Я люблю тебя, Калькутта!

Мне нравятся те калькуттские улицы, которые избегают прямизны и уходят куда-то вбок: идешь то ли по спирали, то ли по дуге, не зная, что впереди; улица постепенно разматывается, и за каждым домом может таиться что-то интересное. Вот такова и Читпур-роуд.

Не верится, что где-то совсем рядом — зеленое пространство Майдана, чистенькая Дальхаузи, финансовый центр, Законодательная ассамблея среди аккуратных клумб. Передо мной ущелье, хотя страшноватое, но притягивающее. За каждым из домов громоздятся другие, большие и бесформенные, и сколько их, не знает, наверное, никто. Поражает дикая их нумерация: рядом со строением № 18 стоит № 242, наискосок — № 156, за ним № 45, а потом № 260 — все это рядышком, на одной стороне улицы. Любой почтальон сойдет с ума…

Я двигался вперед, на север, с удовольствием останавливался, разглядывая верхние этажи домов, которые никогда не видишь из машины. Интересно было то здесь, то там в месиве съеденной влагой штукатурки, обнажавшей старые кирпичи, обнаруживать остатки былой архитектуры — то балкончик, то какого-нибудь льва на крыше, то лепной медальон, скрытый под копотью и следами потеков. На подступах к мечети стоит смахивающая на тюрьму кирпичная громада полицейского участка. Но большинство зданий — трудноопределимой архитектуры. Наверное, это доходные дома — ветхие сооружения, чем-то напоминающие старый Тифлис: лоджии, масса деревянных балкончиков, гроздьями нависающих над тротуарами. Нечего и говорить, что все они густо увешаны драным тряпьем, этой жуткой приметой бедности. В некоторых домах лоджии застеклены, но стекла до того запылены и закопчены, что давно уже сравнялись цветом со старой штукатуркой. Какие перенаселенные «клоповники» скрываются за этими стеклами, какие драмы их сотрясают? Здесь нужно воображение Кафки. А может быть, Зощенко.

Тротуары — узенькие, жмущиеся к стенкам домов, их отсекают от проезжей части две сточные канавы с черной водой, издающие запах отнюдь не роз. Но пройти по тротуарам невозможно, они сплошь заняты незамысловатым товаром уличных торговцев. Первые этажи домов — это магазины и лавки. Окон не предусмотрено, весь магазин — провал в стене, как бы пещера, в глубине можно разглядеть полки с тюками. На прилавке сидит, скрестив ноги, владелец и зазывает прохожих. А товар производится где-то сзади, в подсобках или дворах, двумя-тремя рабочими и тут же идет на прилавок. Это сандалии, у которых через полкилометра отвалятся подметки, самораспускающиеся носки, подозрительного вида бижутерия, пресловутые «китайские» авторучки с «платиновым» пером… Даже под аркой мечети Находа сплошь лавки: ткани, расшитые фольгой и «золотом», «восточные», а-ля «1001 ночь», шлепанцы с загнутыми носами, духи, благовония. Еще дальше — палатки театрального реквизита: парики, костюмы всех эпох и народов, все это, конечно, потертое, траченное молью и сыростью. Порыться как следует, так, может быть, найдешь остатки костюмов лебедевской труппы! А вот витрины «мраморного» магазина: вазы, урны, надгробия, статуи, облицовочные плиты. Рядом на тротуаре цветочные лотки, просто лотки. Базарчики овощей и фруктов: прямо на асфальте лежат кучки плодов.

Вся публика валом валит по проезжей части. Сквозь густую толпу чудом пробиваются трамваи (в обе стороны); почти задевая их, тянет тяжело нагруженную тачку безмолвный кули; неистово гудят такси (за рулем — дородный сикх, рядом с ним — дружок, тоже сикх, — чтобы не ограбили; пассажира засовывают назад). Тут же — лавина велосипедистов и рикш. Обстановку дополняют старомодные, начала века, фонарные столбы и густая сеть трамвайных проводов, паутиной нависшая над улицей.

Удивительное дело, никто не обращает на меня внимания, нет ноющих бакшишников, никто не идет следом, я — часть этой толпы, ее капля, и не чувствую себя чужим.

Далеко позади осталась мечеть, мелькнула в одном из боковых переулков уже знакомая мне Армянская церковь. Улица уносит меня все дальше. Скоро должны начаться места, связанные с Тагором. Вот первое: в боковой улочке Прасана-Кумар-Тагор-стрит за невысокой решеткой высится странное сооружение, напоминающее диснейлендовские имитации средневековых замков: башни с бойницами, готический фасад с часами, узкие прорези окон, замысловатые флюгера на шпилях башен. Замок выкрашен в ужасный розовый цвет, местами краска облупилась. У ограды — овощной рынок, овощи разложены чуть ли не под колесами автомашин.

Это странное здание воздвигнуто предком Рабиндраната Тагора, махараджей Джатендрой Моханом Тагором. Английская королева пожаловала ему рыцарское звание, и сэр Джатендра захотел осуществить свою рыцарскую привилегию: иметь собственный замок. В былые времена здесь был гостевой дом семьи махараджи. В 30-е годы замок был продан. Сегодня на втором этаже живет семья нового владельца, а первый занимает женская школа.

И вот, наконец, знаменитый Джорасанко, 6 — величественный краснокирпичный дом с зелеными ставнями, в классическом стиле. Это родовое гнездо семейства Тагоров. Об этом семействе надо писать отдельно, настолько важной была его деятельность в политике, экономике, религии, культуре для судеб не только Бенгалии, но и всей Индии в XVIII–XX веках. Здесь родился Рабиндранат Тагор. Сегодня это музей. Но, как я уже писал, музей «заколдованный»: он всегда закрыт.

Нечего и говорить, что и сегодня музей был закрыт…

Скоро уже река. Исчезают лавки и магазины, высокие дома. Вместо них — вереница сарайчиков — квартал Кумартоли, где живут мастера, делающие статуи богов на пуджу, благо, до реки, дающей со своего дна взаймы священную глину, — несколько десятков метров. И вот конец, берег серо-коричневой Хугли, баржи, покачивающиеся у причала, стрелы подъемных кранов, крики грузчиков.

5 мая (продолжение). Но путешествие не кончено. Я иду назад, к началу улицы, к Бентинк-стрит. Дело в том, что вправо от нее вплоть до района Боу-базар располагается знаменитый Чайна-таун — «Китайский город», где в XIX–XX веках традиционно жили китайцы. У нас как-то не принято сюда ходить, памятуя нынешние отношения с Китаем, но и запретов нет, так как всем ясно, что китайцы здесь другие, индийские. Мне давно хотелось хоть одним глазком взглянуть на этот особый мир.

Когда-то здесь жило около 20 тысяч китайцев. Стучали по мостовым деревянные сандалии, из храмиков доносились звуки гонгов, из харчевен струились ароматы китайских яств. Английские писатели, авторы колониальных романов, даже такие крупные, как Сомерсет Моэм, любили переносить действие своих книг в этот район Калькутты, который соответственно изображался как место зловещее и экзотическое, где на тускло освещенных газовыми фонарями узких улочках вершатся темные дела, а в крохотных тавернах курят опиум…

Война с Китаем 1962 года нанесла сильный удар по калькуттскому Чайна-тауну. Жителям района в период войны запрещено было выходить за его пределы без специальных пропусков, около 8 тысяч были депортированы в раджастханские лагеря, а потом высланы в Китай. Но удивительно, что буйная калькуттская толпа отнеслась к Чайна-тауну спокойно, не было ни погромов, ни особой ненависти. Большинство калькуттских китайцев всегда подчеркивало и подчеркивает свою лояльность по отношению к приютившей их Индии, а отдельные, очень небольшие группы маоистов были сразу же придавлены самими обитателями Чайна-тауна.

По данным журнала «Иллюстрейтед Уикли оф Индиа» (1972 год), всего в Индии сейчас проживает 15 тысяч китайцев; 12 500 из них живут в Калькутте, а в пределах Чайна-тауна — около 4 тысяч. Большинство обитателей «заповедного» района предпочло выйти за его пределы и влиться в жизнь города. Мы видим их ежедневно — в бесчисленных китайских ресторанчиках, в обувных магазинах, в парикмахерских и сувенирных лавках. Вся советская колония охотно заказывает обувь у китайцев на Нью-Маркете — они шьют добротные, красивые, из хорошей кожи ботинки и туфли, чуть-чуть, правда, старомодные.

И вот он, Чайна-таун, передо мной. Узкие, чистые улочки. Иероглифы на вывесках. Китайчата, играющие у дверей лавок, прохожие в синих брюках и блузах. Храмик Си Ип с нефритово-зеленой керамической крышей и фарфоровыми рыбками, такой кукольный на фоне высящихся за ним небоскребов деловой Калькутты. Внутри резной, красно-золотой алтарь, несколько красивых ваз, старинные мечи на стенах. И ноль внимания на посетителей.

Лавки здесь те же, что и в городе, только вывески написаны иероглифами; впрочем, вся продукция легко угадывается по витринам: кожа, обувь, фарфор — пиалы, вазы, статуэтки. И рестораны, как в городе. Все очень интересное, но какое-то ненастоящее. Район: еще существует, но жизнь как будто уходит отсюда… Думаю, еще несколько лет — и Чайна-таун расточится сам по себе. Бульдозеры снесут последние лавки и домики, и здесь воцарится обычная калькуттская толкотня. Та, что царит и сейчас в нескольких сотнях метров от этого игрушечного мира.