Я их всех убил

Едва он наполнил две миски, как раздался звонок.

Хозяйка в конце концов не устояла, подумал он.

Но, открыв дверь, он обнаружил точеный силуэт Ассии на фоне льющихся струй. Сердце подскочило у него в груди, и он замер.

– Можно войти? А то я промокла.

Посторонившись, он пролепетал что-то нечленораздельное. Разрываясь между боязнью позволить Ассии проникнуть в его кокон, да еще так внезапно, и радостью от неожиданного свидания, он несколько долгих секунд молчал.

– А я и не знала, что у тебя кошки, – в конце концов заговорила она.

– Я… Это не мои, – робко отозвался он.

– Подрабатываешь котоняней?

Ее черные брови сложились в вытянутую букву V.

– Э-э… нет, это бродячие кошки. Они приходят, уходят, я их кормлю, они будят меня на рассвете: обычная рутина, – пояснил он, глядя на нее с редкой у него непритворной улыбкой.

– Покажешь свой дом?

Слегка растерявшись, Максим вздохнул и повиновался, стараясь как можно естественнее играть роль гида. Он шагнул вперед, разведя руки:

– Добро пожаловать в мою гостиную, а заодно, как ты можешь заметить, и кухню.

Она прошла через комнату к большому окну во всю стену. Вид открывался ошеломительный. Квартира нависала над долиной, спускавшейся к озеру, а вдали мощно вздымались горы, хранители этих тысячелетних вод. Листва деревьев блестела под дождем, освещенная отблесками фонарей.

– Ничего себе вид, – заметила молодая женщина с восхищенной гримасой.

Она обернулась, ожидая продолжения осмотра.

– На втором этаже спальня и ванная.

– Веди, – велела она посерьезневшим голосом.

Они поднялись по лестнице и оказались в мансарде, которую он обставил по своему вкусу; несколько неярких светильников давали мягкий и теплый свет, что делало комнату удивительно уютной. Капли дождя стучали по крыше и небольшим наклонным окошкам. Ассии вдруг захотелось прижаться к Максиму.

Она огляделась и заметила примостившийся на подоконнике телескоп, а в своеобразном алькове слева массажный коврик с шипами в виде цветов лотоса и подставку для благовоний с наполовину сгоревшей палочкой. Она чуть нахмурилась и не удержалась от вопроса:

– Это твой уголок для медитации?

– Можно и так сказать, – с чувством легкой неловкости ответил Максим.

Меднокожая красавица сделала шаг к нему и стащила с себя промокшую куртку, небрежно бросив ее на пол. Потом подошла еще ближе и приникла к его губам. Он закрыл глаза и обнял ее.

Они не стали полностью раздеваться, а просто рухнули на кровать и занялись любовью. Ассия почувствовала некоторую скованность в движениях Максима и постаралась сделать все, чтобы преодолеть последние барьеры, без колебаний дав волю своей чувственности.

– Спасибо, что принял меня у себя, – заговорила она, все еще дрожа. – Я понимаю, что слегка форсировала события, но, согласись, иногда с тобой иначе нельзя.

– Тебе не холодно?

– Немного.

Одним рывком Максим выдернул из-под них одеяло и укрыл и ее, и себя. И прижался к ней. Ассия наслаждалась каждым мгновением, как если бы оно было последним. Она повернулась на бок, и их тела приладились друг к другу, как две части одного целого.

– Может, поговорим? – попросила она.

Почувствовала, как он напрягся, потом сделал глубокий вдох и расслабился.

– Давай, – уступил он, – только о чем угодно, кроме расследования.

По шороху простыней он угадал, что она кивнула.

– Почему на самом деле тебя отстранили?

Она только что бросила бутылку в море. И знала, что при малейшем внутреннем противодействии Максим способен замкнуться в себе, причем надолго, отгородившись от любых чувств и став холодным, как камень.

Он высвободил ладонь из руки Ассии и вытянулся на спине, устремив глаза в темноту спальни. Хранить этот секрет со временем становилось все тягостнее, и он решил, что может довериться Ассии.

– Думаю, та же история, которая случается с тысячами копов, – вздохнул он.

Она на ощупь поискала теплоты тела своего мужчины и положила руку ему на бедро. Тихонько погладила.

– В жандармерию обратилась девушка с жалобой на сексуальное насилие. Она знала своего мучителя: он был консьержем в их доме. Как ты понимаешь, она была запугана и, к несчастью, слишком долго тянула, прежде чем прийти к нам: на самом деле все произошло несколькими месяцами раньше. Мы начали проверку, и у типа оказалось алиби на день нападения. У меня все нутро выворачивалось из-за того, что нельзя было дать ход жалобе, и тогда я решил еще раз допросить жертву. Я понимал, что в голове у нее все смешалось, и по прошествии шести месяцев она могла ошибиться на день или два. Однако девушка казалась совершенно уверенной в своих показаниях. И утверждала, что тогда точно была среда, поскольку в тот день у нее не было занятий, и мужчина напал на нее в подвале, куда она спустилась за велосипедом, чтобы поехать к подружке. Невербальный язык ясно указывал: она что-то недоговаривает. Ей было стыдно, о какой-то детали она не желала упоминать. Мне удалось добиться ее доверия, и в конце концов она все рассказала. Насильник забрал ее трусики. Она так перепугалась, что не стала менять привычный распорядок дня, словно ничего не случилось, и решила похоронить свой секрет. Она не осмелилась поделиться этой подробностью, потому что весь день оставалась без трусиков, и задним числом ей это казалось унизительным.

Максим сделал паузу. Дыхание любовников терялось в перестуке дождя по черепичной крыше.

– Консьержа уже допрашивали, и у него оказалось железобетонное алиби. Мне никогда не удалось бы добиться постановления на обыск у него в доме. Тогда… я отправился туда сам. В одно прекрасное воскресенье, когда они с женой ушли в кино, я проник в их квартиру. И все перерыл сверху донизу. Там была одна комната, что-то вроде подсобки, переделанной в подобие кабинета с компьютером и принтером, и, когда я туда зашел, меня словно осенило. У одного из ящиков было двойное дно, там я нашел четыре пары трусиков.

Ассия повернулась и прижалась к нему.

– Я впал в ярость и совершил ошибку, поддался гневу. Я… я подождал, пока этот тип вернется домой, и набросился на него прямо перед дверью… на глазах у его жены. Сунул трусики ему под нос, мы сцепились. В понедельник утром я пошел к Саже и рассказал, почему я совершенно уверен, что этот сукин сын напал еще как минимум на трех женщин. Капитан ответил, что я не отдаю себе отчета в том, что натворил, и моя единственная надежда – вызвать консьержа на допрос и молиться, чтобы тот во всем признался, не упомянув о моем проникновении в его жилище. На той же неделе я его вызвал, и он явился с адвокатом. Я оказался в тупике. Если делу дать ход, он немедленно подаст на меня жалобу, а мы все знаем, чем это заканчивается.

– Злоупотребление властью, манипуляция уликами, и субъект окажется на свободе после того, как дело будет прекращено, – проговорила Ассия, уткнувшись лицом в плечо Максима.

– А на меня наложат административные санкции… Короче, было решено сохранить статус-кво. Мы закрываем глаза на произошедшее, и каждый остается при своих. Но я не мог продолжать работать, словно ничего не случилось, и сорвался с катушек. Перевернул свой стол и набросился на Саже. Он отнесся с пониманием, но, чтобы избежать и скандала, и лишних вопросов, отстранил от работы на шестьдесят дней. Под обязательное наблюдение психолога. Я на него даже не сержусь: я зол на систему. Нужно же понимать, кто твой враг.