Юбер аллес (бета-версия)

– Вы о чём?
– не понял Власов, потом вспомнил, посмотрел на экранчик: дат скачался. Он осторожно отсоединил шнелль-карту и отдал её владельцу.
– Ну что ж. Я с вашим трудом ещё не знаком, но в выводах сомневаюсь заранее. Вряд ли что-то случится с моей страной... или хотя бы с моей, как вы выразились, конторой.

– Вы сначала послушайте, - с лёгкой обидой в голосе ответил Михаил.
– После суда Гельман большой концерт устроил с этим Рукосыло. Так его со сцены сбрасывали.

Тем временем Рукосыло прочитал ещё несколько двустиший того же содержания, постепенно понижая голос до шёпота, и вдруг заорал:

– А у русского нету штанов!
– и начал стаскивать с себя порты.

Власов невольно привстал: это было уже слишком.

– Нету! Нету! Бе-бебебе!
– кричал Рукосыла.
– Нету-нету-нету!.. штанов у русского поэта!
– наконец, с портов отлетела пуговица и ширинка лопнула. Показались розовые трусы.

– Нате, нате! Суки грёбаные! Соси-и-и...
– поэт запустил лапу в мотню.

Тут за его спиной появились - Власов оценил скорость реакции, она было на хорошем уровне - двое высоких мужчин в одинаковых костюмах с галстуками. Они подхватили поэта под руки, ловко вывернули локти и легонько подвинули к двери. Тот вздумал орать и брыкаться, но резкое движение одного из мужчин его успокоило.

Через несколько секунд дверь за ними закрылась. Точнее, закрыл её Калиновский, проскользнувший ужиком в залу.

Фрау сдвинула ладошки, и все зааплодировали. Видимо, такой конец творческого выступления никого не удивил и уж точно не огорчил.

Гельман остался один. Смущённым он не выглядел - даже, скорее, наоборот.

– Вот, господа! Единственный настоящий русский поэт современности! Живёт как пишет!
– объявил он и комично раскланялся.

Снова раздались хлопки - пожиже.

Через пару минуты Гельман вновь оказался возле Власова. Вид у него был крайне недовольный.

– Ну вот, - отдуваясь, сказал он, и снова выпил - так, как в жару пьют лимонад, - извините сто раз, Фридрих Андреевич. Это должно было быть часа через два, когда все, так сказать, разогреются... Ну ничего, тоже неплохо получилось. Русское искусство в его высшем воплощении, - он явно хотел сказать что-то еще, но неприязненно взглянул на Михаила, затем вновь, уже умоляюще - на Фридриха. Власов понял, поднялся и пошел за ним.

– Что пошло не по плану?
– решил выяснить ситуацию Фридрих.

– Этот идиот, ну вы его видели...
– Гельман махнул рукой, - припёрся раньше положенного. И сорвал мне планы.

– Такого субъекта лучше держать на цепи, - пожал плечами Фридрих.

– Неплохая идея, но у меня были бы неприятности...
– процедил галерейщик.
– Чёрт, он сорвал мне всё... Власов, - он снова начал называть Фридриха по фамилии - нам очень нужно побеседовать. Вам это, может быть, нужно больше, чем мне. Но меня пасут. Люди Бобкова, Калиновский, все... А сейчас мне сорвали удобный момент. Но вы ведь еще не уезжаете из Бурга? Позвоните мне. Это очень важно, - он буквально всунул в руку Фридриха карточку.
– Мы, конечно, не можем обсуждать это по телефону. Но мы встретимся и поговорим спокойно. Два умных человека всегда договорятся... А сейчас, извините, я лучше пойду, - внезапно заключил он.
– Будете разговаривать со старухой, учтите - она пустая. У неё ничего нет. До встречи, - он попытался сунуть Власову ладошку, потом как-то закруглил жест в воздухе и поспешил к выходу.

"Крайне неприятный и суетливый тип", - решил Власов, провожая взглядом спину галерейщика. Чувство было такое, как будто отодрался, наконец, цеплючий репей. Кстати, - подумал Фридрих - не исключено, что осталось несколько остьев с крючочками. Он же отдавал

свою куртку в гардероб в "Аркадии" (Власов снова вспомнил фальшивого негра, и его передёрнуло от омерзения). Не исключено, что к одежде втихую присобачили "жучок". Надо будет, добравшись до дома, тщательно проверить все свои вещи сканером... Но и вообще этот назойливый субъект с его скверными манерами и ещё более скверными затеями был ему крайне неприятен; Гельман казался полной противоположностью тому, каким должен быть деловой человек - не важно даже, идет ли речь о коммерческих делах или о политических. "Это ж надо было умудриться - отнял столько времени и так и не сказал за целый день ничего по существу, чтоб ему провалиться!", - продолжал злиться Фридрих. Впрочем, карточку он все же убрал в карман. Черт его знает, что - и кто - может оказаться полезным в его деле. И если за всеми гельмановскими намёками и впрямь что-то стоит...

Фридрих поднял глаза на публику - и упёрся взглядом в глаза Калиновского. Тот осторожно качнул головой, явно куда-то приглашая.

Власов понял, встал и направился к боковой двери.

Kapitel 37. Тот же день, поздний вечер. Санкт-Петербург, переулок Освободителей, 4. (Рифеншталь-фонд, центральный офис).

Кабинет Фрау был невелик и скудно обставлен: узкий стол без скатерти, два стула, мини-барная стойка в углу. За стеклом маленького шкафа были видны бутылки зелёного стекла. Власов скосил глаза: судя по этикеткам, вино было французским, старым и дорогим.

Фрау Лени Рифеншталь ожидала его, сидя в глубоком кресле возле фальшивого камина, в котором с тихим шипением трепыхались подсвеченные тряпицы, изображающие пламя. Чуть подавшись вперёд и прикрыв глаза, она, казалось, дремала.

Власов невольно подумал, что ей не помешали бы спицы и клубок шерсти на коленях.

Калиновский тихо подошёл к своей хозяйке и что-то шепнул прямо в ухо - так тихо, что даже Фридрих, с его острым слухом, ничего толком не расслышал.

– Ладно, иди, - ответила старуха.
– Приглядывай за ним. Пусть попрыгает.

Власов почему-то понял, что речь идёт о галерейщике.

Старик кивнул и молча вышел, аккуратно прикрыв дверь.

Они остались одни - Власов и Фрау.

Старуха подняла голову и внимательно посмотрела на Фридриха. Взгляд был цепкий и недобрый. Власов почувствовал себя неуютно. Было заметно, что Фрау им недовольна. Нет, не то, - он мысленно поправился, - скорее, считает его в чём-то виноватым, причём виноватым перед ней лично.

– Добрый день. Я вас слушаю, - первым нарушил молчание Фридрих.

Фрау додержала паузу в две секунды.

– Добрый день. Не хотите вина?
– она показала глазами на бар.

– Нет, я не употребляю алкоголя, - как обычно ответил Власов.

– Характерное выражение, - отметила старуха.
– Человек, не любящий спиртное или не намеренный его пить именно сейчас, сказал бы просто - "спасибо, не хочу". Идейный трезвенник непременно скажет "не употребляю алкоголя". Видите, как много значат слова. Даже если они выражают вроде бы одно и то же.

Власов понял, что Фрау ждёт ответной реплики, но не нашёлся с ответом.

– Молчите?
– с каким-то странным удовлетворением отметила фрау Рифеншталь.
– Ну тогда вот вам ещё один пример. Представьте себе, что у вас была какая-то вещь, а потом её не стало. Можно сказать, что она пропала. Но, допустим, она не могла пропасть без посторонней помощи. Что произошло?

– Вы намекаете на кражу?
– Власов склонил голову.

– Вот я и говорю, что тут многое зависит от точки зрения. Нечто может быть украдено. А может быть - изъято. Официально или неофициально, это в данном случае не столь важно. Важно только одно слово. Украдено или изъято?