Я — авантюрист?

Раскаяние ничего не меняло, хотя Лёшка уже добежал, пал на колени перед Гардой, прижал анализатор ранцевой аптечки к могучим мышцам шеи. Тот еле слышно жужжал, дёргался, делал инъекции. Хозяин мысленно окликал собаку, теребил за ухо и страстно желал снова испытать ту оглушающую, непереносимую боль, лишь бы убедиться — напарница ещё жива.

— Нет, нет, ты не умрёшь, — убеждал он бездыханное тело, — ты будешь жить! Мне без тебя никак, понимаешь, я без тебя никто… — шептал Лёшка, ничуть не кривя душой.

Аптечка замигала красным огоньком, сообщая, что сделала все, что могла. Он отшвырнул бездушную коробку в сторону, припал ухом к грудной клетке, надеясь услышать стук сердца. Тишина, глубокая и равнодушная тишина…

Зарычав, Лёшка двумя руками надавил на то место, где, как он думал, сердце и располагалось, потом ослабил нажим, снова надавил, ослабил… Не как на уроке, где их учили первой помощи, а истово, выкладываясь полностью, он массировал и массировал грудную клетку, продолжая уговаривать собаку:

— Ну, Гарда, Гардочка, дыши, дыши, милая…

Неизвестно, сколько времени он бился, не желая признавать очевидное, но пот уже лил градом, руки онемели, а дыхание стало хриплым и тяжелым. Обессилев, Лёшка сбавил темп, потом распрямил спину и остановился. Коробка анализатора аптечки мигнула зелёным огоньком готовности и напросилась — он схватил и хотел зашвырнуть бесполезное устройство подальше. Но сил не хватило и на это.

— Сволочь. Зачем ты мне, если Гарды нет?

Аптечка не ответила. Лёшка уткнулся лицом в шерсть самого надёжного друга в том и в этом мире, единственного друга за всю его нелепую жизнь. Он не стеснялся слёз — а перед кем фасон держать? — но плакал негромко, без истерических рыданий. По-мужски, беззвучно.

Глава двадцать вторая

Матвей вздрогнул, ослабил руки. Птица рванулась, выскользнула из куртки и помчалась вперёд белой молнией. Сколько он пробежал, безголовый бройлер — метров пять, десять? Этого зрелища хватило парням. Дима побледнел, зажал рот, Михаил залился слезами.

— Да, господа мушкетёры, намучаюсь я с вами, — саркастически заметила девушка, подняв затихшую птицу и возвратившись к «лобному месту», — но снисхождения не ждите. Твоя очередь, Дима. А я займусь Антоном.

Парни справились с заданием — головы курам поотсекали, побегов не допустили. Затем началось ощипывание. Без ошпаривания это оказалось занятием трудоёмким и медленным. Пришлось подключить несколько человек в помощь. Через час выпотрошенные и разрубленные куры варились во всех котелках, а ветер разносил окрест белые перышки. Оголодавший народ собрался у костров, чем Нина воспользовалась:

— Слушайте, пока еда готовится, давайте выберем совет активистов. Нас тут человек семьдесят, надо устраивать жизнь, и не поодиночке. Предлагаю, временно, конечно, всех вожатых избрать и еще кого-нибудь. Предложения будут?

Три человека добавились и вошли в совет по итогам открытого голосования. Одного Нина предложила сама — Германа. Высокий брюнет держался уверенно, командовал группой из трёх девушек и парня, а голос его, бархатный баритон звучал очень убедительно. После выборов Нина отвела актив в сторонку и предложила такой план действий: восстановить одно строение птицефабрики и найти склад с кормами, чтобы подкармливать бройлеров:

— Иначе разбредутся. И самим комбикорм есть можно, мясо скоро надоест. Другой еды — ни картошки, ни муки — нет. Нам продержаться надо, связь установить, помощь вызвать, а там будет видно… Вообще, поискать бы в окрестностях, может, ферма какая, поля. Опять же, воду свежую, ручей. И наоборот, — она слегка покраснела, — туалеты… Не дело это, по кустикам прятаться, Заминируем скоро всё, шагу не сделаешь…

Первое заседание совета прошло при единодушном одобрении. Правда, Нине показалось, что никто ничего не возразил только потому, что думать не захотели. Да и ладно!

Главное, вожатые организовали разборку полуразрушенной фермы. Панели стен и кровли оказались лёгкими, сделанными из многих слоёв пористого пластика.

Ими потом перекрыли наиболее сохранившуюся часть и создали нечто похожее на гигантскую коммунальную квартиру. Куры заняли основное помещение, люди — вспомогательные, где лежали запасы гранулированного комбикорма, оборудование и прочая промышленная дребедень.

Санитарные удобства пришлось отнести очень далеко, к очистным сооружениям птицефабрики — другого места не сыскалось. А пакостить себе под носом, уподобляясь курам, которые уже основательно загадили все подступы — на это совет не согласился!

После проливного дождя все резко поумнели и принялись дополнительно строить более прочные и надёжные укрытия, сбившись по желанию в маленькие коллективы. Нина — как смогла, естественно — показала приёмы использования обрушенных плит для жилья. Обломки побольше, метра три длиной, стали вкапывать в землю, а на них укладывали те, что подлиннее.

По примеру Нины из каркаса делали инструмент, типа копалок, заострённых палок. Их использовали, как стойки у костров, как шампуры для жарки кур, ими добывали корни рогоза и саранку, чтобы запечь в костре. Когда Нина впервые угостила скаутов этими печёными деликатесами, сбежались все — такой чудный аромат, похожий на запах отварной картошки и свежего хлеба, витал под крышей.

Призрак голода отступил на неопределённое время, и оно, как будто, остановилось. То есть, солнце поднималось и садилось, дни мелькали, происходили обыденные вещи, но настолько однообразно, что вечером Нине и вспомнить было нечего.

Куры всё также бродили по округе, порой поднимали переполох, когда нападал неведомый хищник, после которого в лесу находили объедки и перья. Вожатые ловили нужное количество бройлеров, рубили им головы, народ разбирал их, сам готовил. И все ждали прихода спасателей, чего Нина никак не понимала.

Она видела, что люди понемногу привыкали в жизни без подсказок от компьютера, становились спокойнее, кое-что вспоминали из прежних профессий и специальностей. По её требованию совет немедленно брал их на заметку и думал, как приставить к полезному делу.

Нина старалась добиться, чтобы коллективное решение принималось по всем правилам, после обсуждения частных мнений. И вот здесь таилось самое большое препятствие. Непонятная робость владела членами совета. Внешне нормальные, взрослые и самостоятельные люди, они все, как один, ждали подсказки, одобрения извне.

Дима как-то признался:

— Нин, ты только не ругайся. Честно, я уверен, что не поймёшь, но попытаюсь растолковать. Когда есть, кого спросить, правильно-неправильно ты собираешься сделать, то привыкаешь…