Я один вижу подсказки 7

Их власть безгранична… но только в рамках их мира. За пределы своей вселенной боги выйти не могут.

И это был абсолютный предел. Не существовало ничего выше. Не существовало ранга выше божественного.

Впрочем, нечто ворвалось в этот «мир».

«Что?!»

«Разве есть что-то выше богов?!»

Он никогда не слышал ни о чём подобном. Боги были вершиной, пределом силы и власти. Только голос отца, тяжёлый и натянутый, как струна, продолжал:

— Самое ужасное, что мы не знаем, кто это. Ни имени, ни облика. Мы можем лишь догадываться о его существовании по едва уловимым признакам. Мы видим только его «тень».

Существо, пришедшее извне пространства и времени, лишённое ранга. Оно изменяло прошлое, искало пути в будущем и проникало в мысли богов.

Галактики умирали от его дыхания, а боги падали пантеонами, их крики оставались незабываемыми.

«Оно что-то ищет, оно ищет кого-то… Его имя…»

Это послание казалось обычным, пока имя так и не прозвучало — оно было просто стёрто, как будто на фундаментальном уровне его нельзя было ни произносить, ни хранить, даже думать об этом имени.

Внезапно перед глазами Амаранта вспыхнули образы: небеса раскололись, извергая багровый огонь, земля содрогалась, поглощая всё живое, а звёзды одна за другой гасли.

Где-то во вселенной наступало разрушение, образовывая пустоту. В центре этого хаоса стоял его отец, высокая и непреклонная фигура, чьё лицо было исказилось отчаянием.

Перед ним возвышалась бездонная тень, поглощающая свет — последний удар, и мир обратился в пыль.

— НЕЕЕТ! — воскликнул Амарант, сжав рукоять меча.

Он думал, что не поддастся боли, что стал другим, не знающим слабости, не способным заплакать.

Впрочем, слёзы предали его: одна скатилась по щеке, за ней последовала другая. Он не рыдал громко, не дрожал — он плакал тихо, искренне, как никогда прежде.

Отец и мать, тот мир, к которому он стремился… Всё превратилось в пыль, и он, по сути, остался один в своей расе.

Затем голос отца прозвучал вновь:

— Я создал этот меч специально для тебя. Он будет расти вместе с тобой. Это наследие всех богов. Никогда не забывай своё имя. Ты, Амарант Дё Ля Люмьер, избран. Ты — последний свет. Найди его, сын мой. Найди его и спаси нашу Вселенную.

К тому моменту слёзы высохли, и Амарант выпрямился, его взгляд стал ледяным. Это пророчество, эта ответственность — он буквально ощущал тяжесть, опустившуюся на его плечи.

И единственный вопрос, который крутился в его уме:

«Не слишком ли ты, отец, навалил на простого червя?!»

И это действительно было чертовски странно. Почему именно он? Обычный узник, какой-то грешник с сомнительной репутацией.

Он не герой, не бог… и такая огромная ответственность? Страшно было даже подумать об этом.

БУЛЬК!

Тишина лопнула, словно стекло. Пространство перед ним раскололось, и из разрыва вырвалась пасть — не живая, не из плоти, а сотканная из самой пустоты.

Она зияла, огромная и бездонная, как рана в ткани мира. Это была тюрьма, в которой Мор держал тысячи участников турнира. Теперь они хлынули наружу нескончаемым потоком, словно дождь из тел.

Их лица, искажённые страхом, сменялись непониманием.

— А что вообще тут происходит?!

— Почему мы здесь?

А потом они начали исчезать — один за другим, вспыхивая изумрудным светом и оставляя после себя слабое эхо паники.

Амарант смотрел на них равнодушно. Ему было всё равно. Он давно перестал заботиться о жизнях других людей и о том, что они делали на этой проклятой планете.

Возможно, если бы он задумался об этом чуть глубже, его бы это взбесило. Но сейчас он был слишком поглощён собственными мыслями.

Впрочем, один из них не ушёл.

Какой-то парень остановился, без страха шагнул ближе и с любопытством разглядел Амаранта с ног до головы. Потом ухмыльнулся и сказал:

— Знаешь, а ты оказался довольно мелким.

Амарант сразу понял, кто это.

— Алексей Некрасов.

Тот развёл руками на всю ширину:

— Вот таким… ты должен был быть гигантским.

— Ахахаха…

Они оба рассмеялись — громко, искренне, как два обычных парня, хохочущих над какой-то фигнёй.

* * *

Когда я только вышел из клетки, первым делом вдохнул свежий воздух свободы. Может показаться, что моё заточение было недолгим, но этого мне вполне хватило.

А что? Мне не очень нравятся замкнутые пространства.

Вокруг царила суматоха: Ефим Берия первым активировал свой амулет — не из-за трусости, а благодаря своему острому уму.

Мгновенно оценив обстановку, он исчез во вспышке изумрудного света, что стало сигналом для всех: люди тут же бросились делать то же самое, лишь бы уйти подальше от этого проклятого места.

Однако я не спешил. Почему?

Мой взгляд зацепился за Амаранта — какого-то сопляка, стоящего в центре кратера возле мерзкой лужи.

Сразу стало понятно: Мор мёртв, и убийца его уже очевиден. По-хорошему, мне тоже следовало бы уйти, но было бы глупо делать это так. Мне хотелось подойти, и первое, что я сделал, — пошутил.

Мы оба рассмеялись, а затем я по-дружески хлопнул его по плечу:

— Как ты вообще умудрился убить его?

— Кого? — переспросил он.

— Мора… Ты про него, — пояснил я, на что Амарант указал на землю:

— Это не было сложно…

В итоге мы одновременно произнесли слова благодарности: я — за то, что он освободил меня и наказал врага, он — за то, что разбудил, не проспал и получил, по сути, пророческое предсказание от отца.

Мы долго беседовали, а затем просто сели на песке, обсуждая свою жизнь и цели. Я рассказал ему о себе, о том, кто я такой и что прохожу испытания.

Удивительно, но с «НПС» это обычно не действует: они либо не верят, либо не слышат, либо не понимают. Однако, видимо, Амарант обладал такой силой, что Клетка Энрю не могла на него повлиять. Он всё понял и сказал:

— Испытания? Фу… Я ненавижу их…

— Ха. Если бы пришлось играть роль червя, я бы тоже напрягся!

— …

В какой-то момент мы просто замолчали — не потому, что темы иссякали, а потому что нам хотелось насладиться мгновением.

Не всегда нужно говорить без умолку. Тем более на короткое время воцарилась идиллия. Немного погодя я снова спросил:

— И что ты будешь делать? Вернёшься к беззаботной жизни?

Амарант болезненно вздохнул:

— Не такого варианта. Раньше мне казалось, что легко смогу вернуться к прежней жизни, но теперь я понимаю, что таким уже никогда не буду. Наверное, это и есть быть взрослым.