Я тебя никогда не любила

Вызвать энтузиазм на обустройство жилища Ольга сумела. Потом мой энтузиазм пошел на убыль, и до гаража и домашней животности дело не дошло. А вместо холодильника появилась посудомойка. Как оказалось, очень удобная в быту вещь. Надо отдать должное - уют и в квартире и в отношениях, если она этого хотела, Ольга создавать умела. Потому что не умела жить одна. Ольга была из той женской породы, которым жить с кем-то гораздо интереснее одиночества. Интереснее, чем толкать в себя всякую вибрирующую дрянь. Это был ее главный принцип. Сама судьба предлагала мне воспользоваться им.

Ольга методично и терпеливо возводила фундамент своего благополучия, своего личного счастья. Гардероб, диван, ремонт, изгнанная мышь - все это было сделано мною в кратчайшие сроки. Её созданный бытопорядок был раздвинут еще на один сектор - я был встроен в него также аккуратно, как и всё перечисленное.

Женщина, как объект удовольствия, в ряду всех остальных и в отличие, может доставить удовольствие безграничное. И не только "лишь бы куда засунуть". Как, не сговариваясь, женщины избрали это выражение своим главным упреком мужской половине человечества? Сколько раз мужчины слышали это и не обращали никакого внимания. Потому что женщиной можно любоваться бесконечно. И еще она может родить ребенка, подарить новую жизнь. Правда, взамен женщина потребует другую жизнь - долгую и совместную. Вполне себе равноценный обмен и все по-честному - жизнь за жизнь. Алгоритм счастья? Ну да, женский вариант. Его можно принять за основу, но при этом всегда следует знать и помнить одно правило - не все женщины прощают мужские ошибки.

Теперь с высоты времени мне понятно, что с Ольгой надо было жить сразу набело - без черновиков и ошибок, ни в коем случае не позволяя бестолковых действий и поступков. Возможности что-то исправить такие женщины никогда не предоставят. Также как не простят неуверенности и сомнений, неловкости и любой слабости. Если мужчина силен - она твоя, засомневался в себе - уходит. Женщина-приз, женщина-вымпел. Как награда за безупречность, успешность и безошибочность. А еще за исключительность.

Но я не перфекционист. Я не всегда безошибочный, и мое поведение не всегда безупречное. И с успехом хотя и дружу, но иногда мы расходимся в разные стороны. А моя эксклюзивность только и есть, что мой маленький поэтический дар, и тот большей частью вызван моей страстью к Ольге. И еще я бываю не уверен в себе.

Эту мою неуверенность Ольга всегда замечала и подчеркивала. Любая моя бестолковость никогда не оставалась без ее внимания и была предметом ее насмешек и не очень приятных шуток. "Староват ты для меня, подумай лучше о возвращении в семью" - это была ее любимая шутка. И что-то еще насчёт зубов. Про зубы было на грани. Не сразу (и мне пришлось постараться) убедил я ее, что с зубами у меня все нормально, что они у меня свои. "Да, верю, верю", - успокоила меня Ольга, когда, испугавшись, я лихорадочно пустился убеждать ее в своем отменном здоровье.

– Я уже десять лет ничем не болею.

– Да верю я. Успокойся, ну?

И что это меня так взволновало? Наверно, я был легкой мишенью - "А мне нравится дразнить тебя. Люблю смотреть, когда ты злишься". Почему-то такое отношение меня коробило, но я старался этого не замечать. Ольга относилась к тому типу женщин, которые даже если полностью будут в чем-то виноваты, посмотрят и очень грустно скажут: "...меня очень огорчает то, как ты позволяешь сейчас смотреть на меня...очень огорчает". Ольга проделывала этот прием каждый раз, когда хотела уйти от упреков и обвинений, я даже не успевал их предъявить, и сам был готов просить прощения...

Мне хватало с ней редких встреч, которые постепенно превратились в ежедневные, редкими стали только ночные вплоть до самого конца нашей любовной связи. Поначалу Ольга приходила ко мне одна. Часто наши свидания были сопряжены с преодолением известного рода затруднений, вызванных совместным проживанием с родителями. Иногда я помогал ей в этом.

– Уговори сегодня мою маму прийти к тебе. Она как будто не понимает, что мне хочется побыть с мужчиной. У меня уже больше года никого не было.

Произведя в первую встречу нужное впечатление, мне легко удавалось уговорить ее мать отпустить Ольгу ко мне одну. Обрадовавшись её появлению у себя, обычно я начинал с того, что как древний автор "Слова о полку..." растекался и разливался: мыслью - по мебели, словесными потоками - по потолку и стенам, рискуя потратить "без пользы" отпущенные мне часы. Я расстилался перед нею в буквальном смысле - расположившись у ее ног, и совершенно забывал о главном. Увлекшись, о чем я только не рассказывал ей, забавляя и развлекая! Начинал я историями из своей адвокатской практики: как в пьяной драке из-за заскучавшей ресторанной Мурки один из дерущихся полоснул бритвой по рту другому, не выдержав презрительной усмешки победителя; как спящую крепким сном женщину в своей собственной спальне "попользовал" случайно проходящий ночной гуляка. В первом случае я представлял интересы несчастного, который стал вечно смеющимся, во втором несчастным мне показался любитель "сладенького", не устоявший перед легкой добычей. Насильник оправдывался тем, что открытое окно на первом этаже было слишком низко, а спящая женщина была соблазнительна, и что-то толкнуло его, и он не применял насилие. Отчаянно пытаясь убедить в этом суд, и совершенно не слушая меня, твердил свое: женщина, хотя и не проснулась, но совсем не возражала, а в своем последнем слове субъект правосудия обнаглел совсем - просил учесть ее вовсе неотталкивающие движения. Это не помогло - сон женщины из всех беспомощных ее состояний есть самое беспомощное, чтобы осознанно заниматься сексом. Так и было записано в судебном вердикте.

Вслед за криминальными историями шли озвученные мечты: и мои и человечества, - все было в строку, все шло в ход. Мне всегда казалось, что она внимательно слушает меня, также как и в первый вечер. Казалось, что внимательно.

С небес меня Ольга возвращала простым вопросом:

– Мы это...сексом будем заниматься?

Я быстро спохватывался, и, как шахматист в состоянии цейтнота, так же быстро поворачивался в направлении первоначальной цели нашего свидания.

Моя нежность к ней вспыхивала по законам цепной реакции деления атомного ядра. Я приступал к "делу" медленно, ускоряясь и одновременно сдерживая себя от нарастающего нетерпения. Сознание скоротечности нашего свидания, ее нетерпеливый взгляд - "Ну давай же скорее", постегивали меня. Я целовал ее осторожно, только слегка касаясь её губ своими и её кожи, а еще подушечками пальцев, самыми кончиками, и от таких прикосновений в своем удовольствии женщиной я получал максимальный эффект.

Здесь придется побыть самому себе адвокатом, чтобы немного оправдаться. Потому что уже после написанных выше строк я познакомился с романом еще одного француза и с его любовью двадцатилетней давности - у него она живет три года. И въедливый читатель просто обязан задать такой же вопрос: откуда, если не от него, автор этих строк знает об этом - об удовольствии прикосновений, тех самых, подушечками, самыми кончиками? У меня не будет затруднений в выборе доказательств в свою защиту - чувственность и сладострастие в любви развивается по одним и тем же законам. Ольга была свидетелем ее развития и моим свидетелем защиты от обвинений в плагиате. Совпадение вкусов, повторение ощущений - ничего не изменилось в этом мире со времен его сотворения.

– А зачем ты мне глаза целуешь?

"Я целую ей глаза? Да, целую". Я и сам не знал, зачем я это делаю. Я даже не думал об этом. Больше того, я не помню, когда делал это до нее в последний раз.

Мы любили друг друга красиво: и тихо и нежно, и со стонами и криками, а ее особенно - "Давай же, Сережа, трахай меня! Трахай!". "Черт, возьми", - удивлялся я в унисон ее экстазу: "А я чем занимаюсь?". Сознаюсь, такие проявления женских чувств, даже если они есть та самая женская игра - древняя, вечная, всегда прибавляют резвости, я старался изо всех сил. И совершенно забывал про свой гипс на пострадавшей ноге, с которым я ходил около месяца, он нисколько не мешал нам в занятиях любовью.

У меня не было никакой скованности с Ольгой. Только в первые встречи была некоторое стеснение, вызванное привыканием к новой женщине, привыканием к другому женскому телу.

Мое первоначальное стеснение быстро сошло на "нет", когда Ольга пару раз попросила меня добавить несколько маленьких штришков для усиления удовольствия в самый момент его нарастания: "Пощипай мне соски...Быстрее ущипни мне попку...". Я с готовностью добавлял приправы, отчего наша так внезапно приготовленная еда очень быстро превратилась в шедевр кулинарного искусства.