Я тебя заколебаю!

– Твою ж ма-а-ать… - выдохнул Араньев, помогая девушке выровняться. Потёр переносицу, глотая рвущиеся с языка ругательства. И полез в карман за телефоном, отстранённо подумав о том, что романтичный вечер только что накрылся медным тазом.

Двумя тазами, если судить по первому взгляду на распростёртое на лестничной клетке тело худощавого паренька. И на лужу крови под ним, медленно, но верно затягивающую весь выложенный кафельной плиткой пол.

– В-в-ваня… - заикаясь, выдавила из себя Шолохова, с силой вцепившись в плечо Вениамина и глядя на паренька широко раскрытыми, испуганными глазами. – Это Ванька… Барсаев Иван. Мой… Ученик.

И, словно только этого и дожидался, мальчишка открыл глаза и… Застонал на весь подъезд. Так, что послышался звук открываемых замков, и Араньеву пришлось принять единственное верное на этот момент решение.

Отобрав у застывшей статуей девушки ключи, он открыл дверь в её квартиру. Затолкав туда глухо пискнувшую Шолохову, он подхватил удивительно лёгкого пацана на руки и занёс его внутрь. Успев захлопнуть дверь до того, как на лестничную площадку выглянул кто-то из слишком любопытных жителей этого дома.

Глава 15

Ксения Шолохова

– Это…

Я судорожно втянула носом воздух, искренне пытаясь переварить происходящее. А ещё подобрать хоть какие-то подходящие случаю слова. Не получилось. Ни переварить, ни подобрать, ни унять нервную дрожь, бившую меня последние минут пять. И я не придумала ничего лучше, чем открыть один из кухонных шкафчиков, выудив оттуда початую бутылку виски.

Этот благородный напиток шотландского разлива в моём доме появился года три назад, после короткой поездки в Питер. И уже тогда пустовал примерно на две трети, от общего содержимого. Так что, скрутив пробку, я примерилась и, резко выдохнув, сделала большой такой глоток. Прямо из горла.

Крепкий алкоголь обжег гортань так, что на глаза навернулись слёзы. От него онемел язык и грудь сдавило стальным обручем. Но я упрямо глотала янтарного цвета жидкость, чувствуя, что меня начинает понемногу отпускать.

Вот в таком виде меня и застала Харон, заглянувшая на кухню, чтобы сполоснуть руки. Растрёпанная, нервно хихикающая и хлещущая виски из горла я произвела на неё неизгладимое впечатление. Наверное.

Впрочем, брюнетка лишь невозмутимо пожала плечами и оттеснила меня от раковины, ловко локтем открывая кран и смывая кровавые разводы с бледной кожи рук. Только поинтересовалась спокойно, бросив на меня насмешливый взгляд через плечо:

– Зомби мой, я надеюсь, птичку перепил ты поймаешь в своей квартире, м? И не будешь искать приключений на свою очаровательную, но пьяную задницу в нашем, ни разу не мирном городе?

– Не буду, - кое-как переведя дух, я поставила пустую бутылку рядом с плитой. И без сил опустилась на табуретку, обхватив себя руками за плечи. – Скажи, что это всё сон, а? Пожалуйста, Жень…

Харина в ответ только вздохнула, отряхивая руки и педантично вытирая их бумажным полотенцем. Смяв бумагу, она потёрла переносицу:

– Я бы очень хотела, чтобы это был сон, зомбик. Очень. Ты даже не представляешь, как этого хочу именно я, - в голосе ехидного патологоанатома скользнули странные, незнакомые мне нотки печали. Впрочем, встряхнувшись, Харон тут же бодро продолжила, растянув губы в едкой ухмылке. – Но, увы и ах. Это суровая реальность. Радует только, что пацан легко отделался. Либо вспугнул кто, либо просто запугать хотели, а он дал стрекача, как только в себя пришёл. Видимо, жить ему хотелось очень сильно, да…

От накатившего на меня облегчения захотелось заорать. Возможно, даже матом. Но вместо этого я только вздохнула и потёрла лицо ладонями, категорично не понимая, что делать и как быть. И вообще, а если дальше будет только хуже?

А если Ванька на моём пороге был всего лишь предупреждением? Вроде как, не лезь куда не просят, если жить хочется?

Мысль отдавала изрядной долей фатализма. Того самого, которым Лермонтов в своём «Герое нашего времени» изрядно так нагрешил. Я даже головой помотала, отгоняя совсем уж страшные мысли. И уточнила, глядя на развалившегося напротив патологоанатома:

– С ним всё будет хорошо?

– С кем? – не сразу поняла о ком речь Харон. По-совиному склонив голову набок, она целую минуту сверлила меня недоумённым, сонным взглядом. А когда до неё дошла суть вопроса, вздохнула, почесав бровь. – Ну, начнём с того, что я ни разу не врач. Моих скромных познаний хватит на поверхностный диагноз. И не факт, что правильный. Сама понимаешь, моим пациентам глубоко и совершенно фиолетово на то, что я им случайно лёгкое скальпелем проткну или ухо пришью. К шее. Бывали, знаешь ли, прецеденты…

Харина замолчала, задумавшись о чём-то своём. И молчала долгие минут пять, проверяя на прочность моё и без того не безграничное терпение.

– Ну так вот, - наконец, вновь заговорила брюнетка, отвлекая меня от размышлений о пытках времён Святой инквизиции. Почему-то чем больше я общалась с Хариной, тем больше понимала автора печально известного «Молота ведьм». И даже себе не могла сказать, почему. – Я не врач, но даже моего скудного опыта общения с живыми пациентами хватит, чтобы понять – прямой угрозы для жизни этого парня нет. Трещина в рёбрах, ушибы мягких тканей… А, да. И ножевое ранение, по касательной. Так, ничего серьёзного, внутренние органы не задеты. Хотя…

Харон снова впала в странную задумчивость. Она щурилась на лампочку на потолке и постукивала пальцами по телефону, бормоча что-то себе под нос. И выглядела настолько усталой, что я не выдержала. Поднявшись, щёлкнула кнопкой чайника и полезла в шкаф за кофе, попутно доставая бутылку с ликёром.

Привычная рутина затягивала и успокаивала взвинченные до предела нервы. И я не удивилась, когда на запах крепкого, ароматного напитка, разбавленного сливочной сладостью «Бейлиза» на кухню заглянул Араньев. Да так и остался, усевшись за стол напротив Харон, непривычно молчаливый и серьёзный.

И я не знала, нравится мне это или меня настораживают такие перемены в вечно язвительном соседе.

Поймав себя на этой мысли, я тихо хмыкнула, ставя кружки на стол. Рядом пристроила бутылку ликёра. И за всё это время никто из нас так и не заговорил больше. Мы просто сидели в тишине под мерное тиканье часов и думали каждый о своём. Араньев хмурился и с кем-то переписывался, Харон упёрлась затылком в стену и рассматривала потолок, изредка слишком часто моргая, а я…

Я так крепко сжимала кружку с кофе в пальцах, что могла бы поклясться, что слышу треск несчастной керамики. И не могла отделаться от навязчивых строчек стихотворения Высоцкого «Я не люблю». Как там говорил уважаемый Владимир Семёнович? Я не люблю насилье и бессилье?