Я обязательно спасу Тот

Вспыхивает белый свет. Через пару секунд слышен женский крик, но я не оборачиваюсь. Я пробираюсь сквозь эту толпу призраков, следуя за течением, и останавливаюсь, когда белый свет меркнет передо мной. Это значит, что время еще не пришло и мне нужно продолжать жить.

Я останавливаюсь и тогда все эти люди проходят сквозь меня, лениво моргаю и позволяю коленям подкоситься. Майкл едва успевает подхватить меня, прежде чем я бы падаю на землю.

***

Где-то вдалеке кричали люди, над головой вспыхивали взрывы. Пыль вокруг стояла плотной стеной. Я видела всё это своими глазами и вижу эти картины до сих пор. В кошмарах, правда, но вижу.

Однако сейчас я впервые за долгое время нахожусь в полной темноте.

Я распахиваю веки, сонно оглядываюсь и опускаю взгляд на свою руку, из которой торчит трубка. Кто-то совсем рядом со мной подрывается, быстро подходит к моей кровати и порывисто опускает на самый край. Теплые руки находят мои ладони и сжимают.

– Брук...

– Я в норме, в норме.
– фыркаю я, с улыбкой закрывая глаза и возвращаясь в исходное положение.
– Жива.

– Парень, да не дергайся ты так, никуда она от тебя не денется. Еще поваляется и вернется.
– ворчит вошедший в комнату Том - его голос я узнаю сразу, это точно.
– Давай, пиздуй нахуй, мне капельницу сменить надо.

– Что это вообще было?
– со скучающим видом интересуюсь я, когда Майкл покидает комнату.
– Давно мне не было так хорошо.

– Ты бы еще транквилизатор с анальгетиком приняла, тоже было бы хорошо.
– неприятно смеется Том.
– Очень, очень хорошо. Так хорошо, что даже я бы не откачал тебя.

Я усмехаюсь.

– Да ладно, я же случайно. Захотелось немного... встряхнуться.

– Звучит неубедительно.
– качает головой мужчина, меняя мне капельницу.
– Скажи честно, схерали тебе взбрело в голову совершать суицид?

– Что?

– Разве я не прав?
– бездушно ухмыляется доктор.

– Нет!
– возмущенно рычу я.
– Я не совершала суицид, это вышло случайно.

– Да, конечно.
– кивает он.
– Передоз случаен, горсть таблеток ты приняла ради прикола...

– Я говорю правду.

– Слушай, я не хочу лезть в твои дела, да и вообще мне это не нужно, но подумай в следующий раз головой, а не тем, чем ты думала до этого. Кому ты пытаешься что-то доказать? Хочешь слухов? Ты их получишь, если Парсон расскажет обо всём вашим дружкам.

– Во-первых, я не совершала суицид, во-вторых, меня заебало что-то доказывать, в-третьих, Майк ничего и никому не скажет. Это всё, а теперь вытащи из меня эту хуйню.

Я берусь за трубку в своей руке, но Том больно бьет меня по пальцам.

– Сунешь свои корявки к катетеру и я тебе все суставы попереламываю.
– предупреждает он, недружелюбно скалясь.
– Уяснила?

Я убираю руку и хмуро киваю.

– Уяснила.

– Вот и заебись, Кестлер. А теперь тебе лучше поспать, лады?

– Лады.
– покорно соглашаюсь я.

Когда Том берется за ручку двери, я его окликаю:

– Том!
– и продолжаю, когда мужчина оборачивается.
– Тео был моим другом.

– Я знаю.
– хрипло говорит доктор, плотнее запахивая свой халат.

– Мне очень жаль, что всё так произошло. И спасибо. За всё.
– я тяжело вздыхаю.
– Правда, спасибо.

Мужчина пару секунд нерешительно разглядывает меня, будто даже смущается, но сухо кивает.

– Ой, иди ты нахуй.
– отмахивается он, толкая дверь.
– Спи, блять.

Он покидает комнату, а я улыбаюсь, устраиваюсь поудобней и засыпаю.

На этот раз меня поглощают не кошмары и даже не темнота...

Глава 20. Заложница

В детстве я была довольно агрессивным ребенком. Я избивала своих одногодок, отбирала у них всё, что мне понравится, а когда их родители приходили разбираться и увидеть "этого сученка", они впадали в ступор, когда понимали, что это чудовище - маленький темноволосый ангел. Мои родители не знали, что со мной делать, наказывали меня, пытались припугнуть, но я не верила ни их угрозам, ни тому, что они могут долго меня наказывать. Слишком мягкотелы, как и любые родители.

В начальных классах моя агрессия сошла на нет, однако глубокое ощущение того, что мне все должны, осталось. Как и в дестве, я осталась слегка надменной, а когда ко мне подходили местные хулиганы, чтобы отобрать последние монеты на проезд, мне каждый раз удавалось сбежать от них. Каждый раз, но однажды...

Как сейчас помню - она была выше меня на голову, её волосы были темнее на тон, когда мои волосы с возрастом светлели, и глаза, томные, больше синие, чем голубые, смотрели на меня, как на никчемную букашку.

– Давай деньги.
– говорила она.
– Быстрее, мелкая.

Это был один из лучших дней моей жизни. День, когда я впервые надрала задницу Мелани Камбелл. Ну ладно, ладно, не я надрала ей задницу, но если бы эта малолетка не скрутила меня, я бы точно шарахнула её кирпичом по голове - больно она меня бесила.

Мы начали сталкиваться в школе, но она прекратила требовать у меня деньги. Мы просто разговаривали, один раз я даже сказала, что мне нравится её рюкзак, а она подарила мне блокнот на Рождество. Мы ходили в кино, гуляли по городу, но продолжали ненавидеть друг друга. Затем стали слушать одну музыку, покупать похожие футболки (но не одинаковые, нет. Мел терпеть не могла одинаковые вещи), а каждый раз, когда нас спрашивали о том, подруги ли мы, мы начинали дико хохотать, мол нет, ну вы слышали этого дурака? Как нас можно назвать подругами?

Мы не считали себя подругами, не хотели, чтобы на наши отношения вешали ярлык женской дружбы, но и отрицать нашу привязанность друг к другу было глупо.

Уже к четырнадцати нас начали считать чуть ли не каким-то образцом дружбы: взаимоуважение, поддержка, никакого "это мой парень, ты, грязная шлюха!" и всякого такого. Мы были близки настолько, насколько вообще возможно узнать человека за столько времени, и все нам завидовали из-за этого. Они будто не понимали, что завидовать тут нечему, ведь завидовать чужой дружбе, это как завидовать смертнику, который использовал своё предсмертное желание и съел огромный бургер. А ты, толстая девочка на диете, не можешь съесть этот чертов бургер! В общем, смысл в том, что это так же глупо.