Выученные уроки
Шрифт:
— Обеспечь нас приглашением, — отвечает она.
— Ну, конечно, вы приглашены, дорогая, — отвечаю я, копируя ее сарказм.
Кейт пытается выглядеть серьезной, но не может. Она недоверчиво смеется и качает головой:
— Пожалуйста, никогда так больше не говори.
Она закатывает глаза и встает, и я решаю хотя бы попытаться:
— Не хочешь найти склад для метел или вроде того? — невредно сказать все прямо.
Но Кейт, кажется, не настроена:
— От тебя воняет как от носков моего брата, - серьезно отвечает она.
— Ну так, дай мне пароль от ванной префектов, и мы сможем принять душ…
— Или же, — прерывает она меня, — ты отнесешь свою потную задницу в гриффиндорскую
— Не понимаю, зачем люди вообще убивают зайцев, — отвечаю я, не обращая внимания на ее предложение подрочить. — Я имею в виду, на свете столько животных, зайцы ведь довольно безобидны.
— Ты идиот, — она пнула меня в лодыжку и ушла. Ну и черт с ней.
Позже вечером, после того, как я последовал совету Кейт и принял душ, я сидел в гостиной и пытался хотя бы прикинуться, что делаю домашнее задание по истории. И это раздражает, потому что мое время в Хогвартсе истекает, а это значит, что «история», которую мы изучаем, где-то двадцатилетней давности. И это означает, что я должен сидеть и читать главу, посвященную какой-то там херне, которой мой отец занимался в Отделе Тайн, когда ему было четырнадцать. Или пятнадцать. Не знаю, не обратил внимания. И все, что я читаю, расплывается у меня перед глазами, потому что мне на самом деле плевать, если честно.
После того, как я прочел одно и то же предложение уже в двенадцатый раз, я, наконец, сдался и начал рисовать квиддичные схемы на полях книги. Я даже не заметил, что ко мне подошли, пока какой-то голос не пропищал рядом:
— Привет, Джеймс!
Это Луи. Он уже одет в пижаму и выглядит невероятно довольным.
— Смотри, что папа прислал! — восторженно сказал он, протягивая мне книгу. Я взглянул на название, “101 самый великий момент в квиддиче”. На обложке портрет Йозефа Вронского, направляющего метлу вниз. Луи выглядит таким счастливым из-за этой книги, что я даже не пытаюсь над ним подшутить.
Вместо этого я сказал:
— Это действительно круто, — со всем энтузиазмом, который только смог собрать.
— Я знаю! И смотри, что там есть!
Луи положил книгу на стол и открыл ее. К моему удивлению (и веселью), в книге не только просто страницы. Она открывается в виде миниатюрного квиддичного поля, поднимающегося со страниц. Заголовок в верхнем углу означает — Великий Момент Номер 1, и это оригинальный финт Вронского, и я с удивлением увидел миниатюрные фигурки Вронского и его сокомандников на метлах, сражающихся за победу. Матч как будто происходит на самом деле, и это круто вот так его смотреть. Вронский направляет метлу прямо вниз и на полной скорости летит к земле, его оппонент у него на хвосте. Тут, конечно, Вронский меняет направление и поднимает свою метлу вверх, а второй Ловец врезается прямо в землю.
— Ух ты, Луи, это действительно классно, — честно сказал я.
Луи лишь горячо кивнул, его светлые волосы разлохматились.
— Так что, если захочешь, можешь посмотреть ее для идей, — продолжает он. — Для квиддичных матчей, понимаешь?
Интересно, видел ли он эти схемы на полях моего учебника?
— Спасибо, приятель.
Луи улыбается. Я рад, что, хотя бы кто-то один из моей семьи меня все еще любит. Даже если это одиннадцатилетний малыш. Луи было хреново в последнее время — пойти в школу, пытаться завести друзей, привыкнуть ко всему, да еще и его новая племянница (которая теперь, я практически уверен, занимает все время его семьи). Так что неудивительно, что он так счастлив, что его отец хоть что-то ему прислал, даже если это книга.
Хотел бы я так радоваться хоть чему-нибудь, что сделал бы мой отец.
— Тебе так повезло, тебе приходится учить такие
классные вещи, — Луи залез с ногами на стул рядом со мной и склонился над моим учебником. Вот теперь он точно заметил схемы, но он читает текст.— А нам приходится учить про гоблинскую революцию в четырнадцатом веке и все такое.
— Ну, давай, — я протягиваю ему учебник. — Если тебе интересно, возьми и прочитай. Уверен, родители тебе этого не рассказывали, — я не могу скрыть оттенка горечи в своем тоне. Хотел бы я, чтобы это было не так, потому что кажется, будто мне не насрать на то, что мои родители делали или делают. А мне определенно насрать.
— А, я уже знаю это, — сказал Луи, проглядев страницу. — Это когда умер Сириус Блэк.
— А? — я взял книгу назад и перелистал страницы. И да, действительно, через где-то четыре страницы говорится о Сириусе Блэке и о том, что его не реабилитировали еще года два после смерти. Какого хрена Луи знает больше об этом дерьме, чем я? Меня нахер назвали в честь этого человека, черт побери!
— Ага, — продолжает Луи. — Ты ведь знаешь бабушку Тедди? Ее сестра его убила. А потом она убила маму Тедди тоже.
— Откуда ты знаешь? — я даже не поднимаю головы, перечитывая строчки о смерти Сириуса Блэка.
— Папа рассказывал давным-давно, - пожимает он плечами, будто это ничего не значит.
Теперь сказать, что я зол будет большим преуменьшением. Я более чем зол. Какого черта мой одиннадцатилетний кузен знает об этом дерьме больше, чем я. А, да, потому что мои родители - идиоты, которые никогда ничего нам не рассказывали.
Луи сказал что-то о том, что пошел спать, и я едва поднял руку в понимающем жесте, пока продолжал читать. Я злюсь все сильнее и сильнее от того, что я ничего не знаю обо всем этом. И что делает все еще хуже, моя мама тоже там была, в ту ночь в Отделе Тайн, я имею в виду. Не говоря уже о моих тете и дяде, даже о Луне и Невилле. И что я об этом знаю? Ничего. И после этого мой отец имеет наглость брюзжать, что мы не благодарны им за то, что они для нас сделали. Как будто мы вообще об этом знаем.
Я так ненавижу своих родителей иногда.
Я ненавижу всю эту хрень про то, как надо быть Поттером, быть совершенным. Дерьмо собачье. Люди думают, мои родители святые, но они их даже не знают. Они не знают, какими нечестными и злобными они могут быть. И мне плевать, что говорит отец, он не убедит меня, что хоть чуток беспокоится о том, что происходит со мной или в моей жизни. Он волнуется только, когда я начинаю выставлять его в плохом свете, и вот тогда он превращается в настоящего супергада. Ну и отлично, потому что, как я уже говорил, ему не придется за меня беспокоиться, когда закончится этот год. Я уберусь из его дома и с его дороги навсегда, и тогда ему больше не придется прикидываться, что ему не наплевать.
Боже, я говорю, как Роуз.
Но я не могу перестать. Это правда. Роуз даже не понимает, как ей повезло. Она думает, что ее родители такие ужасные, но они не так уж и плохи. Они по-настоящему заботятся о ней и поддерживают ее. Им дейстивтельно интересна ее жизнь. И ее отец безмерно круче, чем мой. Я думаю, что должен быть рад, что у меня хотя бы нормальные крестные есть. Ее отец написал мне длинное письмо, в котором убеждал не волноваться из-за драки, и что это было благородно, заступиться за Роуз. Он рассказал, как сам многократно попадал в истории после того, как слишком остро на что-то реагировал. Он даже рассказал, как на него в обратку сработало заклинание, и ему пришлось кашлять слизнями после того, как кто-то в первый раз назвал тетю Гермиону грязнокровкой. Он ни разу не сказал мне, что я неблагодарный, избалованный, эгоистичный маленький негодяй, который не ценит всего, что для него сделали.