывает глаза:

— О, ну знаешь, как обычно… Ему шестнадцать, он сексуально озабочен, и ему некого трахнуть, — она говорит это так бесстрастно, что трудно поверить, что она не о чем-нибудь другом, вроде списка зелий для ее практики.

— Я могу его понять, — я даже не понимаю, что на меня нашло и заставило это сказать, но я выпалил это, прежде чем успел проглотить свои слова. Если бы у меня была манера краснеть, то сейчас я был бы уже весь красный, но я не краснею, так что все в порядке.

Роуз, со своей стороны, лишь приподняла брови и слегка покачала головой:

— Нет, не можешь, — сказала она тоном, который не слишком приличен для нормальных пятнадцати— или шестнадцатилетних подростков, обсуждающих секс. — Ты мог бы трахнуть меня уже давно, ты сам выбрал этого не делать.

Хорошо, что я ничего не ел в этот момент, потому что я уверен, что я бы поперхнулся. Даже так я долго кашляю, а Роуз смотрит на меня с любопытством, и на ее губах играет почти веселая усмешка.

— Теперь лучше? — спрашивает она, когда я, наконец, откашлялся. Я уныло смотрю на нее и пытаюсь понять, как она умудряется оставаться настолько собранной в такой момент. И только тут я понимаю, что моя рука все еще на ее коленях. И мое внимание тут же переключается на то, как очень медленно, но очень обдуманно, она продвигает своей рукой мою под подол ее юбки и вверх по бедру. Я ничего не говорю, но не сопротивляюсь, так что она продвигает ее еще выше по голой коже.

— Ты мог бы, ты ведь знаешь? — тихо говорит она, оглядываясь на несколько занятых столов в библиотеке, чтобы убедиться, что никто не обращает внимания, или же пытается привлечь внимание. С Роуз никогда точно не скажешь. Она снова смотрит на меня, кокетливо и решительно. — Трахнуть меня, я имею в виду. Мы могли заняться сексом, так? Если бы ты захотел, — где-то посередине этой краткой речи решительное выражение лица сменилось на застенчивое и скованное. Но все же она продолжает, — Ты ведь это знаешь, так?

Мой лоб входит в контакт с деревянной столешницей библиотечной парты в ту же секунду, как мои пальцы прикасаются к ее трусикам. Она смеется, и я выдергиваю руку, будто меня обожгли.

— Ты такой смешной, Скорпиус, — весело сказала она, выпрямляясь и поправляя юбку.

— Если под «смешной» ты имеешь в виду «жалкий», — бормочу я, сдвигая ноги поближе, и благодарю стол за то, что он иногда может скрывать ужасно стыдные вещи.

— Нет, смешной, — утверждает она, проводя пальцами сквозь волосы на моем затылке и скользя ими по моей шее, пока я продолжаю лежать лицом на столе. — Ты не такой как все…