Я научила женщин говорить

«За озером луна остановилась...»

За озером луна остановиласьИ кажется отворенным окномВ притихший, ярко освещенный дом,Где что-то нехорошее случилось.Хозяина ли мертвым привезли,Хозяйка ли с любовником сбежала,Иль маленькая девочка пропалаИ башмачок у заводи нашли…С земли не видно. Страшную бедуПочувствовав, мы сразу замолчали.Заупокойно филины кричали,И душный ветер буйствовал в саду.1922

«Как мог ты, сильный и свободный...»

Как мог ты, сильный и свободный,Забыть у ласковых колен,Что грех карают первородныйУничтожение и тлен.Зачем ты дал ей на забавуВсю тайну чудотворных дней, —Она твою развеет славуРукою хищною своей.Стыдись, и творческой печалиНе у земной жены моли.Таких в монастыри ссылалиИ на кострах высоких жгли.1922

Предсказание

Видел я тот венец златокованый...Не завидуй такому венцу!Оттого, что и сам он ворованныйИ тебе он совсем не к лицу.Туго согнутой веткой терновоюМой венец на тебе заблестит.Ничего, что росою багровоюОн изнеженный лоб освежит.1922

«Хорошо здесь: и шелест и хруст...»

Хорошо здесь: и шелест и хруст;С каждым утром сильнее мороз,В белом пламени клонится кустЛедяных ослепительных роз.И на пышных парадных снегахЛыжный след, словно память о том,Что в каких-то далеких векахЗдесь с тобою прошли мы вдвоем.Зима 1922

Библейские стихи [48]

1. Рахиль

И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее.

Книга Бытия

И встретил Иаков в долине Рахиль,Он ей поклонился, как странник бездомный.Стада подымали горячую пыль,Источник был камнем завален огромным.Он камень своею рукой отвалилИ чистой водою овец напоил.Но стало в груди его сердце грустить,Болеть, как открытая рана,И он согласился за деву служитьСемь лет пастухом у Лавана.Рахиль! Для того, кто во власти твоей,Семь лет – словно семь ослепительных дней.Но много премудр сребролюбец Лаван,И жалость ему незнакома.Он думает: каждый простится обманВо славу Лаванова дома.И Лию незрячую твердой рукойПриводит к Иакову в брачный покой.Течет над пустыней высокая ночь,Роняет прохладные росы,И стонет Лаванова младшая дочь,Терзая пушистые косы.Сестру проклинает и Бога хулит,И Ангелу Смерти явиться велит.И снится Иакову сладостный час:Прозрачный источник долины,Веселые взоры Рахилиных глазИ голос ее голубиный:Иаков, не ты ли меня целовалИ черной голубкой своей называл?25 декабря ст. ст. 1921

48

Стихотворения представлены одним циклом в «Беге времени».

В первой публикации («Стрелец», сб. 3, 1922) стихотворение «Рахиль» называлось «Из Книги Бытия».

«Анна Андреевна удачно сочетает сходство и отличие от своих стихов. Ее можно узнать и вместе с тем можно одобрительно заметить: «Подумайте, она совсем не похожа на свои стихи». Впрочем, быть может, она как раз похожа на свои стихи – только не на ходячее о них представление. Ахматова – поэт сухой. Ничего нутряного, ничего непросеянного. Это у нее общеакмеистское. Особая профильтрованность сближает непохожих Ахматову, Гумилева, Мандельштама.

Гуковский [49] говорил как-то, что стихи об Иакове и Рахили (третий «Стрелец») он считает, в биографическом плане, предельно эмоциональными для Ахматовой. Эти фабульные, библейские стихи гораздо интимнее сероглазого короля и проч. Они относятся к Артуру Лурье».

Лидия Гинзбург. Запись 1927 г.

49

Григорий Александрович Гуковский (1902—1950) – известный филолог, литературовед, критик; репрессирован в 1949 г., во время «борьбы с космополитизмом»; умер в Лефортовской тюрьме.

2. Лотова жена

Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом.

Книга Бытия

И праведник шел за посланником Бога,Огромный и светлый, по черной горе.Но громко жене говорила тревога:Не поздно, ты можешь еще посмотретьНа красные башни родного Содома,На площадь, где пела, на двор, где пряла,На окна пустые высокого дома,Где милому мужу детей родила.

«…Характерно, что стих Ахматовой отошел постепенно от метра, органически связанного с ее словом вначале. Стихи выровнялись, исчезла угловатость; стих стал «красивее», обстоятельнее; интонации бледнее, язык выше; Библия, лежавшая на столе, бывшая аксессуаром комнаты, стала источником образов:

Взглянула – и, скованы смертною болью,Глаза ее больше смотреть не могли;И сделалось тело прозрачною солью,И быстрые ноги к земле приросли.

Это тема Ахматовой, ее главная тема пробует варьироваться и обновиться за счет самой Ахматовой».

Юрий Тынянов. «Промежуток». <1924>

«Зная цену звуковой инструментовке стихотворения, и звуковому повтору в частности, чему примеров в ее творчестве великое множество, она очень чутко отмечала у себя всякую непроизвольную, чисто случайную, мешающую повторность звуков. О том, что в знаменитой «Лотовой жене» у нее в одной из строк получилось какое-то «мычание»: «Где милому мужу детей родила» (столкновение «му – му» в конце и в начале слова), она говорила своим друзьям, но так и не знала, как это исправить».

Виталий Виленкин. «В сто первом зеркале»

Взглянула – и, скованы смертною болью,Глаза ее больше смотреть не могли;И сделалось тело прозрачною солью,И быстрые ноги к земле приросли.Кто женщину эту оплакивать будет?Не меньшей ли мнится она из утрат?Лишь сердце мое никогда не забудетОтдавшую жизнь за единственный взгляд.21 февраля 1924

3. Мелхола

Но Давида полюбила... дочь Саула, Мелхола.

Саул думал: отдам ее за него, и она будет ему сетью.

Первая книга Царств

И отрок играет безумцу царю,И ночь беспощадную рушит,И громко победную кличет зарю,И призраки ужаса душит.И царь благосклонно ему говорит:«Огонь в тебе, юноша, дивный горит,И я за такое лекарствоОтдам тебе дочку и царство».А царская дочка глядит на певца,Ей песен не нужно, не нужно венца,В душе ее скорбь и обида,Но хочет Мелхола – Давида.Бледнее, чем мертвая; рот ее сжат;В зеленых глазах исступленье;Сияют одежды, и стройно звенятЗапястья при каждом движенье.Как тайна, как сон, как праматерь Лилит...Не волей своею она говорит:«Наверно, с отравой мне дали питье,И мой помрачается дух,Бесстыдство мое! Униженье мое!Бродяга! Разбойник! Пастух!Зачем же никто из придворных вельмож,Увы, на него непохож?А солнца лучи... а звезды в ночи...А эта холодная дрожь...»[1922], 1959—1961

Виталий Виленкин отслеживает изменения в «Мелхоле», указывает на разницу между первоначальным замыслом и окончательным решением, обращаясь к наброскам 1959 – 1961 гг. в «Общей тетради»:

«Тут же рукой Анны Андреевны записана строка, которая могла бы показаться совсем «таинственной» и не имеющей отношения к «Мелхоле»:

И вовсе не медный, и вовсе не звон...

Прямого отношения к этому стихотворению она действительно не имеет, но косвенное имеет, и мне это случайно известно из первоисточника. Как-то в разговоре по поводу своей недавней поездки к К. И. Чуковскому Анна Андреевна рассказала мне, что Корнею Ивановичу не очень понравилась (или совсем не понравилась, не помню) «Мелхола», что, по его мнению, она невольно приводит на память «Василия Шибанова» А. К. Толстого и что он даже «очень игриво» ей тут же проскандировал: «Звон медный несется, гудит над Москвой...» Судя по интонации рассказа, замечание Чуковского ее явно задело («мало ли что кому напоминает...»). Думаю, что «таинственная» строчка, во всяком случае, с этим связана.

Но гораздо более существенно другое: то, что Ахматова, по-видимому, первоначально задумывая это стихотворение как балладу с драматическим сюжетом (Мелхола спасает своего юного мужа от убийц, подосланных коварным Саулом), в процессе работы пришла к совершенно иному решению: то, что могло бы стать всего лишь экспозицией к какой-то своеобразной «маленькой трагедии», вылилось у нее в лирическое стихотворение, которое завершается внутренним монологом настоящей драматической напряженности, но с намеренно размытой, недоговоренной интонацией последней строки» (Виленкин В. Я. В сто первом зеркале).