Я не искала любовь

— Конечно, но тогда я не знала, как она смотрит на тебя. Ты должен помочь ей, и убедится, что она не теряет из-за тебя голову. Это будет нелегко, но я верю, ты справишься. Я просто не совсем понимаю, чем я могу тебе помочь.

— Найди ей занятие в галерее. Ей нужна работа.

— Ты действительно принял это близко к сердцу.

— Да ладно, Дит, посмотри на неё, ей бы посочувствовал сын Сатаны. У неё за плечами ужасная история. Ей предстоит изнурительный суд, на котором её будут препарировать и обращаться с ней как с сумасшедшей шлюхой. И она не может продолжать работать по ночам, иначе рискует, что этот мудак снова будет её доставать. Так что, раз уж я оказался в такой ситуации, то в том числе и благодаря твоему промыванию мозгов, из-за которого почувствовал себя виноватым, сотрудничай и дай ей какую-нибудь работу. Джейн живёт в двадцати минутах отсюда, так что сможет легко добираться до дома.

Дит делает нечто бесконечно странное: она протягивает руку и ласкает меня, словно я ребёнок.

— Я горжусь тобой, мой мальчик. О, я не сомневаюсь, что некоторые из твоих доводов по-прежнему ошибочны, но у меня такое чувство, что в глубине души ты действительно хочешь ей помочь. Хорошо, я постараюсь найти для неё какое-то занятие. Однако позволь мне повторить: не позволяй ей влюбиться в тебя. Я не знаю её прошлого, но не сомневаюсь, — она уже достаточно настрадалась. Джейн не заслуживает того, чтобы ей разбили сердце.

Я бросаю на Дит раздражённый взгляд.

— Меня не волнуют фильмы, которые она режиссирует. Я хочу докопаться до сути, заставить засранца заплатить, доказать твоему милому бывшему мужу, что он не единственный принц в гильдии, и устроить Эмери с его манией величия тяжёлые времена. Любые побочные эффекты меня не волнуют.

— А какую роль в этом уравнении играет Лилиан?

— Никакой.

— Уверен?

— Лилиан не имеет к этому никакого отношения. Она имеет отношение только ко мне.

На лице Дит появляется обычное выражение «я не согласна, но изо всех сил стараюсь не начинать войну, потому что я современная мать, которая не вмешивается». Она морщит нос, поджимает губы и изображает искусственную улыбку.

— Не буду спрашивать, что ты имеешь в виду, — наконец произносит она, — потому что боюсь ответа. Как я думаю, ты уже знаешь. А теперь также знаешь, что я думаю об этой маленькой грустной девочке.

Инстинктивно я поворачиваюсь к Джейн. Она неподвижно стоит перед картиной, которую я увидеть не могу. Сжав кулаки, Джейн словно загипнотизирована. Ведомый тем же инстинктом и из любопытства я подхожу к ней ближе, и не могу ни задаться вопросом, не является ли судьба чем-то вроде злого лучника, который пускает стрелы, предназначенные поразить самое больное место.

Картина — современная и значительно более мрачная версия «Урока танцев» Дега. Танцоры на картине расположены так же, как и в оригинальной работе, хотя они одеты в костюмы для джазового танца. У них более бунтарские позы и взгляды. Одна курит, другая с гримасой жуёт жвачку, третья с хулиганским взглядом. Танцовщица на переднем плане, та, что стоит спиной и на оригинальной картине одета в длинную белую пачку и огромный зелёный бант на талии, здесь обнажена.

Голая, лысая и худющая, как человек, выживший в концлагере или борющийся со смертельной болезнью. Из острых лопаток торчат кровавые обрубки двух обрезанных крыльев, одно короче другого. У ног балерины лежит ковёр из растрёпанных перьев, окрашенных в красный цвет.

Джейн дрожит. Должен ли я что-то сказать? Сделать жест? Только я понимаю, как сильно ранит Джейн этот образ, который, кажется, пришёл прямо из ада, посланный сюда проклятой душой её матери.

Бля, я должен перестать позволять состраданию преобладать над равнодушием. Это не я. Этот тип джентльмена, который вот-вот скажет что-то ободряющее, — неправильный инопланетянин. Не могу отрицать, в Джейн есть что-то такое, что вызывает желание утешить, но ей придётся найти другого утешителя. Я хотел узнать её прошлое, потому что мне это необходимо, но я не намерен идти дальше этой неожиданной поблажки. Кроме того, если продолжу быть любезным, я серьёзно рискую вызвать побочные эффекты, о которых говорила Дит. Меньше всего хочу, чтобы у девчонки возникали обо мне странные мысли. Это очевидно, я привлекаю её. Я не слепой и не идиот, а она не так хорошо умеет маскироваться, как ей кажется, но я верю, что это скоро пройдёт.

Я не прекрасный принц.

Я почти стал им в молодости. Но чувствительность заразила меня однажды, и больше никогда.

Я не могу внезапно превратиться в ангела-хранителя только потому, что у неё такие выразительные глаза и, кажется, она носит с собой крест, куда бы ни пошла. Я не могу беспокоиться за неё и называть себя чёртовым ублюдком за то, что неосознанно подвёл её к этой картине, где она посмотрела на себя с мёртвыми крыльями.

Делаю вид, что подошёл к ней из более практических соображений, чем реальные, и не заметил сюжета картины.

— Моя мать готова нанять вас. Поговорите немного с ней, чтобы понять, как и в какой роли вас использовать. Как и договаривались, я рассказал ей самый минимум, ничего конфиденциального о ваших секретах. Джейн, на этом я прощаюсь. Как только свяжусь с помощником окружного прокурора, я дам вам знать наши дальнейшие действия. Полагаю, домой вы можете вернуться одна. Я не собираюсь возвращаться на Манхэттен, проведу выходные в Хэмптоне.

Я не даю ей возможности добавить комментарий, даже поблагодарить, полагая, что, как бы она ни была шокирована, ей удастся произнести хотя бы слово, поэтому поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Знаете, я бы никогда не сказала, — говорит она, и её голос касается моей спины.

Я оборачиваюсь, озадаченный.

— Что? — спрашиваю, раздражаясь, потому что должен был похерить то, что она никогда бы не сказала, и притвориться, что я её не слышал.

Джейн улыбается мне, но это улыбка, запятнанная тайными слезами, которых нет, чёрт возьми: их там нет, но я, кажется, всё равно их вижу.

— Что вы парень из Хэмптона, — добавляет она.

Мне хочется спросить, что она имеет в виду, но я запираю своё любопытство в коре отстранённости. Наплевать, что она обо мне думает. Поэтому я пожимаю плечами и, прежде чем уйти, бесцветным тоном комментирую:

— Вы слишком много думаете, Джейн. Успокойтесь, отдохните и не стройте обо мне никаких догадок. Вы серьёзно рискуете ошибиться, помяните моё слово.

***

Джейн не ошиблась, хотя я не знаю, как она это поняла.

В том, что я не парень из Хэмптона. Хочу сказать, по крайней мере, не в том смысле, в каком этот модный полуостров обычно воспринимается публикой. Место для богатых тунеядцев, владельцев вилл, которые большую часть времени необитаемы, за исключением выходных с июня по сентябрь, когда обязательно найдёшь себе подобных в тех же местах. Я богат, но я не тунеядец. Я из кожи вон лезу зарабатывая. И мне не нравится бывать на восточной окраине Лонг-Айленда, когда все остальные находятся там, сгрудившись, как нелепые павлины.

В этом сезоне, особенно из-за дождливой погоды последних дней, толпа покидает сцену.

Вилла, которой я владею, — это большой дом в колониальном стиле, расположенный недалеко от Саг-Харбора. Перед домом находится частный пляж, пятьсот метров в окружении забора.

Там, вдали от сумасшедшей толпы, я занимаюсь хобби, которое расслабляет меня и заставляет забыть мир. Я восстанавливаю старое судно. Я купил двухмачтовый парусник в аварийном состоянии и развлекаюсь тем, что восстанавливаю его самостоятельно.