Я. Ты. Мы.Они
Шрифт:
Завтра в девять утра мне нужно быть в больнице. С вещами и документами. У родителей я уже отпросилась, сказав, что после школы пойду к своей подруге Алёне заниматься, а потом останусь ночевать. Всё просто. Всё предельно просто. Вот только бы перестать себя чувствовать такой… неживой?
Я сижу на уроке, когда понимаю, что меня сейчас вырвет опять, в этот раз, кажется, действительно от нервов. Не отпрашиваясь, я вылетаю из кабинета и несусь в сторону туалетов. Мне везёт, и там никого нет, у меня даже нет времени запереться в кабинке и я позорно нависаю над унитазом. Меня буквально выворачивает наизнанку, опять
– Тсссссс, всё в порядке. Это я.
Желудок ещё какое-то время бунтует, но потом приступ отступает.
– Что ты тут делаешь? Это женский туалет!
– Знаю. Просто увидел тебя бегущей по коридору, всю такую зелёную и бледную, и понял, что помощь тебе будет не лишней. На, попей.
И Сашка протягивает мне бутылку с водой. Я полощу рот, сплёвываю, смываю содержимое своего желудка в унитаз, и только выйдя из кабинки, начинаю жадно пить. Чернов стоит рядом и зачем-то продолжает держать мои волосы.
– Спасибо, – возвращая я ему бутылку.
– Сань…
– Завтра, всё будет завтра…
На следующее утро я так и не смогла отделаться от Сашки. Он стоит у подъезда и ждёт.
– Ты не обязан этого делать.
– Обязан.
– Но почему? Я сама справлюсь!
– Справишься, не сомневаюсь. Но ты не должна проходить через всё это одна.
До больницы мы ехали на трамвае. Ехали и молчали. Он забрал мой рюкзак и настойчиво усадил на сиденье у окна. Мда, места для инвалидов или пассажиров с детьми.
Если честно, то я боялась, что он просто доведёт меня до дверей больницы и попрощается. Вроде как удостоверится, что я добралась до пункта назначения и всё, адьё. Но Сашка заходит в след за мной в здание больницы, идёт в гардероб, при этом, всё время неся мой рюкзак.
Мы приехали рано, поэтому долго сидим перед дверями в нужное крыло, откуда иногда появляется медсестра и, называя чью-либо фамилию, уводит людей за собой. Минуты тянутся, и каждая песчинка времени больно бьёт по моим нервам. Дышать почти невозможно, а ещё запах… Этот ужасный запах хлорки и кварца. Чернов сидит рядом и гладит меня по руке. Хотя по его выражению лица видно, что ему ни разу не лучше.
И вот, дверь открывается, выпуская из своих зловещих пустот медсестру, которая тут же выносит свой приговор:
– Быстрицкая?
А я сижу и не могу пошевелиться. Вообще ничем. И дышать тоже не могу.
– Быстрицкая? А.С.?
Надо встать, надо. Ноги меня не слышат. Кажется, меня опять сейчас стошнит.
Но тут Сашка не выдерживает и дёргает меня за руку, отрывая от насиженного места. Я жмурю глаза, представляя, как он сейчас отдаст меня медсестре. Он берёт меня за руку и ведёт. Я запинаюсь, чуть не падаю, он ловит меня, но продолжает вести. И только мгновение спустя, я понимаю, что идём мы не в том направлении. Не к медсестре, а от неё. Крепче сжимая Сашкину руку, пытаюсь поймать его взгляд, но он не смотрит на меня. Быстро спускаемся по лестнице, получаем в гардеробе свои куртки и буквально сбегаем из больницы. Он ведёт меня за собой, всё идём и идём, пока я опять чуть не запинаюсь. Тогда Чернов уже останавливается и поворачивается ко мне. Он немного дрожит, но выглядит гораздо лучше, чем когда мы пришли в больницу.
Мы смотрим друг в другу в глаза, и уже не надо никаких слов. В этот момент с меня словно слетает весь груз, который в последние
три недели тянул меня к земле.Сашка, обнимает меня, прижимая к себе, и шепчет мне в самое ухо:
– Знаешь, кажется, у нас будет ребёнок…
Глава 19.
Ребёнок приходит в себя ближе к обеду.
Я как раз только вернулась домой – отводила детей до дома Сашкиных родителей. Сама показываться побоялась, но раз Чернов в городе, то и оттягивать визит внуков к бабушке с дедушкой больше не имело смысла. И так каждый раз выходя на улицу, ощущала себя шпионом, за которым может вестись возможная слежка. Как-никак, мы жили практически в соседних дворах, и было бы крайне неловко однажды наткнуться на Надежду Викторовну или Дмитрия Александровича, когда мы уже год или два прожили через дорогу от них.
– Ну, как тут обстановка, брат? – спрашиваю я у Бакса, который как всегда крайне энергично встречает входящих в дом. Но пёс почему-то не отвечает, видимо не находит слов, чтобы описать весь беспредел последних дней.
Зато из комнаты пацанов слышатся возня и сдавленный стон. Я подмигиваю псу и иду к сыну.
Стас валяется на разобранном диване в окружении тазов. Жалко, что не пригодились. Я бы его этим всю оставшуюся жизнь позорила, вспоминая при каждом удобном случае, и даже внукам бы завещала, как главную семейную байку, чтоб неповадно было.
Он пытается подняться с дивана, но видимо чугунная голова тянет обратно к подушке. Закрывает лицо руками и стонет:
– Вооооооды…..
– Не заслужил.
Пытается сфокусировать свой взгляд на мне, но получается плохо, поэтому опять просто стонет:
– Маааааам…
Я захожу в комнату, морщась от стойкого запаха перегара, даже открытое настежь окно не помогает. И как тут только Дамир с ним спал? На столе стоит стакан с водой, предусмотрительно оставленный мной перед уходом, и пара таблеток.
– Ешь, – протягиваю я Стасу аспирин, ребёнок морщится, а затем припадает к стакану с водой. Пьёт жадно и судорожно. А я рассматриваю такого родного и такого незнакомого сына. Сухие губы потрескались, глаза красные, а сам весь опухший. Красота, ничего не скажешь.
– Ещё, – просит он. Приходится идти на кухню и нести весь кувшин. Одним стаканом тут не обойдёшься. Напившись воды, он падает обратно на подушку. Сажусь рядом на край дивана.
– Плохо, – жалобно тянет ребёнок.
– Вот и отлично!
– Ну, мам!
– Что, мам?!
Сказать ему нечего, поэтому он в очередной раз стонет, хватаясь за голову. Еле сдерживаюсь от злорадной ухмылки. Может быть, первый неудачный опыт отобьёт дальнейшее желание творить подобную фигню?
– Я чуть не умер, – не выдерживает Стас, поддавшись желанию поныть.
– Жалко, что чуть…
– Ну, мама!
– Что, мама?!
Сын закусывает губу, раздумывает, а потом выдаёт:
– Ты повторяешься.
– Я?
– Ага, у нас разговор по кругу идёт. Никакой от тебя поддержки. Ауч, – это я с силой тыкаю его в плечо. – Больно же!
– Ещё не так будет, когда я тебя выпорю! Ты вчера что устроил? Это как понимать?
Стас морщится, куксится и упрямо отводит глаза. Такая смешанная гамма чувств на его лице. Вот как его понять?!
– Мне плохо было.
– От чего?
– Из-за отца… Он нас бросил!
Так и хочется тыкнуть его ещё раз. И себя заодно.
– Стас, ну что за бред. Это мы с отцом разругались, ты-то тут при чём?
– Он тебя предал! – неожиданно жёстко выдаёт сын.
– Меня, но не тебя же!