You raped my heart

Доигралась.

— Ну все, — еле слышно, едва различимо, сплошной хрип, а не слова. Он дергает ее с такой силой, прижимается к ней стоящим колом членом. От такой откровенной демонстрации мужского желания она почти взвизгивает. И становится страшно. Когда он был во рту, страшно не было. Было любопытно и неизведанно. — Я же говорил, — лихорадочно шепчет Эрик, рвя пальцами ткань на ее теле, — говорил, что ты сама придешь ко мне.

Бах.

Тело в его руках вдруг каменеет. Перестает быть мягким, податливым, а потом, с удивительной ловкостью, невиданной проворностью, она оказывается от него на расстоянии вытянутой руки. Затем делает еще один шаг назад. Чтобы не дотянулся.

— Какого хера…

Такая растрепанная, влажная, с его соком на раскрытых губах, с горящими глазами, с разорванной майкой так, что выглядывает ее смуглая кожа. А он лишь хмурится. Не понимает. Тяжело дышит, член стоит, кожа вся взмыленная, словно он пробежал стометровку.

— Почему ты такой? — выдает Кристина. — Почему ты все всегда портишь?! — она срывается. — В чем твоя причина? Да почему ты такой?! — она закрывает лицо руками. — Я чувствую себя шлюхой. Купил подороже. За спасение, так что ли? Так вот, — девушка отнимает руки от лица, — я тебе не продамся. Ты не сунешь свой член между моих ног, понял? — шипит она и вылетает из его комнаты с громким хлопком.

А Эрик так и остается сидеть со спущенными штанами.

Что, вашу мать, это было?

И тут до него доходит. Идиот. Это же бабы! Слово не то скажешь, и все. Дура. Вот дура. Он не имел в виду то, что говорил. Не наслаждался чертовой победой. Я просто хотел тебя. Истеричка.

Эрик падает на кровать. Член болезненно зудит, тело ноет. И что он должен теперь с этим делать? Вот же маленькая сучка.

========== Глава 29 ==========

— Все собрались?

Эвелин Джонсон стоит, упершись руками в стол, широко распластав ладони. Ее темные тонкие волосы паклями свисают вниз, отбрасывают тени на лицо. Свет в помещении приглушен, и поэтому круги под глазами лидера афракционеров отдают потусторонним цветом. Она похожа на ведьму. Пальцы-спицы, клюв вороны и косая черта вместо рта. Мутная она женщина. Кристине она не нравится.

В комнате несколько человек. Кристина сидит рядом с Трис, впервые за долгое время чувствует привычную близость подруги. Только вот у Приор складка меж бровей и озабоченный вид. И щека рассечена. Царапина глубокая, уродует красивое лицо девушки, но та лишь отмахивается. Ерунда.

— Как думаешь, зачем нас собрали? — тихо спрашивает брюнетка, чуть склоняясь к Приор.

— Не знаю, — и жмет плечами. А потом поворачивает голову, смотрит несколько долгих секунд на Кристину, протягивает руку и сжимает ладонь подруги. Странный жест. Но Кристина понимает.

Они отдалились. Казалось, те времена, когда они усаживались на кровати в общей спальне, всегда неизменно забираясь с ногами на матрац, когда они обсуждали тренировки или очередные татуировки, казалось и не было этих времен. Или они были столь давно, что все уже об этом позабыли. Когда они успели так повзрослеть, так вырасти? Когда кровь, боль и война стали нормальными атрибутами их жизни? Девушка не знает, лишь закусывает губу и сильнее сжимает ладонь лучшей подруги. Как отголосок прошлого. Чистый, не замаранный отголосок. Редкость в темное время.

— Мы кого-то ждем?

Снова Джонсон. Обводит всех присутствующих взглядом гарпии. Сильная женщина. С этим не поспоришь. Даже восхищение вызывает. Но что-то в ней не то. Кристина никогда толком не видела Джанин Мэттьюс, но ей почему-то думается, что что-то общее у них с Джонсон есть — обе слишком хотят власти. Стоит только посмотреть на мать Тобиаса. Стоит, вся такая внушительная, несмотря на невысокий рост, и глаза сверкают, и сила в фигуре. Много в ней стали, много в ней железа. Да вот только есть ли хоть капля милосердия? Без этого истинным лидером не стать. Кристина понимает, пусть и теряет саму себя так стремительно. Боится оглядываться, боится смотреть на осколки жизни под ногами. Это ведь ее жизнь, ее детство, ее мечтания. Ее.

— Эрика нет, — подает голос Четыре, и девушка дергается.

Зря он его упомянул, ох как зря. Кристина тут же начинает ерзать на месте, вести плечами и непроизвольно тереть бедра друг о друга. Последние два дня она только и думает об этом мужчине. Избегает мастерски, но мыслями лишь с ним. Она боится. Его. Себя. Того, что между ними. Она жутко страшится, что может просто прийти и предложить себя. Это вызывает такую сладость меж бедер. И это так неправильно. Но ей никогда не забыть, как он целовал ее, как вылизывал ее шею, как ласкал языком губы, как шептал все эти пошлые непристойности ей на ухо. Это так порочно и так желанно. Кристина до сих пор не может прийти в себя, вся горит изнутри. Вспоминая и вспоминая. И да, наслаждаясь этими воспоминаниями.

Ее мир рушится со страшной скоростью. Она ведь Искренняя, была таковой, по крайней мере. И привычку делить все на черное и белое, возводить в абсолют трудно забыть, трудно от нее избавиться. Эрик — это черное. Вязкое, лютое, страшное, ярое. Черное. Не может быть иначе. Она просто обязана его ненавидеть. Но Кристина не может. Лишь облизывает губы, закрывая глаза и снова, будто впервые, кожей чувствуя его прикосновения. Это будоражит. Он — беспринципное хамло, он любит убивать, страдания других доставляют ему наслаждение. Но он защищал ее. И это рушит все. Сбивает с ног. Девушка боится анализировать, уже даже не пытается. Лишь понимает, что в ней теплится вера в лучшее. Человек существо такое. Без веры мы ничто.

— Явился, — цедит Эвелин Джонсон.

Кристина поворачивает голову и видит, как дверь за собой с легким шумом захлопывает Эрик. Он бросает косой взгляд на лидера афракционеров и встает в сторону. Девушка смотрит на него дольше положенного и, опомнившись, спешно отворачивается, краем глаза замечая, как он ухмыляется. Двигает одними губами. Теми самыми губами. Кристине вмиг становится душно. Невыносимо просто. Девушка трясет головой и вся обращается вслух. Джонсон призывает к вниманию.

— Итак, — говорит она громко и зычно, — вам всем известно, что произошло несколько дней назад. — Выдерживает паузу, обводит присутствующих цепким взглядом. — На нас напали, пытались уничтожить. Да не вышло, — она почти улыбается. — Но сегодня я собрала вас всех здесь не для того, чтобы обсуждать потери. Я хочу нанести ответный удар.

Пробегает оживленный шепоток. Кристина замечает, как Зик склоняется к Юраю и что-то говорит брату на ухо, как скептично поджимает губы Тори, как еще пара парней из Бесстрашия, которых девушка встречала в столовой, переговариваются друг с другом. Эвелин Джонсон решила действовать. Вот значит как. Кристина не знает, насколько это разумно. Всего лишь смотрит на каждого присутствующего здесь, вдруг осознавая, что в комнате нет никого кроме Бесстрашных, даже доверенных лиц Эвелин Джонсон среди афракционеров. Это почти удивляет. Эта женщина точно что-то задумала.

— Тихо! — повышает голос мать Тобиаса. — Дослушайте до конца. Нам необходима ударная группа. Несколько сильных, тренированных бойцов, закаленных и умеющих выживать, думающих и способных биться до последнего. Нам необходимы лучшие из вас.

Как все просто. Кристина даже усмехается. Джонсон снова хочет использовать Бесстрашных.

— И почему я ничему не удивляюсь? — шепчет девушка на ухо Трис. — Сколько мы здесь, эта дамочка только и пользуется нами. Война, конечно, революция, я понимаю, но у меня от нее каждый раз неприятные ощущения сосут под ложечкой.