Я. Ты. Мы.Они

– Ни-че-го. Ничего не случилось.

– Ты пьян, – зачем-то говорю я.

Он вскакивает со стула, роняя его, и почти кричит мне:

– А вот это не твоё дело! Ни разу не твоё… Не смей мне в жизнь лезть.

Если честно я видела его таким впервые. Он бывал разным – весёлым, смешным, напряжённым, раздражённым. Но никогда в его голосе не было столько… отчаянья?

– Ничего не случилось, – упрямо повторяет он.

–Да, я поняла.

–Ничего…

–Угу…

Молчим.

Он падает на диван и утыкается в свои руки, а потом абсолютно трезвым голосом спрашивает:

– Сань, ты когда-нибудь теряла близких людей?

– Нет, – шепчу я, уже догадываясь, о чём дальше пойдёт речь.

Он сначала ничего не говорит, так же как Алёна, когда рассказывала про старшего брата, а потом уже не может остановиться:

– А я потерял. Брата, – он тяжело сглатывает, но всё-таки продолжает. – Стаса. И это так нечестно, чертовски нечестно. Вот был человек, а теперь его нет… Как будто ничего не случилось. А я должен жить со всем этим дерьмом. А почему я должен жить, если его нет?!

У него из глаз катятся горькие слёзы, но он будто не замечает их.

– Ему сегодня бы исполнилось 20 лет. Всего лишь 20! Ты понимаешь это! – он опять переходит на крик, но сейчас он кричит не на меня, а скорее на несправедливость жизни. Подхожу к нему и сажусь рядом.

–Сань, я не знаю, как мне жить. Где взять силы, чтобы просто справиться с этим. Вон родители с Алёнкой пытаются как-то подняться, что-то делать… А я… Я тону. И ненавижу их за то, что они пытаются жить дальше, а я не могу.

Я первая беру его за руку. Ладони у него холодные, впрочем, он сам весь какой-то ледяной.

– Ты имеешь право на свою боль, – аккуратно замечаю я.

И тут он смотрит на меня так серьёзно, как будто вообще впервые видит. Я осторожно провожу пальцем по его щеке, утирая слезу. Вытираю и замираю, хочу одёрнуть руку, но Сашка не даёт, кладя свою руку поверх моей. А потом опять сглатывает. Нервно так, что мне тоже хочется. А я всё смотрю в его глаза, и мне кажется, что его боль и печаль поглощают меня полностью, утаскивая за собой на самое дно.

А потом он меня целует. Жадно так, что я даже испугаться не успеваю. В прочем испуг придёт сильно позже, лишь с осознанием того, что мы натворили. Наверное, это было бы даже приятно, если не противный вкус алкоголя у него на губах, а потом уже и у меня во рту.

Я не сразу понимаю, как от поцелуя мы переходим ко всему остальному. Вот вроде бы мы целуемся, а в следующий момент он уже наваливается на меня. Его руки блуждают по моему телу, оказываются под футболкой, джинсами. Я даже не смущаюсь, просто не думаю об этом.

– Помоги мне, помоги мне, Саня, – отчаянно молит он. А я так и не поняла, про что он, про нашу одежду, или так… в целом.

– Я здесь, здесь, – зачем-то шепчу в ответ.

В следующий момент он стаскивает с меня джинсы и сам остаётся без штанов. Я стараюсь не смотреть на него, хотя уже прекрасно догадываюсь, что нас ждёт дальше. Забываю дышать. В след за джинсами летят мои трусики, а Сашкина рука касается меня между ног. Я дёргаюсь от смущения и ещё больше напрягаюсь, но он этого не замечает – как заведённый целует меня в губы, шею, ключицу, кожа горит от чужих прикосновений.

Затем он входит в меня, разведя коленом мои ноги.

В этом нет ничего красивого или приятного. Мне больно, чертовски больно. Но я удерживаю себя под ним и даже стараюсь не кричать, только цепляюсь руками за его плечи. Один толчок, другой, третий… Легче не становится. Я жмурюсь – только не плакать, не плакать.

Проходит какое-то время, прежде чем его охватывает мелкая дрожь, и Саша просто валится на меня сверху. Я чувствую тепло на своих бёдрах, но и об этом тоже стараюсь не думать. Вообще думать нельзя, иначе я просто развалюсь на части. Он какое-то время лежит на мне, а потом перекатывается на бок. На узком диване совсем мало места, и наши ноги свисают на пол.

А потом он в один момент как будто приходит в себя, чувствую, как трясёт головой. Подрывается, садится рядом, хватается руками за голову.

– Чёрт, Саня, чёрт… Что же я наделал, – он пытается коснуться меня, но я отползаю в противоположный угол дивана, пытаясь руками прикрыть свои ноги, не обращая внимания на кровь и сперму на своих бёдрах.

– Всё в порядке, – дрожащим голосом пытаюсь его успокоить я.

–Саня…

–Всё в порядке.

Больше всего на свете я боюсь того, что он начнёт извиняться. Вот тогда я точно не выдержу:

– Саш, тебе лучше уйти.

– Ты этого хочешь?

– Да. Уйди, пожалуйста.

И он слушается, поспешно натягивает плавки и штаны, молча движется к выходу, обувается, находит свой пуховик, но потом опять появляется в дверях комнаты. И тут у меня сдают нервы:

– Уйди!

Сердце уходит куда-то вниз вместе со звуком закрывшейся двери, оставляя меня со своей болью, стыдом и вкусом алкоголя на опухших губах.

Глава 15.

Мама кидает полотенце на стол.

– Саша, это называется ответственность.

– Ой, мам, только давай про ответственность не мне. Я уж от своей точно никогда не уклонялась, иначе у тебя до сих пор внуков не было бы…

– А это ещё ничего не означает. Ты… Ладно, вы, Сашка такой же. Вы всю жизнь сначала дел наделаете, а потом пытаетесь всё исправить. Я-то надеялась, что хоть с возрастом это пройдёт, но видимо нет.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Нет-нет-нет, я не хочу сегодня быть виноватой ни в чём. Это мне изменили, это меня с детьми кинули! Почему все всё на меня перекладывают?

– На этот раз я в чём не права?

Людмила Владимировна какое-то время медлит. А я надеюсь, что она решит мои чувства поберечь. А я ещё свекрови своей боялась, а тут родная мать прошлась вдоль и поперёк.

– В том, что сбежала.

– А что я должна была сделать? Простить? А если я не знаю, как простить измену? – слёзы на глазах выступают сами собой. Надо же, неделю не плакала, а тут опять. Но ведь это же правда, я действительно не знаю как его простить, даже если захочу.

Мама вздыхает, устало трёт шею: