We began it all

Норму беспокоит спина, в течение дня очень устают ноги, и под вечер она выглядит вымотанной, даже если не перенапрягалась. Норман сидит рядом с ней январскими вечерами, сочувственно гладит её щиколотки, аккуратно разминает ступни, чтобы принести хотя бы какое-то облегчение. Иногда в процессе массажа, они разговаривают; иногда мама просто дремлет. Дилан время от времени появляется на пороге комнаты и смотрит на них оттуда, не рискуя приближаться. За окном валит снег, в непривычно больших для Орегона количествах. В доме тепло и тихо. Норман не верит, что так будет продолжаться долго.

хХхХх

В конце января, происходят два основных события, влияющие на жизнь Нормана.

Первое – на плановом УЗИ. Норман слушает сердцебиение плода, держа маму за руку. Та, прикрыв глаза, вслушивается в урчащие звуки новой жизни тоже. Доктор жизнерадостно вещает, что ребёнок в полном порядке, и Норману это даже слегка странно. Если малыш из Бэйтсов – ‘полный порядок’ не совсем те слова, что характеризуют его.

– Хотите знать пол? – уточняет врач, так же широко улыбаясь.

Норман и Норма переглядываются и синхронно кивают друг другу.

– Да, пожалуйста, – просит мама; Норман сжимает её руку крепче и весь превращается в мольбу «Только не мальчик, только не мальчик, только не мальчик…». Доктор передвигает аппарат на животе Нормы чуть-чуть, чтобы продемонстрировать им наглядно что-то на экране.

– Видите? – указывает он, и Норман притворяется, что да. Норма робко кивает. – У вас скоро будет дочка, Норма.

Девочка, думает Норман, пока волна облегчения, целый неуёмный шквал, омывает его; это настолько мощное приятное чувство, что на какую-то долю секунды он чувствует слабость в коленях, прежде чем берёт себя в руки и улыбается. Он прижимает тыльную сторону маминой ладони к губам, поздравляя.

Девочка. Сестрёнка. Дочка.

хХхХх

Дилан ждёт их в коридоре, и беспокойно вскакивает, стоит им выйти из кабинета. Норман вспоминает, как сам вёл себя схожим образом, во время первого приёма.

– Как, – начинает Дилан, и его голос неуверенно подрагивает. – Как вы?

– Она на своём месте и полностью здорова, – отзывается Норма, глядя при этом лишь на Нормана почти застенчивым взглядом, словно говоря ему: гляди, какие мы обе молодцы! ты гордишься нами?

– О, отлично! – радуется Дилан, коротко пожимая плечо матери и тут же быстро отступая. Затем, его глаза открываются шире. – Стой, ‘она’? Это девочка?

Норма утвердительно улыбается, и Дилан глядит на её улыбку, затем на её живот, снова на улыбку и снова на живот, скачет взглядом вверх-вниз, вверх-вниз, с видом человека, ставшего свидетелем библейских чудес. Эта картинка почти нелепа, и когда она затягивается, Норман утягивает маму к выходу, оставляя всё ещё впечатлённого известием Дилана позади, пока тот не спохватывается, бросаясь следом.

Норман садит маму в машину, заботливо помогая устроиться удобнее, и просит Дилана, который нынче за рулём, поторопиться, чтобы успеть довезти Норму домой, в безопасность и тепло, до начала обещанного синоптиками снегопада.

хХхХх

И это – второе событие. Точнее, его предпосылка.

хХхХх

Вечером, как и было предсказано, погода начинает серьёзную истерику: ветер усиливается, снег совершенно выходит из-под контроля. Вовне дома, кажется, начался конец света.

Норма усаживается у окна в мягком кресле, закутавшись в плед, и смотрит с восхищением и каким-то суеверным ужасом, как штормит снаружи. Непогода имеет обыкновение завораживать. Норман устраивается с учебником неподалёку от матери и притворяется, будто занимается.

– Детка, погляди-ка! – вдруг окликает его Норма, подаваясь ближе к стеклу и щурясь в перемешанную со пляшущим в воздухе снегом темноту. – Мне кажется, или внизу остановилась машина? Кажется, она застряла. Машина на самом деле там?

– Как она вообще проехала в такой снегопад? – изумляется Норман, послушно приглядываясь в направлении, указанном матерью, и действительно обнаруживает на занесённом подъезде чужое авто, с уже погашенными фарами. У них не было клиентов уже почти полтора месяца.

По такой погоде кажется, однако, что путешествовать могут только черти. Норман не знает, чего ждать от постояльцев в такой час.

– Я пойду, спущусь, – оповещает Норма, поднимаясь бойко, но с лёгкой неуклюжестью беременности. – Может, нужно разместить клиентов. Может, оказать помощь или просто указать направление. В любом случае…

– Ну уж нет, – вскидывается Норман моментально, осторожно возвращая мать обратно в кресло. – Прекрасные дамы в интересных положениях остаются дома, – улыбчиво поясняет он, когда Норма строит недовольное лицо. – Серьёзно, мама. Я сам схожу и всё устрою. А ты побудь здесь, чтобы я не волновался, что ты простынешь, или поскользнёшься, или…

– Я поняла, – шикает на него Норма с шутливой ворчливостью. – Я немощная, а ты герой. Давай, иди уже, не заставляй посетителей ждать. И будь осторожнее! – кричит она ему вслед, когда он уже убегает, на ходу застёгивая парку поверх свитера. – Я пришлю твоего брата помочь тебе!

хХхХх

Как оказывается, клиент всего один. Молоденькая девчушка, не старше двадцати двух лет, чуть нервно оглядывающаяся за плечо каждые три минуты, словно в ожидании преследователей, при параде, с охотничьими псами и ружьями. Её зовут Мари Сэмюэлс, и пауза, которую она делает, прежде чем вписать это имя в книгу, заставляет Нормана чуть усомниться в истинности.

Она миловидная даже в стрессовом состоянии, а уж когда Норман проводит её в номер, пока Дилан разбирается с документами, и девушка немного согревается, успокаивается и начинает несмело улыбаться, то становится лишь симпатичнее. У неё короткие светлые волосы, короче, чем у мамы, и иного оттенка – почти белого. А глаза – тёмные и беспокойные. Норман находит её очень хорошенькой и привлекательной, но ничего запредельного.

Поэтому, когда чуть позже, уже заселившись, она ловит его за рукав и просит, не затруднит ли его составить ей компанию ненадолго – не хочется оставаться одной в такое время, говорит она, - Норман пытается отказаться. Не то чтобы её общество ему тягостно или неприятно. Но внутренний голос подаёт первые предупреждающие сигналы, и Норман не может не прислушиваться. Всё это может закончиться оооочень плохо.

хХхХх

Норман задерживается у Мари до первого часа ночи, и когда он в очередной раз предлагает ей просто задёрнуть все шторы и жалюзи, надеть беруши, расслабиться и попытаться уснуть, чтобы он смог, наконец, уйти, она вновь просит его остаться – ещё ненадолго.

Её всё ещё знобит, явно не от погоды снаружи, а от переживаний, и её глаза молят о поддержке, так что Норман, тяжко вздохнув, задерживается снова.

– И зовите меня, пожалуйста, Марион, – просит девушка глухо, ежась на особенно громкое завывание ветра за окном. – ‘Мари’ это, эм-м, сокращение от ‘Марион’, и мне было бы комфортнее… если бы, э, если бы меня называли полным именем.