Языки современной поэзии

Начало стихотворения, пародирующее заглавие повести Чингиза Айтматова Пегий пес, бегущий краем моря,слово лох,которое появляется в первой строке, а также слова ликий солнцем богимплицируют имя Аполлона: в античной литературе Аполлон именовался Аполлон Ликейскийи Аполлон Волчий (Apollon loxi).Далее Левин намекает на Аполлона словами о закудрявливаньи лысых и убогих(ср. строки Пушкина из стихотворения «Поэт»: Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон, / В заботах суетного света / Он малодушно погружен; / Молчит его святая лира; / Душа вкушает хладный сон, / И меж детей ничтожных мира, / Быть может, всех ничтожней он [488] ).

488

Пушкин, 1977-б: 304.

Возможно, в образе закудрявливания представлен облик не только Аполлона, но и Пушкина. Вероятно, как отсылку к строке К нему не зарастет народная тропаиз стихотворения Пушкина «Памятник» можно понимать слово демосув конце стихотворения Левина. В последней строке первой строфы появляется прилагательное пушистого,которое, будучи созвучным имени Пушкина, восходит и к современному жаргонному фразеологизму белый и пушистый(‘хороший, правильный’). Пушистость связывается и с одуванчиками, поскольку Левин непосредственно перед этим упоминает стихи Ахматовой о поэзии ( Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда, / как желтый одуванчик у забора, / как лопухи и лебеда [489] ).

489

Ахматова, 1977: 23.

Имя Зевса, которым заканчивается стихотворение, предваряется во второй строфе упоминанием тучегонителя,словами В гонимых тучах он нашел приют, что отсылает и к строкам Лермонтова о тучках ( Кто же вас гонит?… [490] ).

Левин заканчивает стихотворение, соотнося имя Аполлонс именем Орфея, соперника Аполлона. Строка Орфей, необязательный к прочтеньюсоответствует названию сборника стихов Левина «Орфей необязательный».

490

Лермонтов, 1989: 56.

Одной из наиболее перспективных задач науки, актуальных для «протосимметрической цивилизации» XXI века, М. Эпштейн считает «открытие параллельных, зеркальных вселенных, где правое и левое меняются местами, и время течет в обратном направлении» (Эпштейн, 2004: 144). Именно эту картину можно наблюдать на языковом уровне в поэтике стихотворения «Аполлон союзный», где части слов меняются местами.

В стихотворении «Идет борьба Бобра с Козлом…» Левин изображает обмен именами и, соответственно, свойствами между агрессором и его жертвой:

Идет борьба Бобра с Козлом, извечная игра. Козлозовёт себя Бобром, Козлом зовёт Бобра. Но и Боброне отстаёт: себя зовет Бобром и песни смелые поет, и машет топором. Козлосажается сидеть, бебекать и вздыхать. Боброприходит поглядеть и лапкой помахать. Но тут хватается Бобро и садится сидеть. Злорадное бежит Козло на это поглядеть и вот давай дразнить Бобро: «Теперя ты — Козло!» А тут оно его — в мурло! А то его — в ребро! А то его в ответ грызет, а то — копытом бьет. А то тихонько подползет и ка-ак его убьет! А то возьмет и не умрет, и ну его топить! А то его — на огород и ну рогами бить! А то — как треснет топором и рубит до утра. Вот так идет борьба с Козлом извечного Бобра [491] .

491

Левин, 2006-в.

Это стихотворение основано не только на очевидной фонетической деформации слов в сочетании добро [492] и злои на вполне прозрачной жаргонной инвективе козел, но и на грамматической неопределенности субъекта и объекта в оптимистической сентенции добро побеждает зло— поскольку именительный и винительный падежи в этом предложении омонимичны. В этом случае противоречивая грамматическая структура как будто концентрирует в себе этический конфликт, который и обыгрывается Левиным.

492

Ср. очень старый преподавательский и студенческий анекдот о том, как студент, не разобрав почерка в чужом конспекте, говорит на экзамене: «По мнению Руссо, каждый человек бобр», и в ответ на удивленную реплику экзаменатора сообщает: «Вы же сами так говорили. У меня записано».

Автокомментарий к этому тексту таков:

Лет, наверное, двадцать тому решил я завязать со стишками на политические темы. Как говорится, переел этого супчика. И представьте себе, лет семнадцать-восемнадцать держался. Нет, ну иногда выскакивали отдельные текстики — типа сатирические. Но такие не слишком злобные.

А с конца 2002 года почему-то снова пробило меня на политику. Почти подряд написались «Песня про властную вертикаль», «Повылезло уродов», «Страна Тупых» и др. <…> Текст про Бобро и Козло был первым в этом ряду (писался с декабря 2002 по декабрь 2003).

Что это? Почему опять?

У меня две версии на сей счет. Одна очевидная: жизнь, и особенно, как сейчас принято выражаться, медийное пространство стали быстро меняться в довольно-таки знакомую сторону. Поначалу (в 2002) в это еще не очень верилось, но копоти в воздухе накопилось уже изрядно — гораздо выше ПДК, — отчего и пошла вся эта, э-э-э, сатира.

Другая версия — авторефлексивная, скептическая по отношению к себе как представителю интеллигенции. Создающаяся в стране ситуация не столько реально похожа на поздний совок (она на самом деле другая), сколько мы ее такой хотим видеть. И не потому, что хотим, а потому, что она возвращает нам привычное с юности чувство правоты, позицию морального превосходства. А это с экзистенциальной точки зрения поважнее будет, чем истинное положение вещей. Такой вот психоанализ.

(В некоторых людях подобное ощущение, кажется, настолько сильно, что выливается просто-таки в комические формы. Видимо, предыдущие годы сильно подорвали их веру в свое великое назначение — и вот она вернулась!)

На самом деле, мне кажется, что в той или иной степени верны обе версии, но в какой пропорции, мне судить трудно.

(Левин, 2006-в)

Мотив невнятности при различении добра и зла, при различении субъекта и объекта агрессии предваряется первой же строкой, в которой соседство фонетически подобных слов борьба бобранапоминает скороговорку (а скороговорками всегда провоцируются оговорки).

Существенно, что имена персонажей здесь представлены в среднем роде. Конечно, это определяется родом производящих существительных доброи зло,но, как показал Я. И. Гин, средний род при олицетворении обычно преодолевается маскулинизацией персонажей (согласовательными аномалиями типа Горе залез,предпочтением согласования с глаголами настоящего времени, в которых род не обозначается, перефразированием и др. способами) (Гин, 2006: 91–128). У Левина наблюдается противоположная направленность грамматического преобразования: давая имена персонажам, он максимально усиливает напряжение между обезличивающим средним родом и олицетворением, потому что персонажи, при всей их выразительной активности в поединке, остаются аллегориями этических антиномий. Напряжение, подчеркивающее абстракцию, создается устранением мужского рода словарных слов: козел, боберпревращаются в козло, бобро(в этом случае, конечно, есть и словообразовательная контаминация, и структурная аналогия со словами типа хамло).В строке Козло зовёт себя Боброммужской и средний род второго существительного нейтрализованы в творительном падеже.

В стихах Левина возникает множество персонажей из языка, из потока речи, из литературных текстов, песенок, анекдотов и т. д. Эти существа живут своей жизнью: Резвяся и Играя, кудаблин-тудаблин, голый попояс, великий Вдверкулез, Оттудово чудовищное, человека образная, ижина, сучёт, Комарамухаи мн. др.:

Левин словно бы делает из языка мультфильм, подобный битловской «Yellow Submarine» с ее детски-сюрреалистическими существами.

(Кукулин, 2002: 225)

Так, например, из сочетания выпал снегвозникает субъект неги предикат выполз.

Выполз негна зелен луг. Тихо лёг. Полежал один денёк и утёк. Вскоре новый выполз нег на лужок. Он понежился почти месяцок. А потом совсем большой выполз нег, выполз в поле, выполз в город и в лес, повалился, закружился, упал, заискрился, заскрипел, завалил и лежал себе, лежал да лежал, понемногу тяжелел, оседал, понемногу пропадал, уходил, понемногу совершенно ушёл. И последний выполз нег— тихо лёг, полежал всего денёк и утёк [493] .

493

Левин, 2005: 3.

Действия этого существа основаны на этимологии слов: негв этом живописном изображении нежится.В соответствии с двойственной мотивацией имени, производного и от сочетания выпал снег,и от слова нега,этот персонаж утекает— тоже в двух смыслах: и убегает, и тает как реальный снег.

Сращение, выполняющее номинативную функцию, и, как его следствие, переразложение элементов сочетания становятся центральным лингвистическим сюжетом следующего стихотворения: