Я - Джек Потрошитель?

— Увидишь.

Я подумал.

— Во сколько вы заканчиваете работу?

— Когда как. Сегодня вот с утра ждем машины. Как погрузим — освободимся.

— Примерно, к которому часу?

— Бог даст, часам к семи… А ты чего хотел-то?

— Да так…

Я круто повернулся и почавкал к досчатой постройке, прилипшей к кирпичному зданию. Крохотное окошко находилось выше уровня головы. Я встал на носочки, с трудом дотянулся, заглянул.

За самодельным столом на скамейках сидели четверо мужчин и играли в карты. Их увлеченные игрой лица освещала висевшая на голом проводе лампочка. Недопитая бутылка вина приподнимала игрокам настроение, тела согревал электрокамин.

Хамскую рожу Николаева я узнал сразу — опухшая, как кислородная подушка. Цвет — бордо. Борис в поношенном сером плаще и мятой шляпе, которую он, верно, подцепил из мусорного бака, сидел ко мне лицом. Чтобы получше рассмотреть и запомнить Бориса, я положил руки на оконную раму, подтянулся. Моя тень коснулась головы прыщавого паренька. Он вскинул глаза от раскрытых веером карт. Я отпрянул и прыгнул вниз, забрызгав брюки грязью. Быстро зашел за угол, постоял минуты две, но из сарая на шум никто так и не выглянул.

Я пересек двор, выбрался на сушу. В воротах разминулся с тремя грузовиками, которые, грозно рыча, въезжали на территорию базы. Посмотрел им вслед. К сараю, откуда высыпало четверо мужчин, отовсюду стекались рабочие. Мои часы показывали 17.20 — успею.

Отмыв в луже обувь, я дошел до центральной дороги. В машине через дорогу полным ходом шла торговля рыбой, но в коммерческом отделе было пусто. Я купил бутылку водки, еще не зная, какое найду ей применение, бросил ее в пакет, вышел на улицу. Был час пик. Люди стояли на остановке, устремив лица навстречу потоку машин. Автобусы подходили переполненными, но, поработав локтями, я влез в один из них. Автобус довез меня до Центрального парка культуры и отдыха.

Я соскочил с подножки, когда городские куранты отбили три четверти шестого.

В противоположной от входа в парк стороне дороги, за низкой оградой небольшого сквера, я обнаружил неприметную скамейку, сел на нее и приготовился ждать Семена Анатольевича — человека, который назначил Тане свидание на сегодняшний день.

Место я выбрал удачное. Отсюда, сквозь обнаженные деревья, парк просматривался из конца в конец со всеми сооружениями, статуями и фонтанами.

Из слов Тани я понял, что Семен Анатольевич человек пожилой, поэтому внимательно осматривал каждого из дефилирующих у арки мужчин, чьи годы перевалили за сорок. Я сидел в напряжении, готовый в любую минуту сорваться с места и последовать за подозрительным субъектом. Что я скажу Семену Анатольевичу, если он заявиться, я не знал — полагался на импровизацию и собственную коммуникабельность.

Большая стрелка курантов прыгала с деление на деление, но Семен Анатольевич не появлялся. У входа в парк все мужчины в итоге дождались пары и под ручку, за ручку или в обнимку, оживленно разговаривая, удалялись. Лишь один никого не дождался. Он долго томился у колонны, потом сплюнул, махнул рукой и, оглядываясь, убрался прочь. Но юноша был слишком молод, и я сомневаюсь, чтобы у кого-то повернулся язык хоть раз в жизни назвать его по имени-отчеству.

Я напрасно потерял пятьдесят минут. Семен Анатольевич проигнорировал встречу. Обвинять его в чем-то пока рано, но чутье подсказывало мне, что он не явился по простой причине: незачем приходить на свидание с девушкой, которой уже нет в живых. Семен Анатольевич прекрасно знает о гибели Тани, причем не окольным путем, а либо он сам принимал участие в преступлении, либо имеет к нему прямое отношение.

Я не отчаивался. В ближайшее время я обязательно выужу Семена Анатольевича из водоворота нашего города, и уж тогда обязательно узнаю, какую ценность представляет папка.

Около семи я топтался у стыка дорог, ждал Бориса. В начале восьмого с территории базы выехали тяжело груженые машины. Минут через десять появился Борис в сопровождении двоих приятелей — прыщавого паренька и длинного лупоглазого мужчины с обширной лысиной; примерно одних лет с Борисом. Несуразный мужчина шел размашистым шагом с высоко поднятыми плечами, отчего казалось, будто клетчатый пиджак ему узок и коротковат. Паренек заглядывал в лица товарищей, что-то рассказывал.

Я скользнул в магазин, сквозь стекло витрины принялся наблюдать за троицей. Приятели перешли дорогу, остановились недалеко от входа. Борис и лысый полезли в карманы… Деньги вручили пареньку. Он заскочил в магазин, купил бутылку водки и присоединился к компании. Жестикулируя, мужчины о чем-то заспорили, потом, очевидно, пришли к единому мнению, разом успокоились. Все трое свернули за угол.

Натыкаясь на покупателей, я ринулся из магазина и последовал за ними. Мужчины удалялись вглубь массива. Я замедлил шаг, дождался, когда расстояние между нами увеличится метров до пятидесяти, потом включился в общий ритм движения. Но такая мера предосторожности была лишней. Никто из троих за все время пути ни разу не оглянулся. Шляпа Бориса минут пятнадцать мотала меня между домами, наконец мы вышли к пивному бару летнего типа.

Издалека было видно, что пивной бар работает. За невысокой кирпичной кладкой под навесом торчали ряды голов. Они ныряли и выныривали вновь с кружками у рта. Друзья скрылись в заведении. Я повременил и тоже вошел внутрь.

Собственно говоря, это был не бар, а столовая, к которой пристроили кирпичные стены высотою по грудь и разделили их на ячейки, где установили длинные столы и скамейки. Ныне столовая утратила свое былое назначение и являлась уже придатком пивнушки, где собиралась окрестная пьянь. Пиво лилось рекой, пахло шашлыком луком, и если судить по оживлению, царившему здесь, "бар" работал круглогодично и чуть ли не круглосуточно.

Я пробежался взглядом по лицам посетителей, отыскал Бориса. Он и лысый товарищ сидели в одном из отделений пивнушки, друг против друга. Лысый вертел в руках пустой стакан; Борис скучал. Оба ждали прыщавого паренька, который толкался в очереди.

Середину бара занимала клумба, засыпанная на зиму опилками. Я обошел ее и пристроился за парнем. Страждущие медленно ползли к конечной цели — одиноко торчащей шейке пивного крана. Кран отмерял положенное количество желтого напитка, презрительно шипел и тыкал свой нос в следующую кружку.

Прыщавый подхватил в обе руки сразу шесть кружек, скособочившись, отчалил. Дошла очередь до меня. Я протянул в окошко деньги, получил взамен пиво с большой шапкой пены и, обогнув клумбу, подошел к приятелям.

Рядом с Борисом место пустовало. Я не спросил разрешения сесть. Полубоком примостился на самый краешек скамейки, будто на минутку, как человек, который не станет мешать чужой компании, а выпет пиво и уйдет. Возражений не последовало, лишь лысый бросил на меня косой взгляд выпученных глаз.

Борис сидел, как вымоченный в уксусе. Я украдкой разглядывал его круглое, почти безволосое лицо, уже утрачивающее живые природные краски. Недовольный толстогубый рот, отвисавший мягкий подбородок, широкий нос, выдающиеся скулы, щелки глаз — на всем этом печать пьянства. Наверное, я относился к Николаеву с предубеждением, но мне показалось, что его терзают мысли о совершенном злодеянии.

Лысый с пониманием относился к похмельному синдрому Николаева. Он уже держал наготове бутылку.

— Ничего, Боря, сейчас полегчает. Тебе закусить надо, — посоветовал он, откупоривая под столом бутылку, и повернулся к пареньку. — Ты сходи, Марат, возьми чего-нибудь там. Шашлык, пирожки… Деньги есть?