Я не искала любовь

— Это один из способов обозначить женщину.

— Речь может идти и о надувной кукле, но тебя это всё равно не касается.

— Я не виню тебя, Арон. Хочу сказать, ты злишься на меня, я понимаю. Я не очень хорошо вела себя в прошлом.

— Не переоценивай себя, Лилиан. Если предположить, что после всех этих лет я ещё держу злобу, это значит, что я мудак, — лгу я, прекрасно зная, что я и есть мудак, учитывая, что злость никуда не делась, твёрдая, как гора. — Ты и сейчас ведёшь себя не лучшим образом. Я же сказал тебе, что я занят. Одной женщины мне на сегодня достаточно. И тебе должно быть достаточно мужа.

— Эмери уехал в Калифорнию по делам. Он вернётся через несколько дней.

— А тебе нужно трахнуться. Но не со мной.

Несколько секунд она молчит. На месте Лилиан за этот вульгарный комментарий я бы послал куда подальше. Но она этого не делает. Она словно размышляет, восстанавливая дыхание, а затем говорит:

— Мы собираемся расстаться. Мы с Эмери расходимся.

Я горько смеюсь.

— Я не твой брачный консультант и не твой друг. Меня не интересуют эти откровения.

— Я просто хочу объяснить тебе кое-что, Арон. Мы можем встретиться?

— Будь осторожна, если твой толстый муж посадит тебе на хвост частного детектива и тебя поймают со мной, ты можешь не получить даже пенни алиментов. Я не сомневаюсь, Эмери заставил тебя подписать брачный контракт перед тем, как ты стала миссис Андерсон. И я не склонен к браку, если ты думаешь, что, избавившись от него, найдёшь меня готовым надеть тебе на палец ещё одно кольцо. Когда-то я был готов; но за столько лет люди меняются.

До меня доносится её вздох, то ли нетерпеливый, то ли страдальческий. Затем её голос, лишённый уверенности того времени, когда Лилиан делала расчёты, чтобы выбрать, какая партия будет наиболее подходящей для её мечтаний о славе, низкий или сдержанный голос, а может быть, более искусный в притворстве, бормочет:

— Я убеждена, что, если бы мы могли поговорить лично и спокойно, ты бы смог увидеть всё ту же девушку, как и прежде.

— Я занят, Лилиан. Спокойной ночи, — заключаю я и сбрасываю звонок, погружая в пустоту её попытку произнести памятную фразу.

Несколько мгновений стою неподвижно, нелепо взволнованный. Лилиан до сих пор умудряется не оставлять меня равнодушным. Её существование имеет вес и эхо. Мой сарказм — это месть и боль. Я достаточно исцелился, чтобы выжить, но недостаточно, чтобы жить без злобы. И только когда перестану чувствовать эту войну внутри, это больное желание причинить ей боль в сочетании с ещё более больным искушением простить, я пойму, что всё кончено, что я совершенно новый человек.

Вношу номер Лилиан в чёрный список. Не навсегда. Всего на несколько дней. Чтобы заставить ещё немного помучиться. Затем иду в гостиную к Джейн.

И широко раскрываю глаза от удивления.

Джейн заснула на диване. Девушка рухнула набок как увядший цветок. Поза выглядит почти рассчитанной и гармоничной. Щека со шрамом полностью закрыта волосами, остальные локоны разбросаны по сиденью, длинная шея обнажена и кажется перламутровой на фоне чёрного цвета дивана.

Я смотрю на неё с недоверием в течение нескольких минут. Сначала думаю, что Джейн притворяется, но чувствую, она на это неспособна. Кроме того, у неё слишком ровное дыхание, нет никаких сомнений, — она спит на самом деле. Конечно, я должен её разбудить. Я был слишком добр, и я её адвокат, а не друг. Заплачу за такси, и сегодня с чистой совестью могу умыть руки.

Но вместо этого стою и наблюдаю за ней; и говорю себе, что это правильно, а откровения, должно быть, истощили её, и ела она только из уважения ко мне, но каждый кусочек проскальзывал ей в горло, как мрамор, что пережить всё это было, конечно, нелегко.

Поэтому я беру плед и укрываю Джейн. Затем звоню консьержу и говорю, чтобы отпустили такси. Я делаю всё это шёпотом, чтобы не разбудить Джейн, называя себя идиотом, у которого нет выхода, но при этом веду себя как денди с золотым сердцем.

Наконец, я думаю, что это ночь исключительных случаев.

Я противостоял Лилиан.

Я готовил для женщины и ужинал с ней за одним столом, не ожидая ничего взамен.

Я буду спать с женщиной под одной крышей, даже не пытаясь залезть ей под одежду.

Определённо, на сегодня достаточно.

***

Я просыпаюсь на рассвете с ощущением, что в дом проникли воры. Но это не грабитель, это Джейн.

Пытаясь выйти, она возится у двери, впрочем, безуспешно. У меня установлена электронная сигнализация; без кода вы не сможете ни войти, ни выйти.

— Эй, — окликаю всё ещё сонным голосом.

Джейн вздрагивает и оборачивается. Она смотрит на меня и вздрагивает ещё сильнее. Я помню, что заснул с голым торсом. Она краснеет и резко отводит взгляд от моего татуированного тела, словно, рассматривая меня, испытывает боль в глубине глаз. Только сейчас я понимаю, что брюки от спортивного костюма, в которых спал, выглядят натянутыми из-за моего естественного возбуждения после пробуждения. На этот раз вздрагиваю я. Не хочу, чтобы Джейн подумала, что я скрываю сексуальные намерения.

Вернее, мне стоит их скрыть. Ведь если учитывать мой характер, я их вообще не прячу. Если бы это была не Джейн, если бы не это хрупкое и беззащитное создание, способное краснеть со скоростью падающей на снег розы, я мог бы даже подумать об утреннем трахе. Но это она, её бледность отмечена видимым волнением, Джейн уже пережила все виды человеческой злобы, и я не хочу пугать её даже ироничной шуткой.

Поэтому я просто говорю:

— Всё в порядке, Джейн, я ввёл код сигнализации, поэтому вы и не можете открыть.

— Мне очень жаль, — шепчет она.

— За что?

— За то, что заснула здесь. Я не должна была, но вчера, клянусь, отключилась, не понимаю почему. Внезапно я почти потеряла сознание. Я так устала. Почему вы не разбудили меня?

— Вам было хорошо там, где были. Вы отдохнули?

— Да, я…

— Даже без снотворного?

— Даже без снотворного, — соглашается она, явно удивлённая.

— Вам снились кошмары?

— Ни одного.

— Сейчас я приготовлю кофе, — говорю улыбаясь, сам того не замечая.

Я должен набрать этот чёртов код и выпустить её, избавиться от странного присутствия, которое заставляет меня чувствовать себя ответственным. Джейн похожа на одного из ветеранов, переживших кровавую войну — любую кровавую войну — рассказывающего свою историю тем, кого там не было. И те, кто не был там и не пережил ничего подобного, не могут не чувствовать себя виноватыми.

Виноватым.

Нелепым.

Вот как я себя чувствую, когда мои грёбаные проблемы наваливаются на меня, словно валуны.