Я тебя никогда не забуду

Райцентр Ворошиловск являлся вотчиной КБ. Там, в Ворошиловске, размещался огромнейший комбинат, технологические процессы которого КБ автоматизировало давно и успешно. И тут – подумать только! – сданную под Новый год работу вдруг решил проверить сам директор предприятия – и обнаружил в ней недочеты. Пришел в гневливое состояние, велел вызвать из Н. конструкторов: «Пусть хоть новогоднюю ночь сидят, а сделают как надо!» Вот и ехал Артемий Петрович исправлять недостатки. Не столько, как я поняла, совершенствовать датчики, схемы и программы, сколько поить и услаждать нужных людей, включая всемогущего директора.

Я же, со всей откровенностью, поведала свою историю: у меня в воинской части, дислоцирующейся близ Ворошиловска, служит родной брат. (Воинские части в СССР располагались повсюду, все были засекречены – поэтому моя легенда звучала очень правдоподобно.) А меня на службе как раз в отпуск выпихнули – поэтому решила я братика навестить, подкормить его, с Новым годом поздравить. Мое вранье хорошо было еще и тем, что под давлением обстоятельства «братик» легко трансформировался в мужа – в те времена много было соломенных вдов, чьи мужья не смогли до двадцати семи лет отбояриться от призывных комиссий – безусловно, более вездесущих и менее прогнивших, чем сейчас.

Артемий Петрович еще в автобусе принялся за мной ухаживать – по-взрослому, по-серьезному, с уверенностью сорокалетнего дяденьки, кандидата наук и крепкого руководителя. А я думала про себя, как могу его использовать – наверняка женатого, но, похоже, довольно влиятельного: и в райцентре Ворошиловск, и в областном центре Н.?

И вот мы прибыли. Вышли из автобуса на заснеженной центральной площади: покоем стояли дома, очень похожие на те, в которых жила я в своем З***, – наверняка тоже строили пленные немцы. Памятник вождю, монументальная доска победителей соцсоревнования, гостиница «Звезда», универмаг. Чуть дальше, в перспективе, – ряды несколько более современных пятиэтажных хрущевок. Перспектива обрывается тремя-четырьмя дымящими трубами комбината.

– Ну, вы в гостиницу? – воскликнул, не сомневаясь в ответе, спутник, даже к сумке моей потянулся.

– Нет.

– Нет? Почему?

«Потому что я уже объявлена (или вот-вот буду объявлена) во всесоюзный розыск».

– Хочу найти какую-нибудь бабульку. Наверняка здесь кто-то жилье сдает. И дешевле, и спокойней, и легче будет брата привести, когда ему увольнение дадут: пусть в нормальных условиях отъестся, отоспится.

– Разумно, – оценил Артемий Петрович. – Бабка на примете есть?

– Нет, – честно ответила я.

– Сейчас найдем.

В холле гостиницы мой попутчик, – еще не успевший заселиться сам, пошептался со швейцаром, вручил ему рубль – и получил взамен листочек с криво написанными двумя адресами. Его он передал мне и молвил:

– Там вас ждут любимые бабки. А вы, после всего, что я для вас сделал, просто обязаны принять мое приглашение на ужин. Ресторан здесь один-единственный, зато готовят недурственно.

Одна бабуля проживала на улице Лермонтова, другая – на Чайковского, при том, что, естественно, ни первый, ни второй никогда в Ворошиловске, детище первых пятилеток, не бывали. Я поселилась у той, что на Лермонтова: двухкомнатная хрущоба, замок на двери в мою комнатуху, два рубля в сутки: «Подкормлю я тебя, голубка, совсем отошшала-то…» Люди здесь говорили, сильно нажимая на «о», и все подряд казались приветливыми. Но я понимала всю шаткость своего существования. Та же милая бабуля могла запросто стучать на своих жильцов и жиличек в местную милицию. Мне срочно требовалось легализоваться. Так я могла чувствовать себя хотя бы отчасти спасенной. Не знаю почему, но мне казалось, что мой новый друг Артемий может помочь мне в этом. Он производил впечатление проныры и прохиндея.

После того как устроилась, я вышла прогуляться.

Завод дымил всеми своими трубами.

Ближе к нему хрущевки сменялись двухэтажными черными бараками.

Каждый встречный смотрел на меня во все глаза – и лицо, и одежда были у меня совершенно нездешними.

Я заглянула в гастроном. В Москве и не догадываются о такой пустоте прилавков. Даже березового сока нет. В глаза бросился ценник: «Колбаса растительная, 65 коп./кг» Подумать только, растительная колбаса. Из жмыха, наверное? Из силоса? Интересно, что я здесь буду есть? Вся публика прикреплена к комбинату, получает талоны на масло и мясо. Но для того чтоб прикрепиться, надо устроиться на работу. А для того чтобы устроиться, нужен паспорт.

Я впервые задумалась, что, видимо, не самой здравой была моя идея бежать в глубинку. Может, следовало остаться с Кириллом и рвануть на Запад? Пусть шансов меньше – зато какой, в случае удачи, куш!.. Но что делать – поезд с Киром уже ушел. И мой – тоже. В противоположном направлении.

Меня подкормила моя бабка, Серафима Христофоровна. Замечательный бигос: тушеная капуста, волокна мяса, кусочки колбасы. «Ты кушай, кушай, я за обед-то с тебя денег не возьму…»

Озверелость начальства при советском строе и общая стылость жизни с лихвой искупались добротой случайных людей.

После обеда я хотела поспать в своей комнате, но пружинка внутри: «А что со мною будет дальше?» – не давала расслабиться.

…Конечно, я пришла на свидание к Артемию. Что еще оставалось делать в Ворошиловске? Никого знакомых, и ни одной идеи, как натурализоваться.

Артемий был окрылен, интеллигентен и напорист. Он, кажется, сумел победить свою АСУ и завтра собирался возвращаться в Н.

Народу в ресторане «Волна» было мало, но все равно оказалось почему-то дымно. Ансамбль наяривал последние хиты Антонова: «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…» Пища и впрямь, как предсказывал мой ухажер, была достаточно приличной – особенно если вспомнить пустоту здешних магазинов. Поить меня Ловласа верный ученик принялся шампанским и коньяком. Мы хлебнули с ним на брудершафт, и я поцеловала его в щеку. Артемий явно желал к своему профессиональному торжеству добавить викторию надо мной.

– А когда ты обратно в Москву? – мимоходом спросил он.

– Я, наверно, не поеду.

– Так ведь Новый год! – вытаращился на меня Артемий.

– Вот именно, а мой брат в больничке лежит, жалко бросать.

– Бог ты мой! Ты с ним в новогоднюю ночь будешь?

– Может, разрешат…

– Это вряд ли… Что же, останешься со своей бабкой в Ворошиловске одна? Приезжай хотя бы к нам в Н.!

– Как, интересно, на это посмотрит твоя жена?

– Я разведен, – скорчил мину мой спутник.

Потом, когда он удалился в туалет, опрометчиво (или предусмотрительно) оставив на спинке стула свой пиджак, я достала паспорт и заглянула в него: и в самом деле, разведен – уже полгода как, имеется дочь Мария семьдесят восьмого года рождения; прописан в городе Н.

И когда ему стало совершенно ясно, что в эту ночь я ему не дам, его приглашения встречать вместе Новый, восемьдесят четвертый, сделались особенно настойчивыми:

– Посмотришь, какие у меня друзья! Как весело у нас бывает! Никакого телевизора – только песни, шутки, пляски до упаду!

– Ты наверняка собирался прийти туда вместе с какой-нибудь девушкой?

– Девчонки – по боку, – кричал захмелевший Марицкий, – ты теперь мой идеал!

Чем-то он был похож на моего Ванечку, только подросшего и научившегося хапать из советского котла все, к чему можно дотянуться. Ах, Ваня-Ванечка, неужели это ты меня сдал? А как иначе объяснить, почему так скоро после твоего визита на Герцена появились мусора?

В конце вечера Артемий проводил меня до дома и взял обещание, что я непременно приеду тридцать первого в Н., позвоню ему прямо с вокзала, и он меня встретит – клятвы он пытался скрепить жаркими поцелуями, и целоваться с ним было приятно – нет, не такой озноб, как с Ванечкой, но тоже ничего…