Я - борец! Назад в СССР

— Если бы так просто их давали, — себе под нос прошептал участковый и уже громко: — Выходите, или я сломаю дверь.

— А ломай! — выкрикнули из дома.

— Пьянь, — поморщился мал-лей.

— Парень, принести из-под сиденья наручники, будь другом, — попросил он.

И я побежал к Уралу, однако, но не добежав до мотоцикла, мои уши оглушил хлопок.

Это был гулкий выстрел из чего-то тяжёлого.

Глава 18

Цена закона

Я инстинктивно пригнулся и, подбежав к Уралу, откинул его кресло, найдя в отсеке под ним наручники.

— Да тут не наручники, тут патроны надо подносить!

— Березин, не дури! Ты же не убийца! За мента тебе вышку дадут! — орал участковый, пригнувшись возле косяка с простреленной дверью дома.

Изнутри «долбили» дробью, об этом свидетельствовали мелкие выходные отверстия в двери.

— Мал-лей, окно! — успел прокричать я, заметив в окне силуэт с двустволкой.

И прозвучал второй выстрел, вместе с догоняющим его звоном битого стекла.

— Только если найдут и поймают! — заорали из дома.

А я прижался к стене дома аккурат под окном.

— Ты дебил пьяный, ты сейчас в людей стреляешь! Сдавайся, и мы сделаем, что ничего не было. Даю тебе честное офицерское слово! — продолжал участковый, однако в его руках уже был пистолет, лязгнул затвор, досылающий патрон в патронник.

— А ты высунись, чтобы я твои глаза честные увидел! — не унимались в доме.

— А нахрена мне высовываться? Хочешь — сиди там, щаз на твои выстрелы сводный отряд милиции прибудет, будешь с ними разговаривать!

Эх, мирная жизнь. У участкового ПМ на восемь патронов и, скорее всего, запасной магазин ещё на восемь, у спятившего урки — какой-то дробовик, походу двустволка. На войне в прошлой жизни забросили бы гранату в окно и штурмовать бы не пришлось. — подумалось мне. А вдруг там действительно какая-нибудь женщина, но тогда почему молчит?

— Начальник, я не при делах, я не с ним! — завопил другой мужской голос из дома, походу Дмитриева.

— Ты чё, сука! — донеслось изнутри.

И снова раздался выстрел, а затем протяжный крик и стон.

— Мусарнуться решил?!

И я выглянул в разбитое окошко. Внутри дома я заметил спину Березина и лежащего в крови у его ног, видимо, Дмитриева. У первого в руках ружьё — двустволка, а на полуголом теле — ремень с патронами.

— Один ранен, второй с двустволкой. — передал я сотруднику милиции, который смотрел на меня из-за угла, словно я безумный.

— Спрячься, дурак! ГАИ услышат выстрелы, и скоро будут тут!

— Нифига, мал-лей! За это время он нас в решето превратит, и второй кровью истечёт. Я зайду сзади, ты угрожай с фронта! — покачал я головой и начал движение в обход.

— Дуй за подмогой лучше! — прокричал мне офицер, но что-то мне подсказывало, что если я отсюда уйду, всё закончится совсем плохо.

— Я уже «дул» и пришёл за тобой, мал-лей. Давай зажмём его с двух точек! Я постараюсь у тебя на линии огня не оказываться!

И я побежал в обход дома.

— Чё, лейтенант, кончить его тут, стукача твоего?! — донеслось из хаты.

— Ты не моего стукача сейчас кончишь, ты корешку своему кровь пустил. — ответил мал-лей, тоже отступая назад и прячась за Уазик, чтобы видеть окно и всё, что происходит в доме.

— А менты нам не кенты! Лучше зеки, чем менты! — жизнеутверждающе прокричали изнутри какую-то половинку какого-то стишка.

— Сдавайся, говорю, будут тебе зеки, если вернуться в тюрьму так хочешь! — уговаривал где-то за моей спиной участковый.

Я же полз в полуприседе по земле палисадника, среди кустов и стволов молодой черёмухи, уже цветущей своими специфическими белыми цветами.

— Где ты прячешься, а ну выгляни?! Не зря говорят, что тебя в школе шпыняли, и ты на людей озлобился, и в менты пошёл! Как трусом был по малолетству, так трусом и подохнешь! — орали из дома, а я уже выходил на свою позицию, чтобы видеть кричащего.

Он целился в разбитое окно из глубины дома, готовый в любой момент нажать на спуск.

Пьяное быдло. Про таких правильно говорят, что тюрьма его не исправила, она сделала только жёстче и злее.

— Про твою отсидку тоже много чего говорят! — нашёл что ответить мал-лей. — Ты поэтому тюрьмы, как огня, теперь боишься?! Не хочешь остаток жизни под шконкой провести?

— Заткнись, сука! — завопили из дома и нажали на спуск, посылая рой дроби куда-то в Уазик.

А я, зацепив одну из штакетин, надавил на неё всем телом, чтобы она со скрипом вышла из общего строя забора. И, крикнув:

— Мал-лей, сейчас!

— запустил её в окно по направлению к преступнику. Разбившееся стекло снова разлилось звоном, а я рванул в сторону, снова ближе к стене, и не зря. Раздавшийся выстрел, уже в моё окно, поразил ствол черёмухи, и в оконном свете на землю медленно полетели, словно снег, белые мелкие цветы.

— Бросай ствол! Стреляю! — заорал участковый, но Березин, видимо, уже повернувшись и увидев его в окне, спрятался за косяк, судя по звуку, преломив двустволку.

Сука. Вот она, наглядная сложность бюрократических процедур в России: сто тысяч пятьсот предупреждений, чтобы после одного применения доказывать на куче бумаг, что ты не верблюд и действовал в точной строгости закона. В прошлой жизни мои друзья-менты рассказывали про закон о милиции, а именно о статье 15, которую их заставляли знать назубок и постоянно проверяли эти знания. Работал ли в этом времени сей закон, я не знал, но, скорее всего, что-то очень похожее есть, на основе чего потом и создадут то, что будут учить сотрудники, как «Отче наш».

Пока браконьера предупреждали, он перезаряжался.

А я, получается, зря себя обнаружил и спешно уходил с позиции, идя вдоль стены дома дальше в его тыл.

— У тебя мусор там, дружок появился? Дружинник, что ли? — спросили сотрудника. — Чего молчишь?!

Я заглянул в другое окно как раз тогда, когда Березин выстрелил по-сомалийски, высунув ствол ружья из-за косяка и нажав на спуск, не целясь, в сторону первого разбитого окна.

Что же с тобой делать, мал-лей? Не часто тебе на службе приходится в людей стрелять, если сказать точнее — то никогда. А перепивший урка с двустволкой для тебя — реальная проблема. А для кого бы нет?