Языки современной поэзии

ШЕСТВИЕ, или ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ МАЛЬЧИКОВ, ИДУЩИХ НА УРОК НАЧАЛЬНОЙ ВОЕННОЙ ПОДГОТОВКИ, В ПОРЯДКЕ ВОЗРАСТАНИЯ И ПРОХОЖДЕНИЯ Много мальчиков сегодня в школу весело шагают по дорожке друг за дружки, каждый чем-то молодец. Вот шагает мальчик с папкой, видно, дудущий [494] художник, но ходить умеет только папку за руку держа. А за с папкой— мальчик с кубком, футболист, надежда школы, бьёт двумями он ногами, обе правые ноги. А за с кубком— мальчик в шапке, потому что этот мальчик голов у чесал всё время и досрочно облысел. А за в шапке— мальчик с ручкой, он умеет этой штучкой и немножко глуповатый, видно, дудущийпоэт. А за с ручкой— мальчик с ранцем, он в окошки любит прыгать, а с четвертого эт а жа даже может затяжным. А за с ранцем— мальчик с рыбкой, в голове буль-буль карасик, из ушей вода сочится, затрудняя понимать. А за с рыбкой— мальчик с птичкой, только птичка улетела, и теперь он птичку ищет ночью, днём и в выходной. И последним, за без птички, в школу весело шагает их товарищ подполковник, тоже чем-то молодец. Он учитель подготовки, раньше был такой же школьник, а потом от подготовки стал советский офицер [495] .

494

Из письма А. Левина к Л. В. Зубовой: «А нельзя ли в том стихотворении дважды выделить курсивом слово „дудущий“, чтобы буква „д“ была с крючочком вверх. Дети и мало читающие подростки часто путают такое „д“ с буквой „б“, отсюда и „дудущий“ (помнится, какой-то мальчик в моей школе так прочитал). В этом тексте вообще много характерных детских обмолвок, это одна из них».

495

Левин, 1995-а: 126–127.

Стихотворение показывает тот механизм, в соответствии с которым предложно-падежное сочетание оказывается способным застывать, превращаясь в слово. В лингвистике это называется лексикализацией словосочетаний. Результатом этого процесса являются, например, слова заграница, подмышка, подкорка,фармацевтический неологизм длянос.

Косвенные падежи существительных (творительный, предложный и родительный), соединяясь с предлогами, образуют понятия и выполняют в тексте номинативную функцию. Поэтому оказывается возможным присоединение предлога (за) — уже к каждому из сочетаний как к цельным словам. Сочетания с папкой, с ручкой, с кубком, в шапке, с ранцем, с рыбкой, без птичкистановятся метонимическими обозначениями лица. Омонимическая игра порождает не вполне приличные сочетания (за с ранцем),что типично для подросткового и солдатского юмора. Метонимия становится у Левина, как это часто бывает в языке, способом продемонстрировать, что личность игнорируется. Кроме этого, метонимия в стихотворении мотивирована на сюжетном уровне фрагментарностью восприятия: из зримой ситуации вычленяются четко фиксированные, одинаково организованные детали. Речь идет о военной подготовке. Существенно также, что описываемые персонажи — мальчики. Левин как будто показывает нам то, о чем писали психологи и лингвисты: в процессе овладения языком ребенок запоминает уже готовые грамматические формы (см.: Леонтьев 1965: 98–99).

Александр Левин с удовольствием занимается изобретением слов, создавая и называя воображаемое, как, например, в таком стихотворении:

ОРФЕЙ Здесь чичажники мантульник, лопушаники чиграк, волчий локоть, загогульник, самоеди буерак. Вьются стайкой пятихатки, злобный вывертеньжужжит, тихо ползают мохнатки и перчаточникбежит. Всяк несёт своё устройство, всяк вершит своё еройство. Под крупиной толкунец водит бойкий па-де-дец. Голубникакостенеет, мухоедкаяйца греет, ерофеевкашуршит, стрекомыслотак лежит. Аполлонницас нимфеткой над лиловою клевреткой, а безвреденьнад ваньком, изумительным цветком. А на пне ветлуги старой я сижу с моей кифарой, и на пенье-ё певуче всяка тварь слетает тучей. И пока звучит струна, я даю им имена [496] .

496

Левин, 2007: 194–195.

О том, как появилось это стихотворение, Левин рассказывает:

В конце 90-х годов побывал я на одном волжском островке под Казанью. Островок, вообще-то, безымянный, но все называли его Буяном. Почему бы и нет?

Заинтриговала меня тамошняя растительность. Так похожая на нашу, московскую, подмосковную, при ближайшем рассмотрении всякий раз оказывалась она какой-то иной. Вроде знакомое растение, травка, цветок, а приглядишься — другое, другая, другой… И бабочка — ну в точности такая, как в моем дворе летает, ан нет: поближе подойдешь — не такая!.. И как со всем этим быть? Как все это безымянное называть в разговорах и стихах?

Для нас, горожан, это вообще проблема. Мы и в городе-то у себя не все деревья по именам знаем, а уж, попадая в места диковатые, теряемся совершенно.

Вот и пишет поэт этак обобщенно, неконкретно — «трава», «кусты», «деревья», — как будто у него очки разбились, контактные линзы потерялись, и он просто не может рассмотреть, что за растение так ему сердце веселит или, наоборот, печалит. Оттого и веселье выходит неубедительное и печаль абстрактная, ничья.

Но и другая крайность горожанина смущает. Попадаются ему иной раз книжки писателя подкованного — из помещиков (вроде Бунина) или же педантичного современника, никогда не выходящего из дому без определителя растений, птиц и насекомых. И вот начинает этот писатель сыпать названиями — всеми этими чичажниками и мантульниками, — а названия ну ровным счетом ничего не говорят ни уму, ни сердцу читателя, не способного ясень отличить от вяза, а чистотел от болиголова.

Проблема неразрешимая. Вот я и подумал, что названия для цветка, птицы, насекомого не обязательно знать. Можно его придумать — лишь бы слово было похоже на то, что видишь. Так по одной из легенд дозволено было поступать Орфею (а по другой — Адаму). Так и я поступил.

(Левин, 2006-г)

Роман Якобсон писал:

Важная возможность поэтического неологизма — беспредметность <…> До известной степени всякое поэтическое слово беспредметно. Это имел в виду французский поэт, говоря, что в поэзии — цветы, которых нет ни в одном букете (см.: Mallarme Crise de vers).

(Якобсон, 1987: 315)

He исключено, что стихотворение «Орфей» — прямая реакция на слова Малларме, во всяком случае, Левин буквализирует это утверждение и показывает нам «цветы, которых нет ни в одном букете» и воображаемых насекомых.

Этот Орфей не только изобретает, но и ловит слова из разнообразных языковых сфер — независимо от того, знает ли автор текста эти реально существующие слова. Так, например, мантульникомназывали прислужника за столом, слово вывертеньв говорах обозначает мага, оборотня, а также является названием детской игры, слово мохнаткав разных сферах номинации имеет значения ‘жук’, ‘рукавица’, ‘подстилка на сиденье автомобиля’, ‘интимная часть женского тела’, ‘проститутка’, перчаточник— ‘изготовитель перчаток’ и ‘порода рыб’ [497] . Иногда Левин, зная, что эти слова существуют в других значениях, играет с языковым фоном. Так, вслед за называнием мохнатки как насекомого следует: Всяк несёт своё устройство, / всяк вершит своё еройство.

497

Значения слов приводятся на основании их употребления в различных текстах, размещенных в Интернете.

И поэтому, когда в конце стихотворения говорится, что на пенье кифары (как на пень) всяка тварь слетает тучей,то эта всяка тварь— не только объекты вымышленного мира, но и сами слова, взятые отовсюду, в том числе из литературы, — например, аполлонница с нимфеткойимеют своим источником одновременно античный миф про Аполлона и нимфу и роман «Лолита» писателя-энтомолога В. Набокова.

В статье А. Левина и В. Строчкова говорится.

…он [язык. — Л.З.] обладает большей потенцией синтеза, в нем можно строить не только лингвистические подобия — рефлексы нашего мира, но и фантомы, означающие то, чего нет, не бывает и даже, может быть, и быть не может в наших местах. И в этом смысле язык — вселенная безграничных возможностей, мир, в котором действительно возможен Всемогущий Творец.

(Левин, Строчков, 2001: 170)

Следующее стихотворение — один из многочисленных примеров пародийной реакции Левина на те новые слова, которые появляются в языке, и на новые ситуации, отраженные этими словами:

В ЗЕРКАЛЕ ПРЕССЫ* В огромном супермаркере Борису Нелокаичу показывали вайзоры, кондомеры, гарпункели, потрясные блин-глюкены, отличные фуфлоеры, а также джинсы с тоником, хай-фай и почечуй. Показывали блееры, вылазеры и плюеры, сосисэджи, сарделинги, потаты и моркоуфели, пластмассерные блюдинги, рисованные гномиксы, хухоумы, мумаузы, пятьсот сортов яиц. Борису Нелокаичу показывали мойкеры, ухватистые шайкеры, захватистые дюдеры, компотеры, плей-бодеры, люлякеры-кебаберы, горячие собакеры, холодный банкен-бир. Показывали разные девайсы и бутлегеры, кинсайзы, голопоптеры, невспейпоры и прочее. И Boris Нелокаеvitch поклялся, что на родине такой же цукермаркерет народу возведёт! *Перепечатка из итальянской газеты «Карьерра делло серое» № 139 за 1987 год [498] .

498

Левин, 2007: 103.

В примечании пародируется название итальянской газеты «Corriere della sera» [499] .

Искажения лексики, имитирующие ее простонародный облик (слова блеерыи вылазеры,очень похожие своей псевдоэтимологией на слова типа спинжакили мелкоскоп), псевдоанглицизмы ( голопоптеры, фуфлоеры),абсурдные сочетания (джинсы с тоником),пародийные кальки (горячие собакеры),фонетическое насилие над русскими словами ( моркоуфели) и прочие словесные забавы с варваризмами [500] могут восприниматься в таком смысле: всё, что перечисляется, это чужое, диковинное, предмет зависти и объект насмешки по психологическому механизму «виноград зелен». Простонароден и воспринимающий субъект, хотя и занимает высокое положение во власти. Стихотворение было написано в 1989 году, задолго до вступления Ельцина в должность президента (1991).

499

Комментарий А. Левина в письме к Л. В. Зубовой: «В 87 Ельцин только ушел из Политбюро и про него почти сразу стали писать и говорить всякие гадости. А в 1989 он съездил в США, у нас тут же появились газетные статьи, перепечатанные из иностранной прессы (на самом деле газета называлась „Репубблика“ ходили слухи, что она используется КГБ для распространения заказных материалов). В статье живописалось ненадлежащее поведение Ельцина перед иностранцами, его публичная нетрезвость и низкопоклонство перед Западом».

500

Подробный анализ авторских неологизмов этого стихотворения содержится в работе: Аксенова, 1998.

По мере того, как наблюдающий персонаж — Б. Н. Ельцин — вбирает в себя эти ошеломляющие впечатления, меняется его имя. Имя сначала дается с фонетической метатезой Борису Нелокаичу, — во-первых, намекающей на его русское пристрастие к спиртному, от которого приходится воздерживаться при исполнении служебных обязанностей; во-вторых, на то, что даже и ему эти гастрономические роскошества и разнообразные предметы неведомы. Затем, в написании Boris Нелокаеvitch,транслитерация варварски смешивается с русской графикой: имя, таким образом, приобретает недовоплощенную «американскость» и становится в один ряд с варваризованными названиями продуктов и предметов. А реальный супермаркет (у Левина — супермаркер:то ли персонаж не может выговорить иностранное слово, то ли это нечто ‘в высшей степени маркированное’) превращается в конце текста в цукермаркерет— обозначение сладкой мечты.