Языки современной поэзии

В своих виртуозных лингво-поэтических экспериментах Левин часто проникает в глубокие пласты языка архаического Например, во фрагменте из стихотворения «Катание на лыжах» глагол бодаетприобретает забытое значение ‘прокалывает, пронзает, которое задержалось только в медицинском термине прободение:

Бодаетнакренённый снег упорныйлыжный человек, влезает на тугой бугор, вдыхает через нос простор и выдыхает через нос свистящий дым, как тепловоз: ему тепло, ему везёт: он скоро на бугор вползёт. (Левин, 2007: 22)

Этот лыжник назван упорным не только потому, что он старательный: он упирается палками в снег, и мы видим, что упирается он как бык (потому что бодает).Так древние значения слова вместе с современными создают образ убедительно объемный и многомерный.

Вольное обращение с грамматикой у Левина основано на замечательной лингвистической интуиции. Игровая стилистика создает формы, вполне возможные и когда-то бывшие в языковой системе:

В завершающем тазу у! утопили мы козу у! Но сидели на теле- ге хитромудрые страте- ги и один из них достал (а хрен ли толку!) и один из них достал (ну ты уж скажешь!) и один из них достал когда четвёртый перестал С той поры пошла вода а? лягушки стали господа а! вышел кукиш из карма- на вынул ножик из тита- на обвалился потолок (скажи на милость!) обвалился потолок (подумать только!) обвалился потолок но никто не уволок Тут приехали в теле- ге хитромудрые страте- ге и один из них достал то чем пятый перестал И восстала из таза (ей-богу правда!) и восстала из таза (ну это ж надо!) и восстала из таза обновлённая коза И восстала из таза (ну, это слишком!) и восстала из таза (да ладно, чёрт с ней!) и восстала из таза (в натуре!) обновлённая коза [501] .

501

Левин, 2007: 162–163.

Интересно, что при первом упоминании стратегов на телеге автор следует современной грамматике, а при втором упоминании, как будто разрезвившись и полностью подчинившись рифменной стихии, он ставит существительное в ту форму, которая была в древнерусском языке: окончание в слове стратегеаналогично окончаниям в словах граждане, крестьяне, бояре, унаследованным современным русским языком от склонения на согласный звук. Эффект узнавания родной грамматики оказывается еще выразительнее оттого, что слово стратеги— относительно новое, заимствованное и стилистически маркированное как научное или официально-деловое.

Большинство проанализированных текстов показывает, что Левин очень любит включать в свои стихи и песни и даже в книги имена собственные. Рассмотрим текст без языковых деформаций, в котором ряды имен движут лирический сюжет.

ПИВНАЯ ПЕСНЯ Выпьем пива, выпьем и споём, как мы красиво с Машкойпиво пьём. В потной банке светлое пивко, здесь на полянке нам славно и легко. Здесь так клёво, пиво и тепло, будто сегодня нам крупно повезло. Здравствуй, Вова! Подходи, садись. Как хорошо, что мы пивом запаслись! Выпьем пива, выпьем и споём, как мы красиво здесь это пиво пьём. Птички свищут, ангелы поют. Ох, и отличное здесь пиво подают! Здравствуй, Ваня! Подходи, Борис! Здесь на поляне сущий парадиз! Выпьем пива, выпьем и споём, как мы красиво здесь это пиво пьём. Здравствуйте, Лёша, Оля, Гена, Лена [502] , Саня, Валентин! Мы вас хорошим светлым пивом угостим. Пиво в банке сладкое, как мёд. Тихий ангел нам басом подпоёт, когда мы выпьем пива, выпьем и споём, как мы красиво здесь это пиво пьём… [503]

502

В записи на диске звучат современные звательные формы Оль, Ген, Лен(Левин, 1997).

503

Левин, 2007: 180–181.

Обратим внимание на то, с каким удовольствием в этой жизнерадостной песне, приветствующей и объединяющей друзей, перечисляются имена. В начале текста слова с Машкойсоздают очень выразительный мелодический рисунок гласных на фоне отсутствующего ударного звука [а] в предшествующем фрагменте: [а] — самый открытый гласный звук, самый гласный из всех гласных. Конечно, выразительна здесь и «домашняя» уменьшительная форма имени.

Не исключено, что начало «Пивной песни» соотносится с началом знаменитой песни «У самовара я и моя Маша», тогда возможно такое прочтение: с Машей пьют чай, а с Машкой пиво, и этому радуются.

Похоже, что на дальнейшее развертывание текста влияет поэтическая этимология: человек, приглашая друзей, как будто машет им рукой. Этот жест не назван словесно, но он изображается всей образной системой и структурой текста.

Перечисление количественно нарастает от куплета к куплету: сначала приглашается Вова, потом Ваня и Борис, потом Лёша, Оля, Гена, Лена, Саня, Валентин. При исполнении этой песни к голосу одного певца прибавляются новые голоса, соло преобразуется сначала в дуэт, потом в хор (Левин, 1997).

Здесь можно наблюдать архетипическое явление, уходящее корнями в мифологическое сознание: называние отчетливо представлено как вызывание.

Совсем по-другому имена собственные фигурируют в тексте об аварии на производстве:

КАК ЭТО БЫЛО (Рассказ очевидца) Посвящается нашим доблестным лётчикам, морякам, железнодорожникам, шахтёрам, водителям, наладчикам, программистам и атомным энергетикам Только начали вводить, вырубили стрингер, вдруг сирена: под крылом загорелась букса. Я был слева, у шунтов, Лапин мерил синус. Тут тряхнуло первый раз, и пошла просадка. Затрещали кулера, гавкнулась фиготка, не успели погасить, как опять тряхнуло. Зотов крикнул: «Стопори! Стопори, Семёнов!» Но кулису повело, а ручник отцеплен. Обломился первый трек, в нулевом ошибка. Кунчукова ставит семь, по приборам — восемь. Я стою, держу шунты, Зотов вводит фэйдер, но заклинило рычаг: апатит в канале. Все вскочили, дым пошёл, прерываний нету! Да вдобавок на восьмом лопнула обвязка. Тут и Лапин заорал: «Стопори, Семёнов!» Попытался вырвать руль, но Олег не отдал. В дигитайзере вода девять сантиметров, файлы сохранить нельзя — переполнен буфер. Лапин к стрингеру, врубил, стал крутить экспандер, а фиготки больше нет! И никто не вспомнил!.. Ну и тут пошёл обвал, сыпануло сверху, оборвался силовой и замкнул на баки. Двести восемьдесят вольт! Сорок три паскаля! Windows, на хрен, полетел, а потом рвануло… Дальше помню как во сне: Лапин где-то в трюме, Кунчукова ставит семь, по приборам — восемь, Зотов синий и хрипит, нету валидола, а Олег вцепился в руль и не отвечает. Так и {сели, всплыли, вышли}: он рулил, я держал нагрузку, а кто реактор заглушил, я уж и не помню… В общем, стрингер ни при чём: если б не фиготка, мы бы запросто ввели и восьмой и пятый! [504]

504

Левин, 2001: 22–24.

Этот текст подробно прокомментирован автором. Левин говорит, что надолго запомнил «атмосферу панического аврала и мучительного выхода из сбоя» в вычислительном центре системы «Экспресс-2», через которую продавались железнодорожные билеты.

Процитирую следующие фрагменты комментария:

А когда в «Новом мире» (через некоторое время после Чернобыльской катастрофы) был напечатан документальный очерк о том, какими титаническими усилиями персоналу АЭС удалось вывести реактор из строя, сколько пунктов инструкции пришлось нарушить, сколько всяких систем защиты отключить, прежде чем он, наконец, взорвался, и как потом героически все это останавливали и ликвидировали, я сразу вспомнил свой доблестный труд (десять лет доблестного труда) и принятые у нас способы не обращать внимания на инструкции и выходить из аварийных ситуаций…

А потом еще какие-то корабли столкнулись и утонули. А потом самолет упал. Или чуть не упал, но его посадили. А потом подводная лодка утопла. И еще много чего было — и до того, и после. Но советский инженер и техник — он всегда оставался верен себе. Вот. А о том, что этот текст был написан к десятилетию Чернобыля, я поначалу даже не подозревал. Я его сначала написал, потом наступило это самое десятилетие и о Чернобыле снова заговорили, только тогда я вдруг понял, что написал его к дате!.. <…>

Мне очень запомнилась такая особая манера рассказывать истории, которую я отметил у некоторых из этих людей. Они очень азартно повествуют о событиях в своем Нахабино, Одинцово, Капотне, о всяких происшествиях на работе, причем так рассказывают, будто слушающие полностью в курсе их личных дел, а заодно и в курсе профессиональной терминологии. Действующих лиц своих историй всегда называют по именам или фамилиям (а то и по кличкам), как будто вы всех этих людей знаете и одного упоминания фамилии достаточно. Терминологию профессиональную тоже употребляют без раздумий, нимало не интересуясь тем, понимает ли ее собеседник… [505]

505

Левин. 2006-д.

И сам текст, и рассказ об истории его создания совершенно ясно показывают, что осмысление автором аварийных ситуаций неотделимо от наблюдения за языком людей, которые эти ситуации создают: называние людей преимущественно по фамилиям, принятое на производстве, — одно из проявлений общей ограниченности (профессиональной и этической), самоуверенности и безответственности, общего невнимания и к людям, и к машинам [506] .

В следующем тексте (в песне «Едет, едет Вася…») еще более отчетливо выражена мысль о том, как само именование становится источником опасности для человека и общества:

506

Другой аспект анализа этого текста, связанный с именами числительными, представлен в статье: Зубова, 2003.

Едет, едет Вася, он всю жизнь в четвёртом классе, у него жена Маруся и в кармане пистолет. Вася — это кличка, а звать его Кацо. У него приятное лицо. А в другом вагоне едет Моня, весь в болонье, у него подруга Соня и в кармане пистолет. Моня — тоже кличка, а звать его Казбек, он интеллигентный человек. А вон едет Грицько, он тянет свежее пивко, ему легко, и звать его Серёга. Едет Асланбек, такой угрюмый и небритый, он читает Гераклита, а в кармане пистолет. Асланбек — это кличка, а звать его Абрам, он не пьёт рассола по утрам. А в другом вагоне едет Гия, мастер кия, у него глаза стальныя, а в кармане пистолет. Гия — тоже кличка, а звать его Петром… Ой, всё это не кончится добром! А вон едет Ахмет, в одной руке его билет, в другой — букет, и пистолет в кармане… [507]

507

Левин, 2007: 157–158.

Этот текст говорит об искаженном мире, в котором каждый из персонажей оказывается потенциальным носителем зла (даже если пистолет предназначен для защиты), поскольку является носителем псевдоимени, псевдонима, клички. Собственное имя подменяется несобственным (разумеется, не в терминологическом смысле). Странная логика причинно-следственных отношений поэтически убедительна, так как речь идет о слове, руководящем действием: в народной культуре «имя необходимо для того, чтобы быть,а прозвище — для того, чтобы вступать в контакт»(Байбурин, 2001: 69).