Выученные уроки
Шрифт:
— Видел, во что Сюзи была одета сегодня на обеде? — спросила она ни с того ни с сего, рассеянно проводя пальцами по локонам и пытаясь их распутать. — Я имею в виду, серьезно, неужели она действительно думает, что это прилично?
Я пытаюсь вспомнить, а видел ли я Сюзанну за обедом. Обычно я не обращаю на нее внимания, потому что считаю ее несколько раздражающей. Да, я видел ее, она сидела с Джастином, конечно, и они оба снова были отвратительно невыносимы. Не могу вспомнить, во что она была одета, поэтому просто качаю головой в ответ на вопрос Роуз.
Она издала вздох отвращения:
— Она выглядела как полная шлюха. Не могу поверить, что у него нет претензий по этому поводу.
Я могу. Джастин точно не самый
Похоже, она еще сильнее злится на них в последнее время, и, думаю, это связано с тем, что она помирилась со своим кузеном. Они снова лучшие друзья, и он, наверное, что-то рассказал ей (подозреваю, о Меган Томас, но я не спрашивал), что дало повод ненавидеть их еще больше. С другой стороны, ее кузен ненавидит меня. Не то чтобы он в этом признался, нет, конечно, но он не упускает возможности побуравить меня взглядом или посмотреть с видом «Я тебя убью». История стара как мир, думаю, во всяком случае, стара, как наши родители — Поттеры и Малфои должны друг друга ненавидеть. На самом деле, у меня никогда с ним раньше не было проблем, и не думаю, что у него со мной были (кроме квиддича, конечно). Его брат — немного (очень сильно) сволочь, а его младшая сестра выглядит так, будто ее начнет раздражать все, если я вдруг с ней заговорю. Но вот у Ала вроде никогда не было со мной проблем.
До настоящего времени.
Я знаю, он ее лучший друг, и она уверяет, что они никогда в жизни ничего друг от друга не скрывали. Предельно честны с самого рождения, вот как она это назвала. И все равно, я хотел бы, чтобы она некоторые вещи от него скрывала, например, это. Я знаю, он просто заботится о ней, и думаю, я не могу его винить. Уверен, он не думает, что я по собственной воле стану рисковать своей жизнью, банковским счетом и именем семьи без какого-то скрытого мотива, но никаких мотивов нет. Она мне просто нравится. Очень. И я ей тоже нравлюсь. Но, думаю, ему этого недостаточно.
После месяцев бойкота он теперь едва оставляет ее наедине. Он старается сесть с ней на каждом уроке, эффективно обрубая каждый шанс, что я вдруг мог бы сесть рядом, и сформулировал целый план, чтобы убедить Роуз, что ему нужна помощь с СОВами, чтобы она учила его почти каждый вечер. Это удар ниже пояса, потому что он знает, что эта хрень — ее слабое место. Он знает, что она бросит все, если решит, что он хочет учиться, и ему нужна ее помощь. В конце концов, она любит помогать другим людям с учебой. Конечно, я знаю это и знаю, что это ниже пояса, потому что это было моим собственным планом, который я воплотил несколько месяцев назад. И он великолепно сработал. Роуз все еще находит время помогать и мне учиться, хотя мы едва открываем книги в последнее время. Сегодня просто случайность, и все потому, что я действительно провалил последний тест по Уходу за магическими существами.
Но теперь она закончила.
Какую бы неприязнь не испытывал ко мне ее кузен, это он и только он. Не похоже, чтобы ее волновало его мнение, во всяком случае, не так, чтобы поменять что-то между нами. Не то чтобы я на самом деле знаю, что происходит между нами, учитывая то, что мы именно об этом до сих пор не говорили. Не думаю, что это вообще имеет значение. Даже если бы она сказала, что я ее парень (а она определенно не скажет), я ведь все равно не смогу даже заговорить с ней при других, не говоря уже о том, чтобы взять за руку или положить руку на плечо. Мы должны быть совершенно скрытны во всем, так что у меня, думаю, нет выбора кроме как довольствоваться тем, что есть. Я не могу жаловаться, это
все равно больше, чем я вообще когда-либо предполагал получить.— Так чем ты хочешь теперь заняться? — спрашивает она и, похоже, пытается кокетничать. Конечно, ни один из нас достаточно хорошо не специализируется в кокетстве, но я, по крайней мере, вижу, что она пытается, так что какая разница.
Я пожимаю плечами.
— Не знаю.
Я хочу держать тебя за руку и провожать в Гриффиндор.
Роуз вздыхает, громко и наигранно. Ее ступня нетерпеливо подрагивает и стучит по моему колену. Она не слишком озабочена скукой, ее мозг слишком быстро работает, чтобы скуке потакать.
— Ну, если ты не хочешь учиться…
— Я не сказал, что не хочу учиться, — тут же поправил ее я. — Я просто не хочу учить это, — от отвращения я ударил идиотскую книгу кулаком.
— Жаль, что именно это тебе и надо учить, — вздыхает она. Но она не настаивает на этом; вместо этого она начинает крутить свою палочку на парте, глядя, как та вертится.
Я протягиваю руку и останавливаю это. Она смотрит на меня, когда моя рука накрывает ее, но ничего не говорит и не отдергивает руку. На самом деле, она разворачивает ее так, что ее ладонь теперь в моей ладони. А потом она улыбается.
— Расскажи мне секрет.
Я беспокойно нахмуриваюсь:
— Я не знаю никаких.
— Расскажи мне что-нибудь о себе.
Я не хочу играть в эту игру. Не то чтобы я ей не доверяю, я не люблю говорить о себе. Это заставляет меня чувствовать себя странно, а мне не нужно быть еще более странным рядом с ней. Когда я не говорю ничего, она поднимает свою вторую ногу и тоже кладет мне на колени. Бессознательно я подхватываю ее свободной рукой.
— Я не знал, что мой отец был Пожирателем Смерти, пока не пошел в школу, — я не знаю, зачем это сказал, и мне сразу же захотелось забрать свои слова обратно и проглотить их. Но я не могу, конечно.
Роуз смотрит на меня с тревогой. Она недостаточно быстро успевает скрыть гримасу ужаса на своем лице, хотя уже спустя секунду пытается ее прогнать. Она сглатывает, и, когда, наконец, заговаривает, я вижу, что она пытается придумать ответ получше для этой ситуации.
— Но он ведь не был настоящим Пожирателем?
Я пожимаю плечами и смотрю вниз на стол. Я не хочу видеть ее реакцию на следующее признание.
— Он должен был убить Альбуса Дамблдора.
Я может и не вижу ее реакции, но одна моя рука держит ее руку, а вторая лежит на ее лодыжке, поэтому я чувствую ее шок по тому, как напряглось ее тело. Спустя секунду я слышу, как она сглатывает и говорит:
— Но он не убивал.
Я снова пожимаю плечами:
— Только потому, что слишком испугался.
— Может он не слишком испугался, — спорит она со мной. — Может он просто знал, что это неправильно.
— Ты слишком к нему добра.
Я не хотел, чтобы это прозвучало так горько. На самом деле я даже не знаю, откуда взялась эта внезапная горечь. У меня не так много обид на своего отца. Может он и не выиграет каких-то там наград в ближайшее время, но он, по крайней мере, старается, я думаю. Я всегда просто принимал это. Но думаю, что я в обиде на него, по крайней мере, в одном. Больше всего на свете меня раздражает то, что он даже не озаботился тем, чтобы мне все рассказать. Я узнал, что он был Пожирателем Смерти, когда какие-то идиоты из моего общежития сказали мне это, когда я был на первом курсе. Ни у кого из них не было родителей-Пожирателей, только деды и другие старики из семей. Я был единственным, у кого отец — Пожиратель. Сначала я пытался притворяться, что это неправда, но старый разговор моих родителей, который я когда-то случайно услышал, всплыл в моей памяти, и я понял, что это правда. Я слышал своими ушами несколько лет назад, но тогда не понимал, что это значит: отец сказал матери, что он должен был убить Альбуса Дамблдора, и он почти это сделал.