Языки современной поэзии

Следующий текст связан с употреблением имен нарицательных, которые сохраняют живую память о своем происхождении от имен собственных:

Д. Воденникову Прости меня, моя бритва, что я забыл твоё имя! Когда вдруг спросил меня Дима, я смешался, назвал другое — чужое красивое имя. Потом мне приснилась ночью чужая красивая бритва, возможно, Димина бритва, хоть я её так и не видел. Я во сне любовался ею, ходил за ней как влюблённый, томился по ней, как юноша, но утром, когда проснулся, я понял свою ошибку. Прости меня, моя бритва, моя самая лучшая бритва, что я, козёл и развратник, посмел забыть твое имя. А ты, Дима, не думай, что звать мою бритву Браун, так же как и твою, так и не виденную мною бритву. Нет! звать мою бритву Филипс! Филипс и только Филипс! И всем назови, кто ни спросит, её милое тёплое имя! Лишь это милое тёплое имя и три её круглых сеточки, и овальное плотное тельце, так удобно идущее в руку, и прекрасный аккумулятор, которого хватает на месяц, и приспособленье для стрижки височков или затылка, и то, как она пипикает при разрядке аккумулятора, и наклон изящной головки в прозрачной пластмассовой шапочке, — вот они мне истинно дороги, а не ваши юные вещи, ваши юные милые вещи, соблазнительные и дорогие… Эти стихи — не реклама. Это тоска моя, Дима! Но, увы, ничего не поправишь, ведь я предал, назвав её Браун… («Прости меня, моя бритва…» [508] )

508

Левин, 2000.

Во-первых, заметим, что и Филипси Браун— это наименования заимствованные, относительно недавно появившиеся в русском языке для называния бытовой техники от разных фирм-производителей. Во-вторых, это имена собственные, ставшие нарицательными. Человек и машина (точнее, машинка повседневного домашнего обихода) объединились в слове. Левин очеловечивает даже рекламу, навязывающую выбор предметов, мантрически внедряющую в сознание слова-бренды. Рядовому потребителю, в общем, безразлично название приборов, равно хорошо выполняющих свою утилитарную функцию. Но рекламная магия делает свое дело успешно, вызывая изменения в языке: раньше брились не харьковоми не спутником,а бритвой(безликие названия ни о чем не говорили пользователю), а теперь бреются не бритвой,а Брауномили Филипсом.Левин забавляется внушенной речевой практикой подобных наименований, но и ее готов принять в свой мифологизированный и опоэтизированный мир: обратим внимание, что в стихотворении говорится об имени,а не о названии,и бритву не называют,а зовут: вещь любима, как существо. Кроме того, если предмет назван именем человека, то, по поэтической логике Левина, и отношение к нему должно быть, как к человеку. Реклама постоянно использует эротическую образность, стараясь внушить потенциальному покупателю, что приобретение товара приведет его к успехам в интимной жизни. Лирический герой стихотворения и обращается к бритве, как к любимой женщине, перед которой провинился. Стихотворение тоже переполнено эротическими образами.

В соответствии с новой речевой практикой отношение к предмету предстает объектом эстетической и этической рефлексии над названием ( это милое тёплое имя, ведь я предал, назвав её Браун).В этом Левин как будто вторит Павлу Флоренскому, поэтическими средствами утверждая, что имя есть духовное существо вещи:

Имена выражают типыбытия личностного. Это — последнее из того, что еще выразимо в слове, самое глубокое из словесного, поскольку оно имеет дело с конкретными существами. Имя есть последняя выразимость в слове начала личного (как число— безличного, нежнейшая, а потому наиболее адекватная плотьличности).

(Флоренский, 1993: 71)

В заключение рассмотрим стихотворение «Грозный чёрный паукабель…», в котором соединяются многие свойства поэтики Александра Левина. В этом стихотворении отчетливо выражено словесное, образное и сюжетное объединение неорганического мира с органическим [509] , сюжет стихотворения движется этимологическими и фразеологическими связями слов, полисемией, омонимией, языковыми метафорами. При этом словесные игры основаны на интертекстуальных связях:

Грозный чёрный паукабель шевелится на столбе, чёрным лоском отливая, красным глазом поводя. Он плетёт электросети, чтобы всякий к ним прилип и чтоб выпить из любого электричество его. Пролетала батарейка, вяло крыльями махала и за провод зацепилась, и запуталась в сети. Тихо пискнула бедняжка, искру выронив из глаза, и внезапный паукабель Произнёс ей улялюм. После лампочка летела, вся прозрачная такая, чтоб найти себе патрона что-нибудь на сорок вольт. Только ахнула красотка под высоким напряженьем, и кошмарный паукабель произнёс ей улялюм. Шёл простой аккумулятор на обычную работу, он с утра зарядку сделал, ему было хорошо, но, задумавшись о чём-то, не заметил чёрной сети, и злодейский паукабель улялюм ему сказал. Так проходят дни за днями бесконечной чередой, батарейки и розетки пропадают навсегда. Только чёрный паукабель шевелится на столбе, чёрной молнии подобен, красным глазом поводя [510] .

509

Возможно, что «душа всякого мифотворчества и почти всей поэзии — олицетворение бестелесного или неодушевленного» (Хейзинга, 1991: 84).

510

Левин, 2007: 92–93.

Слово улялюмв значении ‘конец, гибель, смерть’ возникает здесь из стихов Эдгара По и Осипа Мандельштама: «Что гласит эта надпись?» — сказал я, / И, как ветра осеннего шум, / Этот вздох, этот стон услыхал я: / «Ты не знал? Улялюм — Улялюм— / Здесь могила твоей Улялюм»(Э. По. «Улялюм». В пер. К. Бальмонта [511] ); Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо: / Кошмарный человек читает «Улялюм». / Значенье — суета и слово — только шум, / Когда фонетика — служанка серафима(О. Мандельштам. «Мы напряженного молчанья не выносим…» [512] ).

511

По, 1993: 95.

512

Мандельштам, 1995: 111.

Вероятно, ближайший интертекстуальный источник стихотворения Левина — текст Мандельштама. Обратим внимание на слово напряженногоу Мандельштама (Левин создает сюжет, связанный с электрическим напряжением) и на слово кошмарный(у Мандельштама это кошмарный человек,у Левина — кошмарный паукабель).

Слова типа паукабель (паук+ кабель) — результат контаминации, междусловного наложения [513] . Но соединение живого и неживого в одной сущности часто вызывает тревогу, пугает, вызывает апокалиптические предчувствия (ср.: Он плетёт электросети).

513

См. многочисленные примеры из литературы: Николина, 1996: 309–317; Санников, 1999: 164–166.

Вампирство персонажа ( и чтоб выпить из любого электричество его)основано на том, что в языке слово токэтимологически связано с глаголом течь —это дает возможность воспринимать электричество как жидкость; строка шел простой аккумулятор на обычную работунапоминает выражение аккумулятор работает;слова он с утра зарядку сделалсвязаны с выражением аккумулятор заряжается.Эротическая образность стихотворения тоже находит соответствие в языковых метафорах: наэлектризован, как током ударило, загореться, перегореть.Совмещение живого и неживого имеется и на грамматическом уровне (в игре с категорией одушевленности одновременно с игрой омонимами: чтоб найти себе патрона),и на версификационном (в изоритмических рифмах: пролетала батарейка —ср. *пролетала канарейка; лампочка летела —ср. *ласточка летела; лапочка).Кроме того, о перегоревшей лампочке можно сказать, что она полетела.

Стихотворение о паукабеле сопоставимо с таким футурологическим предположением Михаила Эпштейна:

Основное содержание новой эры — сращение мозга и вселенной, техники и органики <…> мы выходим за пределы своего биовида, присоединяя себя к десяткам приборов, вживляя в себя провода и протезы. Между человеческим организмом и созданной им культурой устанавливаются новые, гораздо более интимные отношения симбиоза. Все, что человек создал вокруг себя, теперь заново интегрируется в него, становится частью его природы.

(Эпштейн, 2004: 124–125)

М. Эпштейн назвал свою концепцию нарождающейся культурной парадигмы протеизмом, образовав этот термин и от приставки прото-,и от имени мифологического Протея:

Вся эта подвижность и текучесть, аморфность и полиморфность также связаны с едва-рожденностью, начальной стадией становления всего из «морской зыби», из «первичного раствора». Протеизм — это состояние начала, такой зародышевой бурливости, которая одновременно воспринимается и как знак «давних», «ранних» времен, когда все было впервые и быстро менялось. Характерно, что когда Протей останавливается в конце концов на своем собственном облике, он оказывается сонливым старичком. Таков разбег протеического существования: «протоформа» эмбриональна по отношению к будущему — и одновременно архаична, археологична с точки зрения этого будущего.

(Эпштейн, 2004: 141)

Поэзия Левина протеистична в обоих смыслах. По словам И. Кукулина, ее основное свойство — «перерастание устоявшегося языка в неустоявшийся, готовый к переменам» (Кукулин, 2002: 226). Экспериментируя со словом, Левин постоянно прикасается и к архаическим пластам языка — к состоянию синкретической общности языковых элементов как предпосылке их трансформаций. Словотворчество этого автора постоянно сближается с мифотворчеством, а его проводниками в виртуальные миры возможностей становятся и кифара, и компьютер.

Дмитрий Авалиани: словесная акробатика

Дивит нас антивид

Дмитрий Авалиани

Поэзия Дмитрия Авалиани [514] многообразна. У него есть вполне традиционные замечательные стихи — и лирические, и философские, есть множество разнообразных экспериментов в области комбинаторной и визуальной поэзии — палиндромы, анаграммы, панторифмы (пантограммы), алфавитные стихи и пр.

Приведу некоторые примеры комбинаторной поэзии Авалиани:

514

Биографическая справка: Дмитрий Евгеньевич Авалиани (1938–2003) жил в Москве, окончил географический факультет Московского гос. университета, работал по специальности, затем сторожем, корреспондентом нескольких газет. Сборники: Авалиани, 1995-а; Авалиани, 1997-а; Авалиани, 1997-б; Авалиани, 1997-в; Авалиани, 2004. Листовертни и другие тексты Авалиани опубликованы также в журналах, альманахах, коллективных сборниках, филологических исследованиях — например, Авалиани, 1994; Авалиани, 1995-б; Авалиани, 1997-б; Авалиани, 2003; Авалиани, 2004-а; Авалиани, 2004-б; Авалиани, 2005; Авалиани, 1996-а; Авалиани, 1996-б; Авалиани, 2002-а; Федин, 1998; Федин, 2001; Лукомников, Федин, 2002; Бонч-Осмоловская, 2008: 482–484. Горобец, Федин, 2008. В Интернете размещены и подвижные листовертни: Авалиани, 1998; Авалиани, 2001; Авачиани, 2006; Авалиани, 2008. Специальные программы либо сами переворачивают слово, либо позволяют видеть его и в разных ракурсах при манипуляции мышкой.