Языки современной поэзии

Во многих листовертнях изображены сентенции: суть скучна<—> тайна ушла(рис. 19), на уме у нас<—> одна смерть(рис. 20), надоела нагота<—> в любви красота(рис. 21), безумие<—> мир весел(рис. 22).

В таких высказываниях не обозначены знаки препинания, но, переворачивая лист или поворачивая голову, читатель сам делает мощную запятую рукой, книгой или головой. Таким образом, знак препинания, воплощаясь в жесте читателя, осуществляется телодвижением.

Любопытны сентенции, персонажами которых являются деятели культуры, например писатели: Гоголь<—> пророк(рис. 23), Блок<—> мастер(рис. 24), В В Розанов<—> домочадец(рис. 25), Вася Розанов<—> срам среди веры(рис. 26), Ерофеев Веничка<—> капризы без героев(рис. 27), Юрий Мамлеев<—> безумные игры(рис. 28), Эдуард Лимонов<—> в Москве Бонапарт(рис. 29).

Дмитрий Авалиани постоянно усложняет свою задачу, появляются высказывания-афоризмы от имени писателей, воспроизводится структура эпиграфов: радость молчать о Руссо Вольтер<—> грешное слабо Антон Чехов(рис. 30). Но внутри такого многокомпонентного комплекса могут читаться и другие тексты: Антон Чехов радость молчать.Можно сказать, что короткая сентенция в составе длинной (текст в тексте) организована по принципу анаграммы, но не буквенной и не звуковой, а словесной. Такова структура и многих других листовертней (например, на рис. 32, 33, 35).

Некоторые листовертни имеют свой сюжет и могут быть названы короткими рассказами: парус обвис<—> мира конец(рис. 31), совсем я плох точка<—> хочу в народ не могу(рис. 32), катастрофа подайте<—> надейся дева старушка(рис. 33).

Встречаются тексты-команды: Юлий Цезарь <—> убей Брута(рис. 34); чепуха Пушкина чудеса <—> убрать сократить текст(рис. 35).

Среди лиетовертней есть онтологические диалоги: отвечай кто ты<—> я Юлий Цезарь, кто ты <—> я червь, кто ты <—> я точка(рис. 36).

Во многих листовертнях можно видеть разнообразные свойства поэтического текста, часто весьма пространного, например, рифму и ритм: Север юг запад восток <—> надоел пустой восторг(рис. 37), Бог мой как мы далеки с тобой <—> дороги разрыв сатана за игрой(рис. 38). В данном случае высказывание вне словесного или ситуативного контекста позволяет читать фрагмент Бог мойи как междометное восклицание, и как обращение к Богу.

Встречаются аллитерации: сальто ласточки<—> и аромат амура(рис. 39), метафорические уподобления: пространство<—> образ гроба(рис. 40), аллюзии и цитаты: дар напрасный <—> заканчивается(рис. 41) (ср. у Пушкина: Дар напрасный, дар случайный / Жизнь, зачем ты мне дана?);цитатой является и название сборника в листовертне Авалиани Дмитрий<—> Улитка на склоне(рис. 42), воспроизводящее заглавие повести Аркадия и Бориса Стругацких.

Но далеко не только внешние поэтические приемы делают листовертни Авалиани высокой поэзией.

Илья Кукулин отмечает психологическую тонкость и драматизм лиетовертней:

Каждый из таких экспериментов — явление своего рода языкового театра. Театра в самом высоком смысле слова — того, который имеет целью превращения и преображение.

(Кукулин, 2000: 145)

Людмила Вязмитинова пишет:

Чередование в книге [ «Лазурные кувшины». — Л.З.] традиционных стихов и неоавангардных дает наглядное представление о том, что у этого автора экспериментаторские и традиционные формы как бы идут навстречу друг другу, представляя собой единое поле действия. Неоавангардными методами поэт выражает то, что обычно выражалось традиционными: вечные истины в их многозначности и перетекании смыслов, в полноте художественного высказывания, которая только усиливается от использования для этого авангардных приемов, что особенно заметно там, где зрительные образы создаются начертанием букв.

(Вязмитинова, 2007)

Авалиани постоянно экспериментировал с графической полисемией изображенного слова, устанавливая многовариантность его прочтения. Так, внутри обрамляющей сентенции правды нет<—> черт побери(рис. 43) читаются высказывания правда<—> ей-богу, правда<—> не врите, правда<—> не верь.Другие примеры: отчизна<—> Сибирь, отчизна<—> Кремль, отчизна<—> змей тьма, абсурд<—> уставы, абсурд<—> бардак, абсурд<—> радость, абсурд<—> текст.

Восемь прочтений имеет слово ручей,причем разные прочтения складываются в рифмованные тексты: ручей ручей ручей ручей<—> заяц играет смерть карает; ручей ручей ручей ручей<—> верьте глазам влаге слезам(рис. 44).

Много вариантов обратного чтения имеет само авторское имя Дмитрий Авалиани.Оно оказывается обратимым, например, в названия сборников: Дмитрий Авалиани<—> Лазурные кувшины(рис. 45), Авалиани Дмитрий<—> Улитка на склоне(рис. 42). В таких случаях имя автора оказывается зрительно совмещено с его произведением.

Акциональный и прикладной характер текста очевиден на закладке к книге Авалиани Улитка на склоне: опечатки<—> ты[ мы? — Л.З.] не в раю(рис. 46) [523] . Вариантность распознавания буквы на этой закладке выявляет проблему омонимии знака: значение деформированной буквы имеет альтернативу не только в различно ориентированных текстах, но и в пределах одного контекста. В данном случае двухвариантность прочтения можно сравнить с активной в современной литературе совмещенной омонимией слова.

523

В современной жизни предлагается освоить такой способ представления текста и для бизнеса — для логотипов, рекламы (Амбиграммы, 2006); разрабатываются рисунки татуировок по принципу листовертней (Амбиграммы, 2009).

В связи с визуальной многовариантностью буквы возникает вопрос о пределах варьирования, имеющий, по крайней мере, два аспекта: один из них — установление дифференциальных признаков в начертании буквы (парадигматика знака), другой — выяснение комбинаторной обусловленности ее значения (синтагматика). Фрагменты букв, избыточные или препятствующие идентификации знака в одном контексте, становятся необходимыми в другом. Восприятие континуальности и дискретности в структуре знака (сплошная или прерывистая линии) — тоже одна из проблем. Где проходит граница между автоматическим зрительным восприятием знака и компенсирующей догадкой, то есть когда активизируется анализ знака и когда синтез?