You raped my heart

========== Глава 28 ==========

Бутылка почти пустая, плещется что-то на донышке, слабо. Жидкость трет стекло. Алкоголь дорогой. Какой-то виски. В гортани — горечь, на языке — прелый вкус. Кристина все вертит в руках бутылку и хмуро смотрит по сторонам. Шея продолжает гореть. Но это, скорее, всего лишь фантом, слабый призрак и отголосок далекой боли. Время от времени девушка трогает свое горло, давит. Приходят колкие ощущения. И тогда Кристина снова делает глоток, морщится, трясет головой. Отвратительно. Но так легче.

Наверное, напиться было не лучшей идеей. Но ее трясет, колотит, лихорадит. Чужие пальцы незримо сжимаются на ее шее, и Кристина заходится страшным кашлем. Сгибается пополам, трет глаза, вызывая зуд, раздражение и красноту. Она закусывает губу. Шла тогда за Эриком, пока они не выбрались из завалов. Потом мужчина куда-то исчез, сунул сигарету себе за ухо и растворился среди пыли и обломков. А она осталась одна. И решила скоротать время в компании бутылки.

Кристина видит Трис и Юрая. Они бегают по разрушенному помещению, о чем-то переговариваются. Кто-то выгребает трупы из-под завалов. Много кого предстоит хоронить. Кристина видит Эвелин Джонсон и Тобиаса Итона. Мать и сын снова спорят. Четыре хмурит брови, а эта невысокая, но такая колкая женщина яростно что-то ему доказывает. Она замечает и Шону, и несколько афракционеров, имен которых она запомнить не потрудилась. К черту. Она не собирается торчать здесь всю жизнь, чтобы знать всех поименно. Кристина не видит Тори Ву, и это ее почему-то нервирует. И еще одно.

Кристина старается не думать об Эрике.

Между ними слишком… просто слишком. Эмоций, обещаний, долгов. Ей кажется, что она заляпалась по самое горло, прожгла себе кожу раскаленным железом, стала насквозь черной, как все те эмоции, которые рождаются в ее душе. Это страшно. Она делает еще один глоток, забитая между двумя наклоненными стенами, в самом дальнем углу, так, что чужие глаза ее точно не увидят. Плохо, конечно, что она отлынивает от работы, не помогает переносить трупы и лечить раненых, не помогает принять важное решение, что делать дальше. Ей бы с самой собой разобраться. Да и отметины на шее объяснять не хочется. Кристина думает о том, что надо будет найти шарф, который скроет синяки и кровоподтеки.

Очередным глотком она вливает к себе в горло жидкость до конца. Виски ударяет по вкусовым рецепторам горечью и отравой. Девушка лишь морщится, высовывая язык, и ставит бутылку на пол с зычным звуком. Она прячет лицо в собственных ладонях, зарывается пальцами в волосы, давит на корни. Отвратительное состояние. Такое болезненное, глухое, безвольное. Будто у нее руки опустились, будто она ничего не может сделать. Да так и есть. Слабая девчонка. Что бы с ней было, если бы не Эрик?

А, Кристина, что бы с тобой было? Знаешь же, правда? Сдохла бы ты.

Кристина шмыгает носом. Столько смертей вокруг, столько крови и боли, столько диких поступков. Она вспоминает Питера и Уилла. От их смертей тошнее всего. Одно дело — безымянные лица, искаженные гримасами предсмертной агонии, с искривленными конечностями, придавленными камнями или разорванными градом пуль. Другое дело — люди, которых ты знаешь, их стеклянные глаза и бескровные приоткрытые рты. Это страшно. Это так страшно. Ей всего семнадцать, а жизнь так быстро заставляет взрослеть. И неизвестность.

Если бы не Эрик…

Мысль запинается, замирает. Почему, в сущности, он ей помогает? В чем причина такой самоотверженности? Он ведь делает это. Грубо. На свой вульгарный, невыносимый манер, так, что хочется закатить глаза к потолку и ответить ему матерно и не менее грубо. Кристина никогда не любила агрессию, говорила вежливо, а теперь научилась гнуть маты и отвечать ударом острой ладони на удар. Она попала в Бесстрашие. Солдаты? Чушь. Убийцы, монстры. Хотя, говорят, эта фракция не всегда была такой. Кристина же хотела быть свободной, но даже свобода в этом мире сплошная фикция.

Страх. Ярость. Грань жалости. Безысходность. И благодарность. Последняя эмоция такая странная, такая теплая и непривычная по сравнению со всем тем, что она испытывает. В груди клубится, ударяет о стенки и мышцы. Благодарность. Мир может быть продажен, скуп и сух, может быть так циничен, что смерть друзей, их моральное уродство воспринимаешь как должное, но мир так парадоксален. И там, где есть смерть, есть и жизнь. И свет проклинивается, пробивается сквозь тучи. Благодарность.

Кристина испытывает к Эрику благодарность. Такую яркую, такую огромную. Это чувство слишком велико, чтобы держать его в себе.

Когда девушка встает на ноги, она понимает, что выпила слишком много. Кристину пошатывает. Ну и черт с ним. Ей давно не было так паршиво. Это дико, когда тебя пытается убить парень, которого ты называла своим другом. Смыкает пальцы на твоем горле. Кристина всхлипывает, вытирает щеки ладонями. Ее душат слезы. И в голову приходит лишь одна ясная мысль.

Она хочет к Эрику.

Не важно, где он и что делает, не важно, что может смерить холодным взглядом безразличных глаз, послать матерным словом, даже ударить. Она просто хочет к нему. С ним… спокойно, что ли. Он спасал ее, помогал ей. Ее тянет к нему. По-дурацки все выходит, не так, как надо, не так, как должно быть. Кристина хочет видеть не Трис, свою лучшую подругу, не Юрая, юношу, которому она так сильно нравится и который сам у нее вызывает лишь теплые чувства и симпатию. Нет. Она хочет видеть циничного и холодного человека, острого, словно бритва, ядовитого, как змеи в террариуме. Ей с ним не страшно.

Почему мне с тобой не страшно, а, Эрик?

Кристине кажется, что она жила в пластилиновом мире. Она не знала, что такое война. И теперь понимает, что и не хотела бы знать. Страшно. Страшно. Страшно. Словно мантра, заклинание, стылый шепот губ. С ней по-прежнему ее нож. Ногой девушка случайно пинает бутылку, и та с глухим стуком падает на пол. По стеклу бежит трещина. Похоже на ее жизнь.

Кристина идет медленно, цепляется ногами за валяющиеся камни. Уже стемнело. Кое-где горят огни. То ли работает электричество, то ли природное пламя. Словно отбросило в каменный век. Девушка хочет фыркнуть, но понимает, что слишком напилась. Тело плохо слушается, хотя мысли, на удивление, остаются достаточно ясными. Кристина вертит головой. Она понятия не имеет, где Эрик, что она скажет ему, когда его найдет. Слушай, я тут это, хочу с тобой побыть, ты не против? Да он вскинет брови и тут же пошлет ее. И правильно сделает. Свет еще таких дур не видывал. Это все стресс, эмоции, боль и страх. Но взять себя в руки у Кристины не получается. Она просто знает, что ей нужно к нему. И точка.

Девушка решает начать с банального — искать Эрика на этаже, который отведен под правящую верхушку афракционеров. Следовательно, именно там была его комната, именно там она видела его и Тори, тогда, когда… Кристина запинается и мотает головой. Вот об этом еще думать не хватало. Но темные точки глаз вытатуированного ящера на мужской спине светятся в ее памяти опасными огнями. Лютость какая-то. Девушка снова трясет головой. Хватит. Она хочет поговорить. Да, поговорить. Найти хоть какие-то ориентиры в этой неопределенности.

Здание разрушено сильно. Пострадала его правая часть, снесло общую спальню и запасы продуктов. Что с этим делать — забота Эвелин Джонсон. До оружейной враг не добрался. В целости осталась и комната самой Джонсон, так называемый штаб, где проходили все собрания лидеров. Значит, комната Эрика тоже должна была сохранить свой прежний вид. Кристина огибает большой валун и берется за перила лестницы. Алкоголь в крови нещадно ослабевает ее тело, нагоняет сон, но девушка борется с этим чувством. Упрямо и уперто. Она поднимается по ступеням, запинается время от времени. Ей даже становится смешно. Она хмыкает, фыркает и понимает, что пить ей так больше нельзя. Зато вдруг перестало быть так одуряюще страшно. Какие-то солдатики с автоматами наперевес, кровушка под ногами. Кажется, у Кристины начинается истерика. Вдох. Выдох. Она останавливается на мгновение, чтобы взять себя в руки, и преодолевает последние ступеньки.