Я тебя никогда не любила

Я знал несколько женщин, танцовщиц "go-go"; основным смыслом и таких занятий и таких танцев была "консумация". Я считал, что должна быть предрасположенность, чтобы этим заниматься. Я никогда не думал, что мне суждено познакомиться и влюбиться в стриптизершу, женщину "go-go". Я относился к ним с известной мужской предвзятостью. Но об этом я забыл, потому что у нее это выглядело легко и грациозно, Ольга раздевалась потрясающе просто. От чувства, что это твоя женщина, нельзя было отделаться. Казалось, что такая ласковая она была только со мной, ни перед кем и никогда так не раздевалась, и я первый, кому довелось это лицезреть.

Снимать с себя одежду у нее получалось безо всякой стыдливости или кокетства, так как раздеваются дети, разве что за исключением чулок. Чулки она снимала профессионально. О, это было классное кино! Она сворачивала их сначала своими красивыми пальцами, прокатывала ладошками аккуратно и медленно, обнажая ногу постепенно, и, повернув голову, смотрела, улыбаясь, на меня снизу вверх. А потом, раздевшись, обнаженная ходила по квартире так же, как если бы была одета - совершенно не думая, в каком она виде. Зрелище было еще то. Из-за того, что спина её была выгнута как у кошки, и красивый живот выдавался вперёд, её великолепная розочка была вся на виду, и выглядела такой нахальной и напоказ, что как бы всем своим видом говорила: "Видел такую? Возьми, она твоя".

На мой восторг Ольга реагировала равнодушно: "Почему нахальная? Обыкновенная".

Это отличало ее от Нины, которая всегда стеснялась предстать передо мной раздетой. Переодеваясь, Нина закрывалась от меня. К слову сказать, даже самый чувствительный женский орган у неё был запрятан глубоко внутри. Такое различие у обеих женщин я нашел принципиальным. Конечно, я не мог обойти вниманием великолепную розу Ольги, ей я посвятил один из своих стихов:

Снова ей хочется в счастье поверить,

Вновь ей туда открываются двери.

И для неё снова солнце восходит.

Вот ей карету и лошадь выводят,

На ней ни одежды, лишь вуали сетчатка,

Закрыто лицо, её руки в перчатках.

С розой своей, что нежна и нахальна,

Поступью плавной выходит из спальни.

Голой идет она, будто одета.

Вот её тело увозит карета.

В карете темно, и потные руки

Жадно хватают и лапают. Скука.

Спокойна она и слегка отстраненна

И смотрит на руки чуть-чуть удивленно

– Что они делают, куда меня манят?

За что нелюбовью и похотью ранят?

Но отдамся я им, потому что в карете

Можно не видеть того, что при свете

Могла бы увидеть, и стыдно бы стало.

А черт с ними, пусть, я очень устала.

Внимательный читатель мог догадаться о времени, когда это было написано - когда узнал, что Ольга вышла замуж. Этим известием меня оцарапало как куском колючей проволоки, которой я попытался защитить свое глупое "эманопатное" сердце от чувств и воспоминаний о ней.

Бедное сердце! Удивляюсь, как оно еще смогло выдержать столько всех моих волнений, тревог и терзаний. Моё сердце жило какой-то своей жизнью, отдельно от всего организма, оно мешало мне своим беспокойством, тут же реагируя на каждую всплывающую перед глазами картинку с Ольгой. Хотелось вырвать его и выбросить за ненадобностью как чужеродный орган...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Поэты бесстыдны по отношению к своим

Переживаниям: они эксплуатируют их.

Фридрих Ницше.

Любовь и страдания - две вечные спутницы-сестры, они не могут жить одна без другой. Я осмеливаюсь присоединиться ко всей мировой литературе, которая конечно же не обошла этих сестер своим вниманием, а следующие обвинения в плагиате оставляю тем, кто решится отдать свое сердце хотя бы одной из них и узнать как вслед за первой тут же появляется и вторая.

Картинки с Ольгой выплывают с такой же периодичностью, как день сменяется ночью, как утром встает солнце.

...Тойота летела как бабочка, весело подкидывая бампер, сильно раскачиваясь на поворотах. После Ольгиного - "у этой модели большая парусность", я поостерегся гнать ее коробчонку. Парусность была такая, что еще немного скорости и - "Точно взлетим". Скорость и повороты, а на этой трассе они были очень плавные, убаюкивали, я почти засыпал за рулем. Этой ночью я не спал, мой голеностоп напомнил о себе ноющей болью. До утра не давал забыть мои попытки спуститься из-под облаков и вкусить адреналиновой страсти. "А что если разогнать этак до ста восьмидеся...", - от этой шальной мысли я немного взбодрился. "Пожалуй, хватит и ста тридцати. Больше старушка не выдержит".

Мы ехали в соседний город - у Ольги опять разболелось колено. Я знал одну докторшу, мануального терапевта - у неё была потрясающая аура, она лечила одним своим прикосновением. А еще маленькими ножами, иголками и пиявками.

Я увидел у Ольги такую же мазь, какую мне рекомендовал травматолог для моей травмированной левой.

– Артроз. Последствия спортивной травмы, в школе я в баскетбол играла. Наверно, обострился после родов.
– Ольга не жаловалась, она сообщила мне это как факт, в знак единения с моим "баклажаном". И поделилась советом в применении мази. Не скрою - такая ее поддержка мне понравилась. Проявления женских жалостей к мужчине всегда более ценны, нежели такие же мужские чувства к женщине. Я так считаю, хотя и не настаиваю. Я готов получить обоснование обратного.

Докторше я представил Ольгу как жену, но думаю, что та не поверила. Я понял это по ее взгляду. В кабинке Ольга разделась, по этому случаю она надела белый бюстгальтер и такие же трусики. Именно поэтому я задержался, но докторша выгнала меня:

– А тебе здесь делать нечего.
– Поскольку докторша замуж за меня не собиралась, она не поверила мне сразу и без всяких уточнений. Она как будто не желала быть соучастницей блуда.

В обратный путь мы неслись быстрее, чем утром. Я все еще представлял себе Ольгу в белоснежном нижнем белье.

– Ну и как лечение?
– От радости, что хоть чем-то помог любимой женщине, я все же разогнал Тойоту свыше критического. Моя правая придавила педаль газа, забыв об осторожности. И приготовился услышать слова благодарности.

– Ничего особенного, воткнула пару ножей в колено - сверху и где-то под ним. Еще поставила пару иголок и все на этом.
– От такого комментария я чуть не выронил руль. "Ну и ладно, потом посмотрим. И надо все-таки заняться своей левой...", - успокоил я себя и стал засыпать. Борясь со сном, я попросил Ольгу заменить меня и резко остановил. Повторять дважды ей не пришлось. Она быстро вышла, поменявшись со мной местами. Деловито подогнала сиденье, опустила руль, ее колени энергично ("ага, не болит") задвигались, означая, что машина тронулась. "Жениться, что ли? Все что надо, она сделает сама. Опытная" - глядя на ее четкие и уверенные действия, подумал я сквозь сон и провалился. "Какие коленки..."

После этой поездки про ее боль в колене я уже не слышал и потому не спрашивал...

Воспоминания об Ольге, как слайды в диаскопе, всплывают, сменяя друг друга, снова и снова. Я созерцаю их в своей голове. Потому что не хватило ее наяву. Но простого созерцания мне всегда было мало. Количество времени, когда я мог видеть Ольгу, не совпадало с количеством времени, когда я мог ее обнимать. Это несовпадение я старался устранить при первой же возможности, когда удавалось ее погладить или обнять. Только вместе с прикосновением я мог почувствовать в достаточной мере её изумительно красивые ножки, точёные руки с длинными изящными пальцами.