Я - борец! Назад в СССР

А чем убить время до поезда? Конечно же, трансформатором! Я, достав его, принялся наматывать его прямо тут.

Упражняемость: чем больше мотаю, тем лучше становлюсь. Учитывая замечания Светы, теперь я мотал аккуратней и всё так же старался — виток к витку, виток к витку, изолируя между рядами лентой. Разматывал его и заматывал снова, пока знакомый голос не прервал меня.

— Привет, Саш, ты что так рано?

Я повернулся: рядом со мной стоял Фёдор Кузьмич.

Минус Саши Медведева — наблюдательность и, видимо, аккуратность.

— Доброго дня, Фёдор Кузьмич! Да я что-то приехал, как приехал. Вот сижу, трансформатор мотаю, чтоб навык развить, — сообщил я, убрав катушку и трансформатор в рюкзак, встав и поздоровавшись с тренером за руку.

— Как твоя голова? — спросил Роженцев, когда мы сели снова на скамейку. Он сам был налегке — синий спортивный костюм со значком «Д» и потёртым дипломатом.

— Хорошо, спасибо! — кивнул я.

— Память не вернулась?

— Частично, — соврал я.

Конечно же, не вернулась — я же другой человек.

— Ну, бывает. Я помню, в молодости боксёры рассказывали, что после боёв бывает, долго прийти в себя не могут люди. А ты в Тамбове прям выключился.

— Есть такое, — пожал я плечами, добавив, — Фёдор Кузьмич, а давайте в зал туалет и душ проведём?

— Это ж узаконивать надо, — протянул тренер.

— Как? — спросил я.

— Согласование с ЖЭК и СЭС, — дело долгое.

— Ну, а втихаря установить? — улыбнулся я.

— А втихаря, если, то баба Валя нас всех сдаст, и придут, и оштрафуют. На мою работу доложат, а я и так на фабрике, на одном честном слове держусь из-за отгулов и командировок. Благо… — на последнем слове он осёкся, видимо, не желая разглашать какую-то серую схему с его фабрики.

— Понятно, — вздохнул я. — А что за фабрика?

— КК, ты что, забыл? — и, видя, что я и правда не помню, расшифровал: — «Красное Крыло», птицефабрика Вороновская.

— Птицефабрика? — призадумался я. — Тренер, а там рабочие на полставки не нужны? Ну, там, грузчики?

— Всегда, Саш. А что ты интересуешься? У тебя же, вроде, и с деньгами всегда хорошо было, — спросил тренер.

— До нокаута о ковёр в Тамбове, видимо, было, — улыбнулся я. — А сейчас работа нужна, с быстрым заработком.

— Ты же можешь родителей попросить, как вы с Генкой всегда делали?

— Да устал я от старой жизни, хочу своими силами всего добиться, — как можно искреннее произнёс я.

— Похвально. Что, совсем деньги кончились?

— Не, не совсем. Просто работа нужна.

— Приедем обратно — ещё поговорим. Ты не раздумал чемпионом быть? — улыбнулся тренер.

— Нет, не раздумал, — твёрдо сказал я.

— А твои техники из будущего всё ещё с тобой?

— Это, тренер! Я тогда, наверное, очень уж сильно ударился, что такой эффект получил: мыслить стал грамотнее, а всё, что было раньше, забыл. Так что про будущее я, наверное, погорячился, походу привиделось. В понедельник к врачу покажусь.

— Вот это правильно, — похвалил меня тренер. — А после ударов о ковёр чего только не привидится.

Мы рассмеялись, но видно было, что тренер немного погрустнел: парень из будущего с супертехниками давал ему, как учителю-подвальному энтузиасту, неплохой шанс сделать чемпиона.

— Тренер… — позвал я его.

— М?

— Я буду чемпионом. Только для этого работа нужна, — повторил я свою мысль, чтобы та стала более доходчивой.

— Найдём, — хлопнул меня по плечу Кузьмич. — О, а вот и наши!

Ребята прибывали через единственную дверь на платформу и, завидев тренера, шли к нему. К прибытию поезда вся команда была уже в сборе.

А дальше была погрузка и короткая поездка в Воронеж, где нас встретил вокзал, несравнимый по своим масштабам со станцией Колодезной.

Войдя в здание через широкие ворота, в глаза бросались его высокие своды, а в нос ударил знакомый коктейль запахов: сигаретный дым, варёная колбаса из буфета и едва уловимый аромат дешёвого одеколона — и всё это смешивалось с запахом просмолённых новых шпал.

Ориентиром на выход были огромные часы с римскими цифрами. Ненавидимые мною очереди стояли повсюду: у билетных касс — плотная, нетерпеливая, с подозрительными взглядами на тех, кто пытался «проскользнуть»; у газетного киоска, где рядышком пожилые мужчины листали свежекупленные газеты; у телефонов-автоматов.

В зале ожидания на деревянных скамьях всё было заполнено пассажирами. В углу располагался детский уголок с маленькими столиками и игрушками, где чем-то своим было занято четверо карапузов младшего школьного возраста. «Счастливое детство — заслуга партии!» — гласила надпись на плакате над «уголком». На правой стене висело расписание на гигантском табло с переключающимися буквами, возле нескольких поездов были таблички «задерживается».

У самого выхода стояла парочка серебристых автоматов с газированной водой и многоразовыми гранёными стаканами.

Но что меня поразило больше всего — так это вокзал снаружи. Я задрал голову, чтобы рассмотреть это творение советских мастеров.

На огромных жёлтых колоннах полукруглого фасада, на самой крыше, возвышались белые статуи: по центру, конечно, был рабочий и колхозница, держащие герб Союза, с каждой из сторон — по три крупные звезды, обрамлённые венками. Другие статуи были менее понятны мне, кроме солдата с ППШ и лётчика времён Великой Отечественной Войны. Но смотрелось дико гротескно. В моей прошлой жизни я никогда не бывал в Воронеже, а был бы — безусловно, сделал бы селфи на фоне этого памятника советской архитектуры. Привокзальную площадь «возглавлял», конечно же, Ленин — куда же без Ильича? Памятник с надеждой взирал на город: в правой руке — шапка, левая держится за ворот длинного пальто.

Но поглазеть на достопримечательности мне особо не дали: Фёдор Кузьмич поторапливал нас, повторяя, что надо спешить, а то опоздаем на тренировку.

Добирались пешком и шли непривычно быстро, хотя автобусы, трамваи и троллейбусы ходили. Команда из девятерых ребят, включая меня, и тренер. И вот здание спортивного общества с синей буквой «Д» в ромбе возникло перед нами во всей своей двухэтажной красе.

Подошли мы как раз тогда, когда в дверь стекались человеческие группки. Это были молодые парни крепкого вида, почти все в спортивных костюмах — таких, какой был сегодня на Кузьмиче. Я даже заметил несколько парней со сломанными ушами — явной атрибутикой борцов.

Ха! Могли ли эти парни знать, что в будущем будет такая медицинская услуга — по ломанию ушей? Ну, для пущей грозности. Например, есть у парня авто — он берёт себе и хирургически «ломает» ухо, чтобы было видно каждому на дороге.

Надо сказать, что сломанные уши — далеко не признак опыта, а скорее генетики. Вот я, к примеру, столько лет отборолся, а уши были совсем не похожи на пельмени. А кто-то придёт в зал — и в первый же месяц, бац! — и, судя по уху, словно тысячу схваток на коврах провёл.