Я - Джек Потрошитель?

— Вы не ответили на мой вопрос.

Ее тон я счел оскорбительным и ответил довольно резко:

— Юлия Григорьевна, кто кого допрашивает?

Нижняя губа Бережковой выехала вперед. Я примирительно сказал:

— Вы слишком болезненно воспринимаете все, что связано с Николаевым. Он пока вне подозрений, но мы обязаны самым тщательным образом проверить каждую версию… Расскажите о Борисе. Он ведь пьет?

— К сожалению, да.

— Давно?

Бережкова полулежала в кресле, подперев ладонью щеку. Она задумалась. Злонравная старуха сидела с растопыренными ушами. Чтобы ей было хуже слышно, Бережкова придвинулась ко мне и, не спеша, вполголоса заговорила:

— Вы, наверное, подумали, что я любопытная женщина? Это не так. Просто я принимаю живейшее участие в судьбе Николаева. Я знаю его давно. С того времени, когда мы еще детьми въехали в этот дом. Мы одногодки с Борисом, учились в одной школе, но в параллельных классах… Давнее время. Тогда Николаев был несуразным мальчиком, как и все подростки, самовлюбленным, иногда жестоким.

Борис прекрасно знал физику и математику; учителя, правда, недолюбливали его за ершистый характер, но среди сверстников Николаев неизменно находился в центре внимания. Могу признаться: я питала к Борису симпатию. У нас была компания — четыре мальчика и четыре девочки. Мы сбегали с уроков в кинотеатр; летом ездили купаться на озеро; вечерами сидели во дворе в беседке — в общем, вели себя, как все обычные старшеклассники. Иной раз выпивали. Случалось это, правда, редко. По праздникам или после сдачи экзаменов собирались у кого-нибудь дома и устраивали пирушку. Разумеется, в отсутствие родителей. Пили, не потому что нравилось, а для того, чтобы казаться взрослыми людьми, которые ведут самостоятельную жизнь. До жути хотелось вырваться из того времени, когда в твоей жизни хозяйничают большие дяди и тети… Детство, конечно. — Юлия Григорьевна грустно улыбнулась. — Это сейчас тащишь годы за хвост, тащишь — скачут проклятые, никак не остановить. — У Бережковой вырвался то ли вздох, то ли стон. Она переменила позу. — Вот тогда и сказалась тяга Бориса к спиртному. Он один среди нас пил и испытывал удовольствие. Пил, что называется, для кайфа. Всегда старался хватить больше других, ну а потом становился веселым и шальным. Раньше мне это нравилось… Нравился его задор, мужская сила…

В комнату ворвался мальчишка лет восьми с еще непропорционально туловищу большой головой.

— Мама! — закричал он и от переполнявшего его восторга широко расставил руки. — Идем быстрее, по ящику такой фильм начался, закачаешься… — но, увидев меня, мальчишка осекся.

Ведьма подпрыгнула на диване и, хлопнув себя по коленке, желчно сказала:

— А, чтоб тебя! Сколько раз говорить, чтобы не орал, как осел.

Юлия Григорьевна укоризненно посмотрела на бабку, сказала мальчугану:

— Сережа, прости, я занята. Поговорю с дядей, — позже. Ты иди пока.

Однако мальчишка не ушел, и покуда длилась беседа, с видом заговорщика крутился в комнате, чем вызывал ярость бешеной старухи. Я подмигнул мальчугану, он моргнул мне в ответ сразу двумя глазами и весело рассмеялся.

— Юлия Григорьевна, — возвратился я к прерванной теме, — что же дальше?

— Ну, а дальше, — сказала Бережкова голосом, подобным поскуливанию щенка, — мы все выросли, друг от друга отдалились. Борис окончил институт, но влечение к пьяной эйфории у него так и осталось.

— Где работал Борис?

— После института в конструкторском бюро. Надо признать, Николаев не бесталанный. Однако из-за запоев и частых прогулов Борису пришлось уволиться. Родители его боролись, как могли, и все же уговорили сходить к наркологу. После лечения Борис пить перестал, взглянул на мир трезвыми глазами и понял, что для него не все еще потеряно. Его взяли на работу в один научно-исследовательский институт.

Я насторожился: "Уж, не в тот ли институт, где работает Казанцева?"

Бережкова продолжала:

— Вскоре Борис встретил девушку и женился на ней. Все вроде шло хорошо, но Борис сорвался и запил пуще прежнего. Молодая жена не стала мириться с попойками, а разошлась с ним. Николаев вернулся к родителям, опустился… В конце концов, его выгнали и со второй работы.

— Чем же он теперь занимается?

Задумчивая улыбка Бережковой была горько-ироничной.

— Чем… пьет беспробудно. На днях встретила в подъезде — не узнала. Не думала, что Борис может пасть так низко. Самый настоящий забулдыга. Говорит, работает где-то в министерстве. Врет, конечно, стыдно ему признаться, что нигде и никому уже не нужен.

В прихожей соловьиной трелью залился звонок. Слышно было, как открылась дверь, потом чье-то шушуканье, и в комнату, прямо в шапке вошел невзрачный мужичок с крестьянской бородой.

— Это мой дядя, — представила Бережкова.

Мужичок пробурчал: "Здравствуйте", сел рядом со злокозненной старухой. Бабка никак не отреагировала на его появление, а продолжала терзать меня безумным взглядом.

Все в доме говорили негромко; передвигались бесшумно; в квартире полумрак и тишина, будто в храме. Единственным светлым пятном в этом обществе являлся жизнерадостный мальчишка. Он своей детской непосредственностью и энергией хоть как-то разгонял всеобщую тоску и уныние.

Я огляделся: все вещи напоминали реликвии или музейные экспонаты. Жуть!

"Врет она все, — заключил я, глядя на сложенную пополам тоненькую фигурку Бережковой. — Никакие они ей не родственники — скорее всего, все эти люди — члены религиозной секты, которые собираются на очередную сходку для совершения изуверского обряда". Я медленно поджаривался под огнем, полыхавшим из глаз дяди и бабушки. Их нездоровый интерес к моей персоне подсказал мне, что пора сматываться. Для приличия задал Юлии Григорьевне несколько ничего не значащих вопросов, на которые получил не менее "ничегонезначащие" ответы. Потом встал, с участием погладил парнишку по белобрысой голове, с достоинством откланялся и направился к выходу.

Прощаясь, Юлия Григорьевна жалко улыбнулась. На ее лице и цыплячьей шее с мелкими пупырышками проступили красные пятна.

— Видимо, я нарисовала не очень привлекательный портрет Николаева, — сказала Бережкова, пряча глаза, и с горячей поспешностью добавила: — Поверьте, Борис не совершал преступления. Когда Николаев перестал пить, я в то время развелась с мужем. Мы снова стали встречаться с Борисом, но уже как зрелые люди… У нас была любовная связь. Я надеялась, что мы сможем начать новую жизнь. К сожалению, он встретил другую, а я так и осталась ни с чем. Поверьте, я знаю Николаева лучше, чем кто бы то ни было. Он не убивал свою бывшую жену. Он любил Таню до безумия. Я ревновала его к ней, да и сейчас ревную… Прошу вас… — Бережкова не договорила, залилась слезами и захлопнула дверь

"С этой все ясно — выгораживает свою бывшую любовь, — злился и в то же время жалел я Бережкову, поднимаясь по лестнице. — Рассчитывает подобрать, отмыть, приодеть и еще попользоваться. Но кто же тогда ответит за смерть Тани?.. Я?"

Николаевы дома отсутствовали. Я поскитался по этажам, но жильцы подъезда ничем существенным мои сведения о Борисе не пополнили — пьет, скандалит, неизвестно где работает. Я снова спустился на седьмой этаж, позвонил к Николаевым. На сей раз двери отворились. Передо мной стояла та самая женщина, с которой я около часа назад повстречался этажом ниже. Я растерялся:

— Вы… Николаева?

Женщина улыбнулась мне как старому знакомому.

— Нет, — сказала она равнодушно. — Я их соседка. А вы, верно, из милиции?

Я кивнул.

— Заходите, — пригласила она и повела меня по коридору, точно такому же, как и снизу, но без пеленок и ярко освещенному неоновыми лампами. — Я давеча ходила по магазинам, как вас увидала, сразу поняла — из милиции. Днем приходил один парень — Евгений Кимович, кажется. Расспрашивал о Борисе… Горе-то какое!.. За что убили девушку? — сетуя, женщина ввела меня в квартиру слева. — Евгений Кимович хотел с моим мужем поговорить, но он эту неделю работает в первую смену до четырех часов. Только-только пришел с работы. Евгений Кимович обещал позже зайти… вас, значит, прислал…