Я – борец! 2 Назад в СССР

— Ещё плохая новость? — удивился я, вспоминая, где я так успел нагрешить.

— Курицу украли… — холодно начал он, но я его перебил.

— Ну да, и больше так делать не будем.

— Не, из кастрюли курицу украли, вытащили, обглодали и сложили кости, и поставили обратно, — произнёс Гена.

— Я знаю кто, — сообщил я.

— Кто? — приободрился товарищ по воровству цыпочек.

— Тараканы, вчера одного видел, когда ел.

— Я думал, ты серьёзно, — покачал головой Гена.

— Ген, да хер с ними, с курами, как пришли, так и ушли! Я думал, у тебя реально плохая новость. Всё, я внизу на кухне!

Чего в голове у Генки? У него товарища чуть ножом сегодня на шашлык не пустили, а он о курах.

По пути я встретил Аню. Она тащила белый в синюю пятнышку заварник и пачку индийского чая в жёлтых цветах с нарисованным на пачке слоном и погонщиком на фоне дворцовой стены.

— Прости, я не спросила — чёрного надо или зелёного, — виновато произнесла она.

— Ты ж мой заботливый рыжик, — произнёс я и, наклонившись, поцеловал мою девушку, приняв у неё пачку и заварник.

— Тебя сильно? — спросила она, глядя на мою грудь, где сквозь резаную дыру в костюме виднелся бинт и просачивалось красное.

— Да не, царапнуло, — отмахнулся я.

— Саш, а ты специально их… — она не договорила.

— Что специально? — не понял я.

— Ну те браконьеры и этот наркоман… — начала перечислять она. — И в поезде Генка рассказывал, как ты пятерых уложил.

— А что, не десятерых? — усмехнулся я. — Генку больше слушай. И, Ань, давай я к тебе приду и подробно всё тебе расскажу, просто там у меня родители ждут.

— Хорошо, — кивнула она и, склонив голову, пошла в комнату.

— Рыжик, — позвал я её, и она обернулась, — спасибо за чай и заварник.

Надо будет свой завести. Свой чайник, с кегельбаном и заварниками…

На кухне уже вскипел «серебристый Выборжец». Но когда я зашёл на кухню, сосед из 322-й стоял ко мне спиной и наливал себе воду в термос — кругленький светловолосый паренёк в майке и трениках.

— Братух! — крикнул я ему в затылок, от чего он вздрогнул.

— А! Блин, Медведь! Чё пугаешь!

— Да смотрю, как товарищ по технарю мою воду тырит! — улыбнулся я.

— Не твою, а общую! — произнёс он, продолжая наливать термос.

— Я набирал, я кипятил, в другой бы ситуации отдал бы, но у меня родители приехали, надо чаем напоить, — постарался я объяснить всё доходчиво.

— А я всю ночь учить буду, мне он нужнее!

— Ты охренел? — спросил я его.

— А чё, вода общая!

— Зато время личное! — высказался я, отставляя заварник и пачку чая на стол.

— Скипяти себе ещё, — возмутился он.

И я подшагнул к нему и аккуратно ткнул его коленом в бедро — чуть ниже тазобедренного, чуть выше пучков четырёхглавой, и он завопил словно резаный кабан, падая на деревянный пол кухни, держась за своё бедро.

— Нерв минут через пять отойдёт, — пояснил я.

Недаром удар называют «пятиминутка».

Взяв его термос и заварник с пачкой чая, я направился к родителям.

— Скипяти себе ещё! Чайник вон лежит! И спасибо за термос, верну вечером, — как можно дружелюбнее произнёс я последнюю фразу.

Можно ли было как-то по-другому? Наверное, да. Хотел ли я как-то по-другому в этом гормональном фоне? Точно нет. Как там звали парнягу из 322-й, что-то из вселенной Незнайки — Винтик, Шпунтик… О, точно, Пончик! Короче, Пончик — наглец ещё тот, глаза и уши коменданта. Поговаривают. Но у меня сейчас такая репутация, что мелкие стукачи мне не страшны.

Войдя в 313-ю комнату, я тепло улыбнулся родителям и, поставив на стол всё, что добыл, принялся готовить чайную церемонию. Открыть пачку, насыпать в заварник, залить водой с термоса. Найти чистые кружки! Кружки — моя да Генина — обе из покрашенного белого железа.

— Сейчас помою и прибегу, — бросил я, скидывая с себя верх костюма и в одной повязке побежав на кухню.

Пончик стоял, опершись на стол, подогнув левую ногу. А я, подмигнув ему, пошёл к раковине и, помыв кружки, отправился назад.

— Я тебе это припомню! — проскрипели мне в спину.

— Чё, друг, правая нога лишняя тоже?! — спросил я его, обернувшись.

«Сука, ну вот не хочется проявлять худшие социальные черты. Пожалуйста, не отвечай мне ничего.»

— … — он замотал головой, пряча взгляд.

А я подошёл к столу, краем глаза замечая, как Пончик скрючивается, ожидая второго удара, взял чайник и, наполнив его водой, включил в сеть.

— Вскипит — приду и отдам тебе термос, — мягко проговорил я, забрав кружки и направляясь обратно в комнату.

Вернувшись в комнату, я поставил перед родителями кружки и, налив в каждую половинку кипятка, докрасил их до чёрного цвета чаем из заварника, тут же долив в заварник из термоса.

— Спасибо, что приехали, — начал я.

— Я в школе была, Боря на заводе, когда ко мне участковый пришёл и такой говорит: «Медведев Саша — ваш сын?» Я думала, он опять что-то плохое про тебя скажет, а он такой: «Вы только не волнуйтесь», ну а я такая: «Как мне не волноваться?!» — на этих словах она не смогла продолжать и поднесла платочек к заплаканным глазам, чтобы убрать слёзы.

А я смотрел на эту пару и не видел между ними эмпатической связи. Мой отец даже не собирался утешать мать, он просто сидел и смотрел на меня. «В кого же Саша вырос эгоистом таким?» И я встал, пересел к ней на Генкину койку и, обняв маму за плечо, произнёс:

— Да всё хорошо же.

— Чего ж тут хорошего? В тебя то стреляют, то режут? — возмутился отец. — Как тут не плакать матери?

Мой разум буквально вспыхнул. Я находился в состоянии крайнего негодования. «Ну чего тебе стоит обнять свою жену? Как вы вообще докатились до такой жизни? Сашу как-то заделили, зачем? Чтобы, не видя никакой поддержки внутри семьи, он решил избрать вас в качестве доноров денег? Что с вашим поколением не так? Почему у вас нет обыкновенного внутреннего тепла?»

И тут меня осенило: Медведев Саша 66-го года «выпуска», а родителям его по пятьдесят примерно, значит на их раннее детство выпал военный и послевоенный голод.

И мне стало как-то не по себе. Наверное, это можно назвать стыдом.

— Бать, я хотел с вами поговорить, всё не выдавалось возможности. Я не совсем тот, кем был раньше.

— Я знаю. В комсомол вступил, в техникуме учишься и отметки исправляешь. Вот только преподаватели твои говорят, что особой тяги у тебя к электронике нет, — начал отчитывать меня он.