You raped my heart

Этаж выглядит чистым, лишенный видимых следов повреждений, лишь каменная крошка и пыль оседают на самом полу. Из-за некоторых из закрытых дверей доносятся приглушенные голоса. Значит, люди там есть. Хотя Кристина не удивляется. Уже слишком поздно. Ее брожение по штабу заняло много времени — она даже сама не заметила, слишком поглощенная мыслями и собственным пьяным состоянием.

Девушка все еще помнит, как выглядит дверь Эрика, поэтому подходит к ней уверенно. Мнется перед самым входом, а потом стучит костяшками по гладкой поверхности. Стук отзывается зудом в суставах. Девушка морщится, а затем дергает дверь за ручку, чуть надавливая вниз. Сначала она не может понять, есть ли кто-то в комнате или нет. Как-то темно. Потом вспыхивает свет, и она видит Эрика. Мужчина сидит на кровати, широко расставив ноги. Пальцы его отпускают шнур электрической лампы, примостившейся на скособоченной тумбе. На Эрике нет привычных футболки и куртки. Кожа его влажная, руки грязные. Видимо, он занимался какой-то работой, помогал разгребать завалы или что-то такое. Кристина опирается о косяк и косо смотрит на него. Она знает, что он тут же учует запах алкоголя. Но ей почему-то плевать. Не будет же он ее отчитывать как маленькую девочку за то, что она пила. У нее были причины пить.

— Чего тебе? — сухо спрашивает Эрик, смотря на нее без интереса.

Кристина жмет плечами. Знала бы она, для чего сюда пришла и чего ждет от этого мужчины. Она всего лишь чувствует покой, находясь рядом с ним. Это так дико, так абсурдно, что можно было бы рассмеяться, если бы это не было правдой.

— Можно с тобой поговорить? — решает она. Пусть поведает ей, что, черт возьми, творится.

— Ты пьяная, — говорит он, не сводя с нее внимательных глаз.

— Ага, — отзывается она, — было слишком паршиво.

Эрик почему-то ухмыляется. Трет свою шею рукой, встает на ноги и идет к раковине. Кристина наблюдает, как он открывает кран и смачивает руки, трет свою кожу, и мышцы его на спине бугрятся. Девушка не сводит с этой картины взгляда. И что-то внутри волнует ее. Очередная дурость.

— Не прожги дыру.

И тогда она вспыхивает, спешно отводит взгляд, вперивая его куда-то в стену. Комната у Эрика простая. Даже еще более аскетичная, чем была у него в Бесстрашии. Кровать, стол, стул, деревянная тумба, раковина и куцое зеркало, заляпанное чьими-то пальцами. Может, даже женскими. Ядовитая мысль. Кристине она не нравится.

— О чем ты хочешь поговорить? — спрашивает он, вытирая руки полотенцем и смотря на нее. — Я хочу спать, так что живее.

— Спать? — ирония в ее голосе неприкрытая.

— Хочешь составить компанию?

Девушка вспыхивает снова. Волосы у нее короткие, не закрывают полностью все лицо, а Эрик словно наслаждается ситуацией, тем, как смущает ее, заставляя ее щеки алеть. В этом есть почти что-то нормальное. Как бывает между мужчиной и женщиной. Странно, что она совсем не удивляется таким мыслям, стоит тут, около косяка его комнаты, и думает о том, что между ними давно что-то латентно запрятано. И сама не знает, когда уже успела принять это как данность, согласилась с этим фактом. Это точно дико. Но Кристине не кажется это отвратительным. Она ведь благодарна этому человеку. Эрику можно быть благодарной, и мир еще не пошатнулся.

— Зайди и закрой дверь.

Грубо. Отрывисто. Но не гонит. Это еще более удивительно, чем ее мысли, ее желания… Кристина запинается. Желания? Девочка, ради чего ты сюда в действительности пришла?

— Говори давай, — он снова открывает кран, который успел закрыть, и сует голову под струи холодной воды. Она наблюдает, как он проводит рукой по короткому ершу волос, как пальцами касается бритых висков, и туда, на затылок, к шее. Смывает грязь и пот. Странно, что не пошел в душевую. Или там просто большая очередь из желающих привести себя в порядок. — Если ты продолжишь на меня так смотреть, я решу, что ты пришла не поговорить.

Ну вот. Опять он это делает. Смущает ее. Заставляет чуть ли не на стену лезть, словно читает ее истинные желания. А она готова все пялиться и пялиться. На то, как перекатываются мышцы под его кожей, как ветвятся вены по всему предплечью, выпирая так остро. Ей хочется к ним прикоснуться, надавить на его грудь ладонями, ощутить биение сильного сердца, отдающееся в самой кости ее руки. Это такая дикость. А ее все тянет и тянет. Особенно, когда он так смотрит. Шально, еще более пьяно, чем она. Кажется, Кристина, ты вляпалась по самое не хочу.

Он усмехается, когда девушка захлопывает рот и делает шаг в комнату.

— Можешь сесть на кровать, — говорит Эрик, вытирая полотенцем волосы. Его ловкие пальцы цепляют пирсинг на лице, убирая все следы каменной крошки.

Кристина решает больше на мужчину не смотреть.

— Ну?

— Эм… — она чувствует себя школьницей, пришедшей на свой первый урок и совершенно не знающей, как себя вести. Пальцы девушки безжалостно мнут матрац. И с каждой секундой она все больше и больше робеет. Что ж творится-то? — В общем… — еще одна попытка заговорить с треском проваливается. Если бы Кристина сейчас подняла голову, то увидела бы, с какой иронией смотрит на нее Эрик. — Что будет дальше?

— С афракционерами?

Она кивает, изучая пол и носки своих черных кроссовок. Где-то там, на периферии ее зрения, Эрик вешает полотенце на крючок и ведет плечами, разминая мышцы. Татуировки на его коже играют странным цветом. И девушка рада, что ее зрению доступны лишь отголоски его кошачьих и таких по-мужски грациозных движений. Сукин сын слишком хорош. Еще и демонстрирует себя. Насмехается. Наслаждается. Убила бы.

— Да ничего хорошего, — говорит Эрик, а Кристина шалеет, когда чувствует, как кровать прогибается под его весом рядом с ней. — Сиди. Не дергайся. Я не кусаюсь.

Правда?

Но дерзкое слово так и остается мыслью, бьющейся о стенки черепной коробки. Девушка лишь напрягает плечи и руки, мертвой хваткой вцепляясь в ткань матраца. И кого она больше боится — себя или Эрика — она не знает. И как только умудрилась к такому прийти?

— А подробнее? — и косит на него глаза, на то, как он расшнуровывает свои тяжелые буцы, дергая за шнурки как за канаты. Так и порвать недолго. И вообще, какого черта он тут рядом с ней раздевается? Кристине дурнеет еще сильнее.

— Да прекрати ты на меня так смотреть! — вдруг рявкает мужчина. — Я на тебя не наброшусь, — говорит он, а затем добавляет: — Пока ты сама не захочешь. Помнишь?

Воздух застревает в девичьей глотке. Это просто верх наглости и бахвальства. Это… Это… У Кристины не хватает слов. Она лишь с громким клацаньем зубов захлопывает вновь открывшийся рот. Дурдом какой-то.

— Подробнее, говоришь, — он расправляется с одним ботинком и принимается за другой, — Джонсон вне себя. Штаб наполовину разрушен. Стараниями Хэйеса сука Мэттьюс знала, куда бить. — Он замолкает на мгновение, борясь с цепким узлом на шнурках. Рывок пальцами. Еще один. — И да, кажется, афракционеры — единственная сила, способная оказывать сопротивление Эрудитам.

— П… Почему? — Кристина запинается. Только на сей раз не из-за наглого поведения Эрика и такой откровенной демонстрации, а потому что действительно удивлена. Его слова шокируют.

— Потому что среди нападавших были люди из других фракций.

— Откуда ты знаешь?

Мужчина чуть поднимает голову, поворачивая подбородок, и смеривает девушку каким-то странным взглядом.

— Я был одним из лидеров Бесстрашия. Забыла?

— Нет, — и зачем-то мотает головой.

— Ну вот, — со вторым ботинком тоже покончено, — так что не задавай глупых вопросов. Это не придает тебе ума. А теперь, — говорит он, швыряя тяжелые буцы туда, к двери, и они приземляются с глухим стуком, — говори, зачем пришла на самом деле.