Я тебя никогда не забуду

Напоследок мы с Верой Петровной обменялись номерами телефонов, и она пообещала звонить, если что-то выяснит-вспомнит, я не сомневался, что женщина продолжит поиски: ее задела и тайна могил, и моя жалостная история…

Долгий путь из подмосковного З*** в столичное Коньково мне снова проложил навигатор – и опять я ехал, как барин, без пробок, навстречу основному потоку, уже потянувшемуся из города на дачи. А наконец добравшись до района, где проживал Аристов, я засел в ресторанном дворике торгового центра, вызвонил Павла Савельича и пригласил приходить. Сам же взял в ближайшем фастфуде пару кусков курицы и картошку фри – с раннего утра ничего, кроме карамелек на кухне у Веры Петровны, во рту у меня не было. От долгих поездок и многочисленных встреч день казался неимоверно длинным – а ведь он еще не кончился…

Когда явился отставник, я заказал нам обоим по чашке капучино и пирожному – и увидел, что (как и коньяк «Мартель») подобные изыски не входят в обычный рацион Аристова, и он искренне радуется тому, что я его угощаю, хотя тщательно скрывает это. Ах, Россия, Россия – что ж ты наделала со своими пенсионерами!..

Испив кофе, Аристов достал из внутреннего кармана летней куртки листочки, развернул их. Бумаги были исписаны красивейшим бисерным почерком. Вид у отставника был торжественный.

– Итак, – молвил он, – кто вас интересует первым?

– Наташа Рыжова, – брякнул я и чуть не добавил: «Только она-то и интересует…»

– Н-да, а вас она серьезно задела, – покачал головою отставник. – Вон, и в З*** мотались… Неспроста… Но, к сожалению, по Рыжовой по-прежнему нет ничего.

И у меня опять отлегло от сердца: значит, она – убежала. И тут же тоскливая мысль: а может, не просто сбежала, а ушла совсем из-под людской юрисдикции.

– Зато, – продолжил мой сотрапезник, – есть сведения по всем остальным фигурантам.

– Вы, главное, не забудьте их в свои мемуары вставить, да пошире. Это всегда интересно: чем дело кончилось, чем сердце успокоилось.

– С кого начнем?

– С кого хотите.

– Кирилл Воробьев, подельник Рыжовой.

«Он был любовником моей Наташи, – укололо на секунду меня, а потом я про себя усмехнулся: – Ох, сколько ж лет прошло, и сколько любовников (и мужей) было у нее, и сколько любовниц – у меня, и разве не смешно ревновать человека, которого уже, верно, нет на свете или которого ты, возможно, больше никогда не увидишь?»

– Воробьев, – доложил отставник, – был осужден в июне восемьдесят четвертого, получил двенадцать лет лишения свободы, вышел благодаря условно-досрочному в девяносто четвертом. Проживал в Москве в своей квартире вместе с матерью. Нигде официально не работал, подрабатывал грузчиком в магазине. Неоднократно проходила информация, что он употребляет наркотики. В конце концов в ноябре девяносто седьмого скончался – записано, что от острой сердечной недостаточности, но местный участковый думает – от передозировки.

«Вот и еще одна сломанная судьба. Эй, тетенька Жизнь, не слишком ли многих ты калечишь и ломаешь!?»

– Продолжать?

– Ну, конечно, – молвил я.

– Просто вы отвлеклись.

– Да – подумал о скоротечности жизни. И ее несправедливости.

– Об этом всегда полезно думать, – покивал Аристов. – Мне – в силу возраста. А вас профессия обязывает.

Вокруг жужжала молодежь, которой рано было еще о чем-то задумываться: они хохотали, и пили пиво, и ели бургеры, сажали девчонок на коленки, и обнимались, и шептались, интриговали и складывали на столик свои мятые рубли, чтоб купить мороженого или колы.

– Итак, – Павел Савельич заглянул в свой аккуратнейший конспект, – далее – руководители торговли. Товарищ Порядина – та самая, у которой дача сгорела в Травяном, – очень быстро из универмага уволилась. Пошла работать простым товароведом в хозяйственный магазин. Однако это ее не спасло. Следствие по делу «Столицы» тогда же, в феврале восемьдесят четвертого, и началось. Порядину не арестовали, но на допросы таскали регулярно. В феврале умер Андропов, и при Черненко, казалось, дело сойдет на нет. Оно и тянулось довольно вяло, но потом, когда к власти пришел Горбачев, закрутилось с новой силой. Встал вопрос о взятии Порядиной под стражу до суда – этого она, наверное, и не выдержала и в апреле восемьдесят пятого скоропостижно скончалась у себя дома – инсульт. У нее в двухкомнатной квартире провели обыск и изъяли денег и драгоценностей на общую сумму – вы себе не представляете! – около ста пятидесяти тысяч рублей! Вы помните, что это за деньги были в те времена?!

– Помню, помню, – покивал я.

– Для кого, спрашивается, – развел руками Аристов, – она все это воровала?! Уму непостижимо! Какая-то патология! Детей нет, мужа нет… И сама богу душу в пятьдесят три года отдала… Все ценности, разумеется, обратили в доход государства…

– А что деваха из Люберец?

– Степанцова? А что ей сделается? Она и сейчас жива, возможно, здорова и, наверно, счастлива. Никаких особых махинаций за ней не числилось, ни по какому из «торговых» дел она не проходила – разве что свидетельницей на процессе Воробьева – Рыжовой. Больше того, скажу вам, Иван, проживает дама все по тому же адресу – Люберцы, улица Калараш, дом семь, квартира ***.

– Вот как! Дайте-ка я перепишу координаты.

– А что – хотите наведаться?

– Почему бы нет? Разве вам не интересно, что с ней стало?

– Знаете – если честно: нет. Я ее уже видел двадцать шесть лет назад. Торгашка, – с нескрываемым презрением припечатал мой сотрапезник.

– Столько всего переменилось в жизни за эти годы… Может, она стала, к примеру, математиком, как муж, защитила докторскую и преподает в МГУ.

– Как же, как же, – усмехнулся Павел Савельевич.

– А что директор «Столицы»?

– Николая Егоровича Солнцева уволили уже в начале восемьдесят четвертого, едва только возбудили уголовное дело. Исключили из партии, лишили государственных наград. Следствие, как я уже говорил, длилось долго, и только в июне восемьдесят пятого огласили приговор: десять лет с конфискацией имущества. У него, правда, особых богатств не нашли – успел подготовиться, припрятать. Однако насладиться награбленным Солнцев не смог. Из колонии он не вышел – скончался в местах лишения свободы в девяносто втором от обширного инфаркта.

– Н-да, – заметил я, – все участники этого дела плохо кончили.

– А люди, – кривовато улыбнулся Аристов, – вообще, как правило, плохо кончают. Кроме смерти, другого исхода и не бывает.

– А что же ваш коллега – майор Эдуард Верный?

– Этот оказался самым хитрым. Я о нем еще в те годы кое-что слышал. Он сразу, в январе восемьдесят четвертого, лег в госпиталь. У него вдруг и язва открылась, и сердечно-сосудистая недостаточность, и вегетососудистая дистония. Его пистолета ведь так и не нашли. Наверно, Кирилл Воробьев выбросил где-нибудь в лесу. Утрата личного оружия – большое дело. Но как-то удалось это замять, равно как и связи с директором «Столицы» – наверное, не без помощи нашего полковника Любимова, да и других родственников-знакомых Верного и его жены. Короче, уволили его из органов по состоянию здоровья. С женой (насколько я знаю) он скоро разошелся, женился на другой, и новая супруга еще в восемьдесят девятом увезла его в Америку.