Я не Ким Тэхен

От осознания, что Джейн навсегда ушла из моей жизни, я едва не лишился последней капли светлого рассудка в своей голове. Все мои картины превратились в непонятные черные кляксы, напоминавшие то ли паутину, то ли комок спутанных веревок, стихи больше напоминали записки сумасшедшего, мечтающего о суициде, а игра на трубе отдавала тоскливой какофонией. К хорошему быстро привыкаешь, а когда у тебя отбирают это хорошее, душа вянет, как чахлое растение, опускает голову и стыдливо уползает в темный уголок, чтобы скрыться от посторонних глаз. Лучше всего страдать в одиночестве, поэтому я впервые за все это время обрадовался тому, что нахожусь именно в этом корпусе, где меня никто не будет донимать лишними вопросами и где мне позволят спокойно съесть свою порцию боли без навязчивого внимания.

Впереди меня ждали долгие годы тюремного заключения. Говорят, что легче выносить разлуку, когда тебя кто-то ждет. Джейн могла бы ждать меня, но вряд ли… Тем более я был почти уверен, что мне дадут пожизненное. Убийство собственного отца — это не ограбление ларька или украденный кошелек. Это вполне себе серьезный повод для того, чтобы засадить человека до конца его бренных дней. Что я мог унести с собой за решетку, кроме воспоминаний? Хотелось бы заставить свой мозг работать так, чтобы он воспроизводил исключительно приятные моменты прожитого прошлого, но память устроена иначе: ты помнишь все, особенно то, что отчаянно пытаешься забыть.

Доктор Харпер долго не навещал меня после нашей последней встречи, когда он сообщил мне, что Джейн выписали. Интересно, почему она не передала мне никакой записки? О таких новостях надо предупреждать, особенно тем людям, которые тебя любят и хотят построить с тобой будущее, даже если оно и фантомное. Я стоял на краю высокой горы, с которой меня вот-вот сбросят в бурлящий океан неизвестности. Меня ждали острые подводные камни, хищные рыбы, ядовитые растения и бесконечные штормы. Волны будут швырять мое тело о скалы, точить его, пока я не стану безвольным и равнодушным к происходящему. Я помнил те дни, когда мы сидели в изоляторе, затем в тюрьме. Это было всего лишь несколько дней, а мы уже настрадались, так что же будет, когда мне вынесут окончательный приговор, наденут форму и посадят к паре заключенных, которые наверняка отыграются на мне, как на новичке, по полной программе? От подобных мыслей на моей коже выступали мурашки, а по спине туда-сюда бегал волнующий холодок. Оставалось совсем немного, и паника выпускала острые когти, чтобы вонзиться ими в мою плоть.

Все же мне удалось найти нормального собеседника среди молчаливого театра теней. Им оказался пожилой мужчина по имени Кристоф Гюнтер. Он был немцем, давно иммигрировавшим в штаты. В обед мы разговаривали о литературе, политике и истории, а по вечерам играли в шахматы. У него было раздвоение личности: второй личностью был некий Джонни — неунывающий весельчак и проныра. Из-за него Кристоф регулярно попадал в неприятности, и именно в этой клинике ему помогли избавиться от сего недуга. Я, в свою очередь, тоже открылся Кристофу и рассказал о своей болезни. Рассказал о каждой личности, о том, как меня лечили. Рассказал о Джейн. «Я понимаю, каково осознавать, что больше никогда не увидишь свою любовь», — сказал Кристоф. — «Я вдовец. Моя жена погибла по вине пьяного полицейского, который сбил ее на машине. Поэтому во мне и родился этот Джонни, чтобы я окончательно не сошел с ума от боли и грусти». Я в очередной раз убедился, что мозг человека та еще неизученная загадка… Наш организм заботится о нас с поразительным рвением, желая защитить нас всевозможными путями, даже если эти пути приводят нас совсем не туда, где бы мы хотели оказаться. Я, как и многие другие пациенты, оказались здесь, в стенах лечебницы для душевнобольных. Временами забота может навредить, поэтому стоит сто раз подумать, прежде чем оказывать услуги, о которых вас не просили.

С уходом Джейн из моей жизни и надвигающейся волне опасности в виде правоохранительных органов с решеткой в руках мне стали регулярно сниться кошмары. Я просыпался в холодном поту, кричал во сне, возился на кровати и иногда даже падал на пол, зарабатывая очередной синяк или шишку. Пришлось прибегнуть к помощи местных врачей, попросив у них успокоительное и снотворное. Каждую ночь перед сном я разглядывал бело-желтые пилюли и красные капсулы, вертя их в ладонях, и боролся с искушением «случайно» заглотить лишнюю порцию, но страх брал надо мной власть, заставляя выпить столько, сколько нужно, и смиренно лечь в кровать.

Наши посиделки с Кристофом разбавляли мои серые будни, привнося в них пусть и тусклые, но все же разноцветные мазки. Я с интересом слушал рассказы о его молодости, как он работал на заводе, как познакомился с женой, как они ходили на танцы и какая романтика витала между ними. Моя душа рыдала навзрыд, ведь я никогда не испытаю всей сладости конфетно-букетного периода, да и вообще любые отношения теперь были для меня перечеркнуты тюремной решеткой. Я мог только лишь фантазировать, но эти фантазии делали мне невыносимо больно. Порой хотелось плюнуть на все, дождаться удобного момента и под покровом ночи сбежать из клиники, разыскать Джейн и жить вместе с ней до глубокой старости, чтобы я расчесывал ее седые волосы, а она укрывала мои ноги шерстяным пледом. Нам приходилось бы скрываться, но я был готов ради нашей любви жить ограничениями. Джейн, видимо, была не готова, поэтому молча выписалась и покинула меня навсегда. Ни адреса, ни телефона, ни простого сообщения… Она не оставила после себя ничего — только глубокий нарыв, где корежились от боли чувства, надежда и истоптанные мечты. Все сгорало, превращаясь в пепел, который оставалось только пустить по ветру, а свежую рану щедро облить спиртом и заклеить пластырем, чтобы не болела.

Месяц тянулся долго, выматывая меня каждый день, но все же плавно подходил к своему завершению. Каждый цикл имеет начало и конец, каким долгим они ни был бы. Все, что когда-то началось, когда-нибудь обязательно закончится. Ничто не вечно под луной, а мне осточертело каждую ночь, полную загробного одиночества, выть на нее, подобно одичавшему зверю, который бросается на людей, лезет на стену и тихо, жалобно скулит. Доктор Харпер сообщил, что послезавтра меня переведут обратно, а через неделю ко мне на встречу приедут Кортни Джексон и Гвен Ли. Услышав до боли в груди знакомые имена, я прочистил внезапно пересохшее горло, почувствовал, как вспотели мои ладони, а сердце забилось настолько быстро, что я инстинктивно положил руку туда, где оно находилось под многочисленными слоями защиты.

— Это значит, что меня скоро заберут отсюда? — спросил я у доктора, который смотрел на меня грустными глазами.

— Да… — Уильям поджал губы, спрятал руки в карманах халата и переступил с ноги на ногу, как нашкодивший школьник. — Но надо искать и хорошие стороны. Ты вылечился, Тэхен, ты полностью здоров. Наш курс лечения принес свои плоды. Теперь ты полноценная личность, и пребывание в корпусе особой тишины закрепило результат.

— Закрепило результат… — я усмехнулся и сел на кровать, взволнованно кусая нижнюю губу. Мне хотелось броситься на Харпера и умолять его не отдавать меня на съедение волкам в форме, но разве я мог? — Док, буду откровенен. Мне чертовски страшно отправляться в тюрьму… Я остался совсем один. Мать не хочет меня видеть, Джейн убежала в свободную и счастливую жизнь. Кто меня будет ждать, защищать? Кто встанет на мою сторону? Я думал, что смогу посмотреть в лицо своим страхам, но я боюсь. Я… я не хочу гнить за решеткой.

— У тебя есть хорошие адвокаты, которые будут биться за тебя до последнего. Может, все образуется, и тебя оправдают, — доктор Харпер положил руку на мое плечо и постарался улыбнуться. — Главное, что ты здоров.

— Главное, что я здоров, — поднимая взгляд на доктора, я выдавил из себя жалкое подобие улыбки и кивнул головой. — Спасибо Вам. Если бы не Вы, я не смог бы стать Ким Тэхеном.

— Я всего лишь делал то, что должен был. Это моя работа, это мой долг. Поверь, я на твоей стороне, и если будет нужно, обязательно дам показания в твою защиту.

— И за это я Вам очень благодарен.

— Отдыхай, Тэхен, и пока ни о чем не думай. Надо верить в лучшее, — с этим словами Уильям похлопал меня по спине, вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.

Верить в лучшее… Всю жизнь я только этим и занимался и в итоге оказался в клинике для душевнобольных, откуда меня скоро переведут в тюрьму. Ну и куда меня эта вера привела?

В одиночестве, которое разрослось до масштабов вселенной, я зарылся под одеяло, закрыл глаза и постарался убедить себя в том, что пока что я в полной безопасности, что меня никто не тронет, что я все еще в своей палате, где мне ничего не грозит. Самообман штука хорошая и временами даже полезная. Мне удалось представить, что я нахожусь в бесконечном космическом пространстве: вокруг раскидывались бескрайние полотна бархатной ночи, политые искрящимся серебром звезд, я плыл среди них и ни о чем не беспокоился. Знакомый женский голос тихо пел мне песню:

Я знаю, это правда, что все благодаря тебе.

И если я все преодолею, то только благодаря тебе,

Но сейчас и даже тогда, если бы нам нужно было начать все сначала,

Мы бы не были уверены в нашей любви…

Это был голос Джейн, и он звучал у меня над самым ухом. Клянусь, это была она! Голос становился все громче и громче, пока оглушающим ударом не лопнул в моем сознании. Отбросив одеяло на пол, я вскочил с кровати и огляделся: на секунду мне показалось, что Джейн была здесь, в моей комнате, я даже слышал нежное звучание гитары, но все оказалось насмешливой выдумкой. Фантазия сыграла со мной злую шутку, и от бессилия я схватил подушку, нещадно раздирая ее на куски. Перья летели во все стороны, превращая палату в невесомое облако, лежа в котором можно раствориться, стать его частью и навсегда забыть о насущных проблемах. Так я и сделал. Когда перья легли мягким ковром на пол, а их малая часть все еще парила в воздухе, я упал на спину, раскинул руки и стал смотреть, как на меня летели белые, нежные комочки. Снежинки… Рождество… Санта, у которого можно попросить все, что угодно, если ты был хорошим мальчиком.